Ли Цзэ потребовалась минута, чтобы осмыслить сказанное евнухом:
– Мэйжун? Из Весеннего дома? Спасла меня? Как?
Янь Гун покачал головой:
– Не знаю. Она пришла во дворец следом за нами и сказала, что может тебя спасти. Дворцовые лекари были бессильны, что нам оставалось делать? Министры дали согласие. Она прогнала нас из покоев и заперла дверь. Через четверть часа она открыла дверь, и ты уже был спасен. Я не знаю, как она тебя спасла, но тогда ты был уже полностью здоров, только в беспамятстве. И твоя рука… опять была целой.
– Это невозможно, – сказал Ли Цзэ, широко раскрытыми глазами глядя на свою руку. – Я помню, я должен был лишиться руки. Ни один лекарь в Десяти Царствах не смог бы ее восстановить. А ты говоришь, что женщина из Весеннего дома…
– Это чудо, – повторил Янь Гун. – Другого объяснения нет. Даже не в руке дело. Лекари сказали, что ты обречен: яд распространился по всему твоему телу, у тебя даже слюна почернела тогда. От яда демонов противоядия нет. Даже одна капля способна убить целый город.
Янь Гун протянул руку ладонью вверх, на ней лежал змеиный зуб, заключенный в кристалл. Острие зуба было черным.
– Даже его пары ядовиты, – продолжал Янь Гун. – А в тебя красноглазая змея впрыснула столько яда, что можно было бы убить целое царство.
– Ты преувеличиваешь, – усмехнулся Ли Цзэ.
– Нисколько, – покачал головой Янь Гун. – Я видел, что с тобой сталось. Ни один лекарь в мире не смог бы тебя спасти.
– Благословение Небес? – после молчания спросил Ли Цзэ.
– Вряд ли. Это чудо сотворила Мэйжун.
– Ни один человек на свете не способен сотворить чудо.
[539] Мэйжун подкидывает очередную загадку
Ясность сознания окончательно вернулась к Ли Цзэ. Он с удовольствием сгибал и разгибал руку, шевелил пальцами, сжимал их в кулак.
Действительно, иначе как чудом это назвать нельзя: за три дня не заживет и небольшая рана, а изуродованная, изломанная и разорванная в клочья рука – тем более.
– Значит, Мэйжун? – сказал Ли Цзэ. – Нужно поблагодарить ее и наградить. Ты уже это сделал, Гунгун? Гунгун?
Янь Гун отчего-то страшно смутился, глаза его забегали. Ли Цзэ это не понравилось. Евнуха он знал очень хорошо, едва ли не как самого себя. Если Янь Гун начинает нервничать, значит, в чем-то провинился.
– Гунгун? – повторил Ли Цзэ. – С женщиной из Весеннего дома что-то случилось?
– Ничего не случилось, – преувеличенно бодро возразил Янь Гун, но глаза его продолжали бегать. – Что с ней могло случиться?
– Она ведь не пожертвовала жизнью, чтобы спасти меня? – нахмурился Ли Цзэ.
– Что? Нет! – замахал руками Янь Гун. – Судя по всему, твое спасение ей ничего не стоило.
– Тогда… ее наградили? – Ли Цзэ сделал приглашающий жест. – Во сколько оценили спасение жизни царя? Надеюсь, награда была щедрой. Гунгун?
Янь Гун принялся играть сцепленными пальцами:
– Я… я запер ее в покоях Хуанфэй павильона Феникса.
– Ты… что?! – поразился Ли Цзэ, упираясь в кровать рукой и привставая. – Что ты сделал?!
– За-запер, – заикнувшись, повторил Янь Гун.
– Ты запер женщину, которая спасла мне жизнь, вместо того чтобы ее наградить?! – угрожающе протянул Ли Цзэ, не до конца понимая смысл сказанного евнухом.
