– А как вообще добывали камни?
– Сначала резали пилой щель до половины камня, потом в щель вставляли клин и били по нему: камень откалывался. Затем его обтесывали и увозили на волах.
– Тяжёлая работа, ― сказал Роман.
– А чем ты занимаешься? – спросила Ирина.
– Я инженер, работаю в конструкторском бюро.
– Тебе нравится твоя работа?
– Мне нравиться изобретать.
Стало немного светлей, Роман подумал, что это впереди выход из каменоломни, но это был большой зал с отверстием в потолке, однако Роман, столько бродивший в темноте подземелья, радовался даже полумраку.
На стене Роман увидел надпись большими буквами: «Смерть фашистам!»
– Это наверно наши солдаты оставили, ― задержался он перед надписью.
Клаус пошёл дальше, а Ирина остановилась рядом с Романом и направила на надпись фонарь:
– Ещё утром никакой надписи не было, ― сказала она.
– У меня на войне тоже два деда погибли, один в котле под Вязьмой, второй на Курской дуге. Он наводчиком на «Катюше» был: ему взрывом ноги раздробило. Умер во время ампутации в госпитале.
– Сочувствую, ― сказала Ирина.
Роман хотел идти дальше, но неожиданно из-за насыпи камней и щебня на секунду показалась старуха и с криком:
– Получи фашист гранату, ― бросила под ноги Клаусу лимонку.
Роман среагировал мгновенно: он толкнул Ирину на пол и прикрыл её собой. Клаус метнулся в сторону, наскочил на гору известняка и щебня, извернулся в воздухе и тоже упал, прижавшись к полу. Все ждали взрыва: Роман вжал голову в плечи, и считал про себя: раз, два, три, четыре, пять, но время шло, а взрыва не было.
Наконец, Ирина прошептала:
– Тяжёлый.
Когда Роман отодвинулся в сторону: она глубоко вздохнула.
– Ну? – сказала Ирина.
– Вдруг жахнет, – Роман приподнялся:
– Эй, немец, ― крикнул он, ― тебе ближе: посмотри.
Клаус зашевелился, чихнул и встал на ноги:
– Граната без запала.
Роман и Ирина тоже поднялись и подошли ближе: на полу лежал ржавый корпус лимонки.
– Вот даёт старушка! – воскликнул Роман.
– Ну, бабушка! – в сердцах сказала Ира.
– Шайсе! – выругался Клаус.
Роман поднялся на насыпь: старухи за ней не было.
– Удрала, партизанка, ― сказал он.
– Бабушка, ― крикнула Ирина, ― как тебе не стыдно!?
– Что за шутки!? – отряхнул рубашку Клаус.
– Ты же знаешь, что она пережила в войну, ― вздохнула Ирина.
– Всё, всё, Гитлер капут! – Клаус поднял руки и пошёл с поднятыми руками к выходу.
Вскоре тьма поредела: фонари стали не нужны. Жара на поверхности особенно чувствовалась в контрасте с прохладой подземелья, но Роман был рад свету, свежему воздуху, солёному ветру. Он кинул взгляд на море. В одном месте волна разбивалась о скалу, и брызги летели так высоко, что казалось это настоящий фонтан. Солнце клонилось к западу, пуская во все стороны лучи, похожие на огненные следы от разлетающихся осколков. На горизонте виднелись подсвеченные закатом рваные серые облака похожие на выстрелы из пушек дымным порохом, однако, у Романа не было настроения любоваться этой небесной Бородинской битвой, он понимал, что сейчас навсегда расстанется с Ириной. Его ум лихорадочно искал предлог, чтобы отсрочить это расставание, и он придумал:
– Давайте искупаемся, ― предложил Роман Ирине и Клаусу.
– Мы опоздаем на самолет, ― отказался немец.
– А правда, ― поддержала Романа Ирина, ― давай последний раз, когда теперь искупаемся!
– Мы опоздаем на самолёт, ― снова повторил Клаус.
– Десять минут, ― попросила Ирина.
– Всего десять минут, ― сказал Роман.
Клаус бросил на него злой взгляд.
Девушка скинула с себя платье и осталась в одном купальнике, Роман тоже разделся до плавок. И вместе они стали входить в теплое, сразу обдавшее их большой волной, море, а потом поплыли рядом.
– Спасибо, что прикрыл меня от гранаты, ― сказала Ирина.
– Пустяки.
– Ты же не знал, что это только корпус.
– Не знал.
– А купаться, это предлог меня задержать? – спросила Ирина.
– Да, ― признался Роман.
– Трудно поверить, завтра в Германии буду, ― Ирина легла на спину и покачивалась на волнах.
– Тебе пора?
– Еще немножко, ― ответила Ирина.
Роман посмотрел на берег и увидел, что Клаус тоже разделся, вошёл в море и поплыл к ним кролем, сильно ударяя руками по воде.
Приблизившись, Клаус крикнул:
– Сколько можно ждать?!
– Уже плывем, ― Ирина повернула к берегу.
Роман пыл за ней с горькой мыслью, что расставание теперь неизбежно. Он видел, как Ирина выходит из морской пены достойной соперницей Афродиты: как прекрасно было её тело с узкой талией и длинными ногами. Роман подумал, как ужасно, что он больше никогда её не увидит. Он хотел уплыть подальше от берега и плавать там до тех пор, пока Ирина и Клаус не уйдут, но его остановил крик Ирины:
– Ой!
– Что случилось? – крикнул Роман.
