Он говорил спокойно и серьезно. Провисло недолгое молчание, потом бандиты захохотали так, что пещера наполнилась гулким эхом, некоторых даже напополам перегнуло. А-Цзэ слегка покраснел.
– Ты слышал, Цзао-гэ? – хохотал один из бандитов, хлопая высокого по плечу. – Он хочет занять место нашего вожака!
Янь Гун подбежал к А-Цзэ и беспокойно подергал его за руку:
– Слушай, просто отдай им то, что у тебя при себе, и я тебя выведу отсюда. Если бы я знал, что ты на самом деле дурачок, я бы тебя и не привел сюда. Они же тебя живьем в кипятке сварят за такие дерзости!
А-Цзэ оттолкнул его руку. Эту гогочущую ватагу он нисколько не боялся, их пренебрежение его тоже не задело: лучше пусть они думают, что он действительно какой-то деревенский дурачок, решивший потягаться силами с главарем разбойников, тогда они потеряют бдительность.
– Кто тебя надоумил? – фыркнул Цзао-гэ, кулаком вытирая глаза. – Давненько я так не смеялся, аж на слезу пробило.
Янь Гун опять подергал А-Цзэ за руку:
– Не упрямься. Отдай.
А-Цзэ снова оттолкнул мальчишку-евнуха и четко сказал:
– У меня для разбойников ничего нет. А хочешь отнять мое, так подойди и попробуй забрать.
– Малец, ты или дурак, или страха не знаешь. Явился в логово бандитов, требуешь поединка с главарем. Место вожака против чего? Разве ты не знаешь, что на кон нужно что-то поставить?
А-Цзэ пожал плечами:
– Если проиграю, так победителю решать, что со мной делать.
Цзао-гэ сощурился:
– Что у тебя при себе есть ценного? Ты думаешь, жизнь деревенского дурачка столь же ценна, как место вожака бандитов горы Чжунлин?
– Любая жизнь ценна, – заявил А-Цзэ. – И всяко ценнее места вожака бандитов горы Чжунлин.
– Жизнь ничего не стоит, – сказал Цзао-гэ, глядя на него сверху вниз. – На кон ее не поставишь, она никому не нужна.
А-Цзэ поглядел на него без страха, но на шаг отступил, интуитивно понимая, что если начнется драка, то должно быть пространство, чтобы размахнуться.
Бандиты загалдели, поддерживая Цзао-гэ. Жизнь для них была разменной монетой. Они убивали сами и бывали убиты чуть ли не каждый день, такая ставка, как жизнь или смерть, для них ничего не значила.
А-Цзэ, хмурясь, зажал шнурок в кулаке и вытащил из-под одежды нефритовую подвеску:
– Это сгодится?
Бандиты притихли.
Цзао-гэ нахмурился:
– Где ты ее украл?
– Я не крал, – вспыхнул А-Цзэ. – Она моего отца.
– Нефрит? – разволновался Янь Гун. – Это настоящий нефрит? Драгоценная яшма? Ты хоть представляешь, сколько она стоит?
– Она ничего не стоит, – сказал А-Цзэ, пряча подвеску под одежду, – потому что она останется при мне. Но я поставлю ее на кон, раз такие правила.
Цзао-гэ сощурился. Подвеска явно принадлежала какому-то богатею, а этот нищий мальчишка нисколько не походил на хозяйского сынка. Конечно же, он ее или украл, или где-то нашел.
– Подвеска против места вожака, – сказал Цзао-гэ. – Что скажете?
Бандиты опять загалдели. Нефрит ценился очень высоко, многие видели его впервые в жизни.
– Думаю, – сказал Цзао-гэ, – сгодится.
– Разве не сам вожак должен решать?
Цзао-гэ приподнял верхнюю губу в усмешке:
– Я и есть главарь банды горы Чжунлин. Что за лицо? Не веришь?
А-Цзэ нахмурил брови:
– Ты не похож на главаря.