– Цзэ-Цзэ, – поднял руки Янь Гун, – не сердись. Это все министры. Они сказали, что раз эта женщина так красива, то она достойна быть твоей наложницей. Это величайшая награда для женщины, разве не так – стать наложницей правителя царства?
Ли Цзэ гневно сказал:
– Мне не нужна наложница! Запер! Подумать только, запер! И она все три дня, бедняжка, сидела взаперти?!
– Ну, – смутился Янь Гун, – ей оставили еды и питья. Это же покои Хуанфэй, а не темница. Любая женщина мечтает в них оказаться. Они роскошные и…
– Я тебя прибью, Гунгун, а потом и министров, – пообещал Ли Цзэ, сбрасывая с себя покрывало и вставая. – Где моя одежда?
– Цзэ-Цзэ, не уверен, что тебе можно вставать… – начал было Янь Гун.
– Заткнись и подай мне одежду! – велел Ли Цзэ. – Не серди меня еще больше, не то взаправду прибью!
– И… куда ты собрался? – осторожно спросил Янь Гун, протягивая ему одежду на вытянутой руке, но не подходя ближе.
– Разумеется, освободить эту женщину, наградить ее за спасение и с почестями отправить домой! – сказал Ли Цзэ.
– Но, Цзэ-Цзэ, – заискивающе сказал Янь Гун, – почему бы не оставить ее во дворце? Хоть я не видел ее лица, потому что нижняя его половина была закрыта вуалью, но в ее красоте не приходится сомневаться. Это самая красивая женщина, какую я встречал. Если она станет твоей наложницей, царство Ли прославится на всю Поднебесную. Ни у одного из царей нет такой красавицы в гареме, ручаюсь тебе!
Ли Цзэ только отмахнулся от него. Он оделся, поискал глазами меч, потому что всегда носил с собой отцовский меч, куда бы ни шел, и спросил:
– Гунгун, где мой меч?
Янь Гун протянул ему пустые ножны:
– Он на перековке. Я распорядился. Он ведь был сломан по самую рукоять. Кузнецы обещали его восстановить. Завтра или на днях должны вернуть.
Ли Цзэ поглядел на пустые ножны, оттолкнул их:
– Тогда подыщи мне другой на это время.
– Цзэ-Цзэ, зачем тебе меч, когда ты собираешься навестить Юйфэй? – засомневался Янь Гун.
– Как ты ее назвал? – метнул на него гневный взгляд Ли Цзэ.
– Ну, не называть же ее Мэйжун – прозвищем, данном ей в Весеннем доме? – возразил Янь Гун. – Все во дворце называют ее Юйфэй – Красавица-наложница.
– Она не моя наложница! – вспыхнул Ли Цзэ и вышел из покоев.
Янь Гун побежал за ним.
Министры, поджидавшие за дверьми, от них шарахнулись, уж слишком красноречивым был взгляд Ли Цзэ, но нисколько не расстроились, что впали в немилость. Ли Цзэ сердится, потому что еще не видел Мэйжун, так они рассудили, а когда увидит, то забудет сердиться на них. Такую женщину в наложницах мечтал иметь бы каждый мужчина, даже сами министры.
Ли Цзэ сорвал замок с двери в покои Хуанфэй, распахнул ее, но входить не стал, а отчего-то засмеялся.
– Хороший же из тебя сторож, Гунгун, – сказал он, оборачиваясь к евнуху. – Не смог уследить за женщиной.
– Что? – не понял Янь Гун и тоже заглянул в покои.
Они были пусты!
Янь Гун всполошился и обыскал покои, заглядывая в каждый угол, распахнул шкафы, заглянул под кровать и даже в сундуки.
– Не ищи, здесь никого нет, – сказал Ли Цзэ.
– Но это невозможно! – сердито воскликнул Янь Гун. – Она должна быть здесь! Дверь была заперта изнутри, окна на засовах, потайных ходов в покоях нет. Не могла же она просто исчезнуть!