– Одежда пропала.
Клаус, а затем Роман вышли из воды: их одежда была на месте.
– Это опять партизанка, ― сказал Роман.
– Старая дура, совсем из ума выжила, ― сжал кулаки Клаус.
– Не говори так о моей бабушке, ― нахмурилась Ирина.
– Вердаммте альте (проклятая старуха), ― сквозь зубы произнес немец.
– Обуви тоже нет, ― сказала Ирина, ― как же я пойду?
– Теперь точно на самолет опоздаем, ― в сердцах сказал Клаус.
– На другом полетите, ― вставил Роман.
– Их хабе кайн гельд убриг (у меня нет лишних денег), ― ответил немец.
– Что он сказал? – спросил Роман.
– Денег ему жалко, ― ответила Ирина.
– Ты знаешь немецкий?
– Знаю, как по-немецки «деньги».
– Знаешь что: бери мои сандалии, ― великодушно предложил Роман, ― я как-нибудь дойду.
Ирина бросила на него взгляд полный благодарности, Клаус, напротив, посмотрел с неприязнью.
– Спасибо тебе, ― Ирина подошла к Роману и поцеловала его.
В глазах у немца мелькнула ненависть.
Роман медленно шел по тропинке, чувствуя каждый камушек босыми ногами. Поселок находился не близко, и это был тяжелый путь. Но душевная боль от расставанья с понравившейся ему девушкой, заглушала физическую боль. Надвигалась гроза, вдалеке из тучи били белые разветвленные молнии, словно в ускоренной съемке росла корневая система могучих небесных деревьев, Роман едва не попал под проливной дождь.
Утром Роман проснулся с мыслью уехать из Каменки. Здесь он будет постоянно вспоминать об Ирине, а это невыносимо. Вот и отдохнул на Азовском море. Одно расстройство, но кто знал, что так будет? Это судьба! Он постоял под обжигающе холодным душем, потому что вчера не освежился: добравшись до кровати, сразу провалился в тяжелый сон. Переодевшись в чистое, Роман отправился в кафе, собираясь после завтрака принять окончательное решение. Но как только Роман переступил порог, он сразу видел Ирину. Она сидела за столиком и улыбалась ему.
– Вы не успели? – первое, о чём подумал Роман.
– Успели, ― сказала Ирина.
– А почему ты не улетела?
– Я передумала, ― ответила Ирина.
– Почему?
– Ты не догадываешься?
– Кажется, догадываюсь.
– Клаус устроил мне сцену в аэропорту: почему я тебя поцеловала? Я сказала, что с ним не полечу.
Через 9 дней на автовокзале Роман стоял у автобуса. Вместе с ним ехала знакомиться с его родителями Ирина. Их провожала бабушка Ирины. Перед тем, как Роман должен был сесть в автобус, старушка подошла к нему и вложила в руку железный портсигар тронутый ржавчиной:
– Это моего мужа, я его еще в 44-ом нашла, но не говорила Ирине, думала, пока будет искать: никуда отсюда не уедет.
Дух горы
Юра сдал последний экзамен. Ему достался вопрос: «Житиё протопопа Аввакума». Удивительно, думал Юра (его не отпускала тема), фактически протопопа убила фанатичная вера в Бога: из-за неё он сгорел в срубе, а ведь эта вера возникла у него из «обостренного чувства смерти», как писал Бунин в «Жизни Арсеньева», цитируя Аввакума: «Аз же некогда видех у соседа скотину умершу и, той нощи восставши, пред образом плакався довольно о душе своей, поминая смерть, яко и мне умереть…». Это парадокс!
Юра сидел на лавке во дворе института. И хотя институт находился в центре Москвы, старые деревья и кусты, которые сильно разрослись, создавали ощущение чащи. Казалось, что это заброшенный уголок парка ― излюбленный мотив художников эпохи романтизма. Впрочем, в густой тени было хорошо прятаться от жары. К Юре подсел его однокурсник Андрей. Густые волосы его курчавились, смотря по сторонам, он приподнимал подбородок и щурился сквозь толстые стекла очков.
Юра увидел в руках у Андрея книгу: «Крейцерову сонату» Толстого и заметил:
– Не люблю эту повесть.
– Почему? – спросил Андрей.
– Я романтик, а «Крейцерова соната» убивает возвышенное отношение к женщине.
– Но Толстой решает важный вопрос: зачем нужен брак? ― сказал Андрей.
– Да, ― согласился Юра, ― на каждой странице слышится: зачем? зачем? Даже на естественный ответ: рождение и воспитание детей Толстой говорит: а зачем? ведь цель совершенствование человека, так совершенствуйтесь в одном и последнем поколении. Больше половины произведения посвящено описанию, как главный герой мучается в браке, но заметь, как только заезжий музыкант начинает ухаживать за его женой, главный герой сразу превращается в зверя, готового убивать (и убивает жену), потому что покусились на его собственность. Поэтому основной вопрос, который ставит Толстой в «Крейцеровой сонате» – это вопрос собственности, рассматривая женщину в первую очередь, как собственность.
– Ты экзамен продолжаешь сдавать? ― усмехнулся Андрей, ― слушай, философ, я в горы собираюсь, поедешь со мной?
Дело в том, что Андрей был кандидатом в мастера спорта по альпинизму. Имел значок за покорение горы Ушба, на котором были изображены две вершины этой горы. Андрей рассказывал, как однажды в переполненном сванами автобусе перед ним уважительно расступились.