– Она ведь женщина, Гунгун, а у женщин бывают дни, когда им нездоровится, поэтому она не хочет, чтобы кто-то видел ее такой. Оставь ее в покое.
Янь Гун так ничего и не понял, потому что о женщинах знал мало, но Ли Цзэ об этом не преминул рассказать.
– Мэйжун больна? – нахмурился Ли Цзэ.
– Она была очень бледна, – покивал Янь Гун, – и придворная дама сказала о том же. Как думаешь, Цзэ-Цзэ, стоит нарушить запрет и позвать к ней лекаря? Конечно, она мне пригрозила, что я пожалею, если сделаю это… Но ведь запрет еще только на завтра, а сегодня еще сегодня.
– Я сам к ней зайду. Если она на самом деле больна, болезнь нельзя запускать.
Янь Гун на мгновение вскинул брови. Хоть Ли Цзэ всегда и говорил, что ни слышать, ни видеть Мэйжун не желает, и лишь недавно смягчился, но сейчас говорил он с искренней тревогой.
«Тогда даже хорошо, что она разболелась», – подумал Янь Гун.
Ли Цзэ вошел в покои Хуанфэй. Мэйжун полулежала на кровати, но тотчас же села, увидев его. Она, пожалуй, действительно была бледна.
Ли Цзэ, сведя брови у переносицы, сказал:
– Гунгун сказал, что тебе нездоровится. Почему ты отказываешься от лекаря?
Мэйжун сощурилась:
– С чего он взял, что я больна?
– У тебя нездоровый вид. Ты бледна.
– Бледна? Потому что сижу взаперти, – фыркнула Мэйжун.
Угол глаза Ли Цзэ слегка дернулся, но он возразил рассудительно:
– Сидеть взаперти тебя никто не заставляет. Ты можешь гулять по саду, если пожелаешь. Разве тебе кто-то запрещает покидать покои Хуанфэй?
– Что тебе нужно? Зачем ты пришел?
– Гунгун сказал, что ты нездорова, – пожал плечами Ли Цзэ. – Но если ты здорова и твое затворничество всего лишь твоя прихоть, тогда мне здесь делать нечего.
Он развернулся и пошел к двери.
– Твой евнух сказал, что ты не ешь мяса, – сказала ему вслед Мэйжун. – Почему? Хочешь стать монахом?
Ли Цзэ резко обернулся. По лицу его промелькнула тень, но он тут же взял себя в руки и проронил:
– Гунгун слишком много болтает.
– Твой евнух сказал, что ты проклял Небеса. Почему? – продолжала Мэйжун.
– А ты задаешь слишком много вопросов. Ты ведь и сама не ешь мяса.
– А твой евнух уже тебе доложил.
– Не обижай его.
– Евнух пришел просить за царя, а царь пришел просить за евнуха, – смешком сказала Мэйжун. – Вы так друг друга любите?
– Гунгун мой лучший друг. Не понимаю насмешку в твоем голосе.
– Так почему ты не ешь мяса? – вернулась к прежней теме Мэйжун.
– А ты сама?
– Я спросила первая, – возразила Мэйжун. – Может, мой ответ будет таким же, как твой.
– Вряд ли, – сказал Ли Цзэ и так мрачно улыбнулся, что Мэйжун отчего-то передернуло, а ведь она была не из пугливых, – если только ты не съела свою мать.
– Ты! – вспыхнула Мэйжун, полагая, что Ли Цзэ над ней насмехается, но тут же осеклась, потому что глаза Ли Цзэ, когда он это сказал, были пусты и мертвы. Он не насмехался, не шутил, он сказал правду.
Мэйжун какое-то время смотрела на него широко раскрытыми глазами, потом проронила:
– Да, в самом деле, мой ответ другой. Я не ем мяса, потому что мне претит убийство живых существ.
– Ну и кто из нас готовится в монахи? – уточнил Ли Цзэ.