Ли Цзэ страшно развеселился.
– Как знать, Гунгун, как знать, – хохоча, воскликнул он. – Если эта женщина способна водить за нос всю столицу и излечить смертельное отравление, почему бы ей не одурачить и всего лишь евнуха?
Лицо Янь Гуна залила густая краска.
– Я ее найду! – выпалил он. – Клянусь моим кнутом, я ее найду!
– Разумеется, найдешь, – став серьезным, сказал Ли Цзэ. – Я должен лично поблагодарить ее за мое спасение и наградить.
«А все же, как она выбралась?» – подумал Ли Цзэ в то же время, окидывая взглядом покои Хуанфэй. Ответа на эту загадку он так и не нашел – тогда.
[540] Поиски сбежавшей красавицы
Янь Гун был несказанно раздосадован своей оплошностью: Мэйжун выставила его дураком перед Ли Цзэ.
Он еще раз обыскал покои Хуанфэй, полагая, что где-то может оказаться потайной ход, который нашла или сделала эта хитрая женщина, но нашлась лишь крысиная нора в углу, протиснуться через которую Мэйжун при полном желании не могла: в нее даже кошка не пролезла бы и не всякая крыса сумела бы. Янь Гун тут же исправил свои выводы: мышиная нора, а не крысиная.
На другой день Ли Цзэ с войском Чжунлин отправился в город – помогать разбирать завалы. Министры отговаривал его, ссылаясь на его ранение, но Ли Цзэ сказал:
– Как царь, я не могу оставить свой народ в беде. Пришлось бы – и на брюхе пополз бы. Лучше откройте казну, нужно заново отстроить столицу.
Янь Гун тоже отправился в город, но со своей целью: ему предстояло разыскать Мэйжун. И, разумеется, миндальничать он с ней не станет, когда найдет, – если придется, за волосы притащит обратно во дворец. Но он все же надеялся, что до такого не дойдет.
Мэйжун действительно была красива, слухи нисколько не преувеличивали, наоборот, даже бледнели перед нею. Янь Гун в красоте разбирался. Правда, вуалью, которую женщины носят на голове, чтобы закрыть лицо полностью, Мэйжун повязала нижнюю половину лица, но кто их знает, женщин из «весенних домов», может, у них так принято? Хотя, признаться, странная мода – закрывать лица, но нисколько не стесняться показывать людям все остальное: одежда на Мэйжун была тонкой и раздельной, верх и низ, шея и плечи открыты… Так обычно одевались танцовщицы из Восточного царства, и Янь Гун подумал, что Мэйжун могла быть родом оттуда.
Янь Гун обошел полстолицы, расспрашивая, не видел ли кто хозяина Весеннего дома с Лотосовой улицы. Если уцелела Мэйжун, мог уцелеть и он, а Янь Гун не сомневался, что Мэйжун вернется к остальным. Жители столицы были слишком заняты своими бедами, куда им замечать других?
Пожар хоть и удалось быстро потушить, но он нанес городу немалый ущерб. А змеиный демон убил полтораста человек и еще столько же покалечил. Накрытые простынями останки усеивали улицы столицы, в воздухе стоял пожарный смрад и стенания. На царского евнуха, который разыскивал владельца борделя смотрели если не косо, то с недоумением.
Янь Гун с досадой осознал свою ошибку и, вернувшись во дворец, распорядился, чтобы по столице объявили: женщина из Весеннего дома спасла жизнь царю, потому нужно разыскать хозяина Весеннего дома, и кто первым это сделает, тот получит полторы сотни таэлей золотом.
Это сработало, и уже через несколько часов во дворец явился человек, который сказал, что женщины, спасшиеся из Весеннего дома, и сам владелец остановились на постоялом дворе Южного квартала. Янь Гун бросил ему кошель с наградой и, взяв с собой слуг с повозкой и нескольких солдат, отправился в указанное место.