– А ты не похож на сына богача, – парировал Цзао-гэ, – но подвеска-то у тебя есть.
– А у тебя место вожака… – пробормотал А-Цзэ и скользнул взглядом по остальным бандитам.
Нет, Цзао-гэ не шутил, они глядели на него как на главного, А-Цзэ только сейчас это заметил. Но Цзао-гэ ничем не отличался от остальных и носил точно такую же одежду, что и остальные.
– Подвеска против места вожака, – повторил Цзао-гэ и протянул А-Цзэ руку, чтобы скрепить уговор рукопожатием. – Вы все слышали?
– Мы слышали, дагэ, – отозвались бандиты.
– А ты не пойдешь на попятную? – спросил А-Цзэ, глядя на протянутую ему руку.
– Мое слово – закон. А они все свидетели. Если я проиграю, место вожака достается тебе. Если проиграешь ты, отдаешь нефритовую подвеску. Идет?
А-Цзэ видел, что его не воспринимают всерьез. Они радовались легкой наживе и тому, что удастся обдурить деревенского простофилю, вздумавшего тягаться с самим главарем банды.
– Цзао-гэ – самый сильный мужчина по эту сторону гор! – слышалось то тут, то там.
– Идет, – сказал А-Цзэ и пожал протянутую руку, вернее, сделал вид, что пожал: сделай он это по-настоящему, непременно сломал бы Цзао-гэ пальцы.
[515] Условия поединка
Цзао-гэ подтолкнул А-Цзэ к одному из костров:
– Садись, потолкуем. Как, говоришь, твое имя?
А-Цзэ ответил.
Цзао-гэ сел на камень подле костра, широко расставив ноги и упирая свою палицу в землю между ними. Над костром висел котелок, в котором что-то булькало. Бандиты собирались ужинать. Янь Гун носился от костра к костру и раздавал пустые деревянные миски. А-Цзэ постарался забыть, что голоден. Янь Гун, поглядев на Цзао-гэ и увидев его утвердительный кивок, сунул миску и А-Цзэ. Тот удивленно вскинул брови.
– Подвеска все равно мне достанется, – посмеиваясь, сказал Цзао-гэ, – так что не грех тебя и накормить. Может, силы прибавится. Тебя того и гляди сквозняком сдует.
Бандиты, которые расслышали его слова, захохотали и принялись надувать щеки и дуть в разные стороны.
А-Цзэ, поразмыслив, решил, что ничего плохого в том, чтобы взять у них еду, нет. Но его смущал запах варившейся похлебки. Он не смог бы себя пересилить, даже если бы умирал с голоду.
– Что там варится? – задушенным голосом спросил он.
– Он еще и привереда? – хмыкнул Цзао-гэ.
– Я не ем мяса, – прежним голосом ответил А-Цзэ. – Больше ни за что не ем.
Цзао-гэ, нахмурившись, поглядел на него внимательнее. Мальчишка так побледнел, точно собирался грохнуться в обморок. Янь Гун удивленно и вместе с тем презрительно присвистнул.
– Янь Гун, – сказал Цзао-гэ, – не клади ему в миску мяса. Выгреби овощи.
– Точно дурачок, – пробормотал Янь Гун, – отказываться от мяса. Ну да мне больше достанется!
Он навалил в миску овощей, залил бульоном, воткнул в овощи две обструганные веточки, которые все бандиты использовали вместо палочек, и сунул миску А-Цзэ.
– И как же мы с тобой будем состязаться, А-Цзэ? – спросил Цзао-гэ, внимательно наблюдая за мальчиком.
Тот, прежде чем есть, сделал почтительный жест, адресованный еде, как и полагалось делать, приступая к трапезе, и осторожно стал есть, скрупулезно проверяя каждый кусок, не налипло ли на него мясо.
– Ты что, в монахи готовишься? – спросил Янь Гун. – Те тоже мясо не едят.