– Глупый мальчишка! Как женщина может стать монахом? – фыркнула Мэйжун.
Странно, но Ли Цзэ ее слова нисколько не задели. Он даже улыбнулся краем рта на эти слова.
– Нечего ухмыляться! – раздраженно оборвала его Мэйжун. – Если выяснил, что хотел, так уходи!
– Еще кое-что. Я так и не поблагодарил тебя за мое спасение. Проси у меня о чем угодно, я это сделаю.
– Я никогда и ничего не прошу, – отрезала Мэйжун. – Уходи!
Ли Цзэ пожал плечами и вышел.
«А ведь уже дважды попросила, чтобы я ушел», – подумал он.
[548] «Та ветвь не увянет, что никогда не цвела»
Янь Гун ожидал окончания трехдневного затворничества Мэйжун с некоторым опасением. А если она все-таки сбежала? Каким дураком тогда она его выставила! Но когда на четвертый день Янь Гун вошел в покои Хуанфэй, то увидел, что Мэйжун никуда не делась, а сидит с вышивкой на коленях и тянет из рукава золотую нитку. Он не смог сдержать вздоха облегчения. Мэйжун издала презрительный смешок, несомненно догадавшись о причинах.
– Опять пришел с какими-то глупостями? – спросила она.
Особой причины у Янь Гуна прийти не было, он просто проверил, сдержала ли она слово и не сбежала. Но, конечно же, он бы ни за что в этом не признался.
Он оглядел покои, окинул взглядом саму Мэйжун и заметил:
– Ты все еще бледна.
– Я не бледна, моя кожа такого цвета. Если бы пригляделся, давно бы заметил.
– Особенно-то не к чему приглядываться, – сказал Янь Гун и оживился. – Ты закрываешь лицо вуалью. Почему ты ее не снимешь?
– А что, твой царь тебе нажаловался, что я разговаривала с ним, не открывая лица? – уточнила Мэйжун со смехом.
Ли Цзэ ничего не говорил об этом, но Янь Гун решил, что немного прилгнуть лишь пойдет на пользу всему делу.
– Цзэ-Цзэ хотелось бы на тебя посмотреть, – сказал Янь Гун осторожно. – Царю полагается знать в лицо своих наложниц.
– Я ему наложницей никогда не стану. А если он хочет увидеть мое лицо, так он знает правила.
– Правила? – не понял Янь Гун.
Мэйжун засмеялась и сказала:
– Вы же с ним столько раз бывали в Весеннем доме, разве не знаете, когда красавица Мэйжун открывает лицо?
Янь Гун вытаращил на нее глаза:
– Ты… откуда…
– Фальшивые усы и борода, – продолжала хохотать Мэйжун, – и ты всерьез думал, что тебя никто не узнает? С твоим-то голосом? Когда ты избавился от всех евнухов в столице?
– Нас никто не узнавал. Ты как-то прознала об этом во дворце! – воскликнул Янь Гун. – Придворные дамы тебе разболтали, а они слышали от министров, так?
– Думай что хочешь, но я с самого начала знала, кто вы такие на самом деле.
– Ты даже не выглядывала из-за занавеса! – завопил Янь Гун, не желая признавать поражение.
– Да тут и смотреть не надо было, – со смехом сказала Мэйжун, – твой писк был по всему Весеннему дому слышен, а женщины сказали, что тебя сопровождает самый красивый мужчина столицы. Кто бы ни догадался, о ком речь?
Янь Гун долго смотрел на Мэйжун вприщур, потом проронил:
– А, так ты все-таки признаешь, что Цзэ-Цзэ – самый красивый мужчина столицы?
И он с нескрываемым удовольствием заметил, что Мэйжун смутилась.
– Я этого не говорила, – отрезала она. – Я лишь говорю, что вы знаете правила.
– Загадка о невянущей ветви? – кисло спросил Янь Гун. – Цзэ-Цзэ сказал, что, может, у этой загадки нет отгадки, потому что никто не знает, что у тебя на уме, а ты легко можешь сказать, что задумала другое, даже если ответ будет верным.