А-Цзэ не ответил Янь Гуню, он обдумывал ответ Цзао-гэ.
– Сам выбирай, – сказал он. – Я мало знаю о поединках за место вожака в банде разбойников.
– И то верно! Откуда тебе знать? Видишь этот шрам? – спросил Цзао-гэ, указывая на длинную косую полосу, пересекавшую его щеку. – Я получил его, сражаясь на ножах за место вожака.
А-Цзэ послушно поглядел на шрам, но никакой реакции это в нем не вызвало. Цзао-гэ знал, что дети или пугаются шрамов, или проявляют к ним любопытство, но этот мальчишка остался совершенно равнодушен и даже бровью не повел, когда Цзао-гэ прибавил, что бывшего вожака он зарезал в том поединке. Через что же это мальчишка должен был пройти, чтобы стать невосприимчивым к таким вещам?
– Значит, хочешь, чтобы выбирал я. Ты умеешь драться на ножах? На палках? На мечах? Кулачный бой?
На каждый вопрос А-Цзэ отрицательно качал головой. Он ничего не знал о драках.
– А еще сунулся к бандитам! – фыркнул Янь Гун презрительно. – Даже я умею драться. Чего там уметь? Махай кулаками да и все.
– Махать мало, – сказал кто-то из бандитов, – надо еще и попадать хотя бы иногда, иначе тебе нос расквасят.
Янь Гун покраснел, и А-Цзэ понял, что намекал бандит как раз на мальчишку-евнуха.
– Ладно, – сказал Цзао-гэ, – обойдемся без драки. Скажи, А-Цзэ, как ты считаешь, каким должен быть главарь разбойников?
А-Цзэ подумал и ответил:
– Умным. Сильным. Находчивым. Решительным.
– Сильным, – сказал Цзао-гэ. – Я стал вожаком, потому что оказался сильнее остальных. Никто не решается бросить мне вызов.
Он подобрал камешек, сжал его в ладони, а когда раскрыл пальцы, то в них было две расколовшиеся половинки, а не целый камень. А-Цзэ подумал, что тоже так мог бы.
– Тогда получается, – продолжал Цзао-гэ, – что ты должен быть сильнее меня, чтобы занять мое место. Так?
– Получается, так, – кивнул А-Цзэ.
– А значит, состязаться мы должны в силе, согласен? – поднял палец Цзао-гэ. – Драться с тобой мне как-то не с руки. Кто бы что про нас ни говорил, мы не убиваем детей. Этого… Эй!
Он ухватил Янь Гуна за ухо, потому что тот навалил себе в миску только мясо без овощей, пока остальные отвлеклись на разговор, и заставил вывалить мясо обратно в котелок.
– …Мы его приютили, хотя толку от него, как от блох на собаке. Только еду переводит, жрет как не в себя!
Но, как заметил А-Цзэ, говорил Цзао-гэ вовсе не сердито, а с теплотой в голосе, как говорят о младшем брате или другом близком родственнике.
– О чем я? – поскреб затылок Цзао-гэ. – А! Состязаться будем, кто сильнее. Но это уж завтра утром. Гунгун, пристрой его где-нибудь на ночлег, да пригляди, чтобы не убег.
Янь Гун устроил А-Цзэ под навесом в конюшне, где спал сам. А-Цзэ нравились лошади, хоть он видел их всегда лишь издалека: в деревне лошади давно передохли или были украдены. Забавно было смотреть в их огромные глаза и видеть там собственное отражение.
– Ты что, лошадей никогда не видел? – проворчал Янь Гун, пихая А-Цзэ в угол, куда бросил старую дырявую циновку – укрываться ночью. – Надо бы тебя за ногу привязать, чтобы не убег.
– Я не убегу. Я же сам к вам пришел.
– Ну и дурак, – резюмировал Янь Гун, а потом, помолчав, добавил: – Я, может, упрошу дагэ тебя оставить. Тебя нельзя отпускать, когда проиграешь состязание.