Мэйжун нахмурилась:
– Я не обманщица. Если кто-то угадает верно, я так и скажу. Дерзай, евнух, порадуй своего царя.
Янь Гун вышел из покоев Хуанфэй, недовольно бормоча себе под нос какие-то проклятья, и отправился в покои Ли Цзэ, чтобы сообщить ему последние новости.
Ли Цзэ был не один. Оба министра были тут же. Сам Ли Цзэ сидел на краю кровати и чистил меч, который столичные мастера восстановили даже лучше прежнего. Министры прибыли с докладом, но Ли Цзэ едва ли их слушал. Янь Гун знал: когда у Ли Цзэ в руках оружие, он ни о чем другом не думает.
– А, Гунгун, – оживился Синий министр, – вот и ты. Что скажешь? Ты ведь пришел из покоев Хуанфэй?
– Какая осведомленность… – проворчал Янь Гун. – Да, я был у Юйфэй, и она согласилась открыть лицо.
Ли Цзэ быстро взглянул на него. Янь Гуну показалось, что на его лице промелькнуло разочарование.
– Вот как? – обрадовался Зеленый министр. – И когда же Юйфэй удостоит нас этой чести?
– Про вас ничего не знаю, но Юйфэй откроет лицо царю, когда он разгадает три ее загадки, – сказал Янь Гун.
– Загадки? – забеспокоился Синий министр. – Какие загадки?
– Первая загадка Мэйжун – неувядающая ветвь. Многие пытались, но никто не смог принести именно то, что ей нужно.
Министры переглянулись и начали спорить, предлагая то один вариант, то другой, но Янь Гун, слушая их, то и дело повторял:
– Не годится, уже было.
Ли Цзэ слушал их и едва заметно улыбался.
– А из бумаги сложить и раскрасить? – предложил Синий министр.
– Было.
– Сплести из жемчуга и драгоценных камней? – подумав, сказал Зеленый министр.
– Было. Из золота и серебра тоже выковывали, и из шелковой ткани складывали.
– А вылепить из глины и обжечь в печи? – осведомился Синий министр.
– Было. Кажется, все на свете уже было.
– Но тогда это загадка без отгадки, – сердито сказал Зеленый министр.
Ли Цзэ приложил кулак ко рту, чтобы приглушить смех, но все трое услышали и уставились на него.
– Цзэ-Цзэ, тебе смешно? – недовольно спросил Янь Гун. – Тут не до смеха! Не придумаем разгадку, так никогда и не увидим лица Юйфэй.
– Конечно, смешно, – сказал Ли Цзэ, откладывая меч. – Это же такая простая загадка, я давно знаю ответ на нее.
– Что?! – воскликнул Янь Гун. – Насколько давно?
– Хм… со времени нашего первого посещения Весеннего дома, – пожал плечами Ли Цзэ. – Но наши последующие визиты лишь подтвердили мои предположения…
– …что у этой загадки отгадки нет? – докончил Янь Гун.
– Есть, – возразил Ли Цзэ.
– И каков же ответ?
Ли Цзэ, как и был босой, перешагнул через окно в сад, прошелся между деревьями, разглядывая их, и вернулся с отломленной сухой веткой.
– Возьми, – сказал Ли Цзэ, перебросив ветку Янь Гуну.
– Сухая ветка? – недоверчиво уточнил Янь Гун. – Почему ты думаешь, что это и есть ответ на загадку?
– А ты проверь, – предложил Ли Цзэ.
Янь Гун недоверчиво покачал головой, но взял сухую ветку, положил ее на поднос, накрыл платком и понес в покои Хуанфэй.
– Что тебе? – не слишком довольно спросила Мэйжун.
– Принес ответ на твою загадку, – сказал Янь Гун, ставя поднос на стол. – Взгляни и скажи, верный ли он.