— Куда мы идем? — Мы немного прошли по шоссе, а затем свернули на проселочную дорожку.
— Понятия не имею.
Я занервничал. Я начал было говорить, что там, дома, есть полно всяких карт; мы можем разработать маршрут, взять книгу про местные маршруты. Ты рассмеялась, и этого было довольно.
Думаю, погода была хорошей. Я не очень силен в описании таких вещей. Они просто есть, ну и ладно. Но казалось, что это лето. Солнечный свет, тени, все такое яркое и зеленое. Я видел тут несколько зим, и они были совсем не такими. Ты радовалась всему. Что на обочине дороги растут цветы, что цветущие кустарники пахнут медом, что над нами порхает бабочка.
— Это твое первое лето здесь? — неуверенно спросил я.
Ты кивнула.
Я хотел было рассказать тебе, как это бывает, но что-то подсказало мне, что лучше помолчать, и я так и сделал.
Вместо этого я спросил, откуда ты знаешь наших хозяев.
Ты ответила, что часто волонтерствовала в благотворительной школе, которую они основали в той стране, откуда ты приехала. И по какой-то необъяснимой причине добавила: «Они похожи на моих родителей».
Мы шли и шли. Изредка нас обгоняли машины или другие путники. Была середина рабочей недели. Мы могли быть одни в целом мире. Я никогда раньше такого не чувствовал. Нет, вообще-то было. Я как-то провел праздники в школе совсем один, потому что хозяев не было в стране, а я не захотел уезжать домой. Я просыпался в тишине, в пустых классах, коридорах и игровых залах. Эти дни были для меня как подарок, ждущий под елкой, и то же самое было сегодня, для нас с тобой.
Дорога, по которой мы шли, поднималась и спускалась, и каждый склон вызывал у тебя восторг — особенный вид с холма, раскидистый дуб, старая ферма. Затем мы миновали широкое поле, в котором паслась лошадь. Она была золотистая, с белой гривой и хвостом, и стояла возле высокого кустарника, в серебристой траве. Ты сказала, что это выглядит как нарисованный пейзаж.
— О, — добавила ты, опираясь на ограду. — Как нам ее назвать?
Я попытался что-то придумать. Я небольшой специалист называть лошадей, впрочем, как и что-то другое, но я постарался.
— Скьяпара.
Ты обернулась ко мне, озадаченная и удивленная.
— Что это такое?
— На моем языке это значит высекать огонь.
— Скьяпара, — повторила ты, и я помог тебе правильно произнести это слово. — Скьяпара. Прекрасно. — И ты улыбнулась.
Прогулка закончилась в баре.
К тому времени день уже кончался, и ты сказала, поглядев в свой телефон и обменявшись с кем-то несколькими сообщениями, что наши хозяева подберут нас тут по пути с работы. Я испытал облегчение; мне бы не хотелось проделать весь путь обратно пешком. Я и так уже несколько раз упоминал, что у меня болят ноги и что мы должны были взять с собой воды, потому что жарко и у нас может случиться обезвоживание. Но казалось, все это нисколько тебя не волнует.
В баре я заказал клюквенный сок, а ты — пинту местного сидра. Мы сели за столик у окна. Снаружи была пустая парковка, окруженная деревьями. У наших ног лежали Лайла и Грэмси, местные собаки, черный лабрадор и золотистый ретривер. Ты бесстрашно гладила их, а я старался казаться как можно меньше, сидя в своем углу.
— Да брось, — сказала ты. — Они же ласковые.
Я признался, что смертельно боюсь животных.
— У тебя не было животных, когда ты был маленьким?
Однажды, золотая рыбка, которую я как-то утром обнаружил плавающей кверху брюхом. Мне было семь; это было самое жуткое, что я когда-либо видел. Но лошади мне нравятся, добавил я немного погодя.
Иногда вечерами вы с нашими хозяевами вели долгие разговоры за столом или в гостиной. После ужина, когда я обычно уходил заниматься к себе на чердак. Но мне было любопытно. О чем вы могли столько разговаривать? Когда я как-то задержался, копаясь на кухне или в коридоре, уставленном книгами, то оказалось, что вы говорили о тебе. С тобой что-то происходило, какой-то кризис. По крайней мере, звучало это именно так.
— Они просто не понимают… Не понимают и не хотят слушать… — взволнованно говорила ты.
— Самое важное, — советовали хозяева, — чтобы ты делала то, что считаешь правильным для себя в настоящий момент…
— Не могу поверить, они хотят, чтоб я искала работу… любую работу…
— Ну конечно же, не любую…
— Нет, правда… Любая сойдет… Даже какой-нибудь дурацкий ввод данных… что угодно, лишь бы я осталась в этой стране… Потому что они потратили столько денег, чтобы я здесь училась… И если я все брошу и вернусь, все это будет зря…
— Но почему же это будет зря?
— Не знаю… — Твой голос звучал рассерженно. Я представил, как ты сердито ходишь по комнате.
— А если ты вернешься?
— Они будут в ярости… — Ты вдруг рассмеялась. — Представляете? Даже сейчас они обращаются со мной вот так… Ожидая постоянного подчинения всем их требованиям.
В какой-то момент, сказали хозяева, все мы сердим своих родителей. Это неизбежно. Ты сделаешь это либо сейчас, либо позже. Но это все равно произойдет.
Я почувствовал, что ты успокоилась.
— И правда, — сказала ты.
Раздался звон стекла бутылки, касающейся края бокала, полилось вино, и беседа плавно перетекла к чему-то другому.
Я и обычно-то спал неважно, но однажды ночью было еще хуже, потому что раньше, тем же вечером, я обнаружил в своей комнате зверя. Когда я зашел туда, он пролетел прямо передо мной; я даже свет не успел включить. Я завизжал. Я был уверен, что это привидение, но нет, мы обнаружили мелкое мохнатое существо с крыльями. Летучая мышь каким-то образом пробралась в дом. Какой ужас, причитали хозяева, такого никогда раньше не случалось.
Той ночью я спать не мог.
Раньше, до тех пор, как я не начал приезжать сюда заниматься, я боялся темноты. И теперь этот страх вернулся. Мне слышались хлопанье крыльев и странные шорохи. Не знаю, сколько было времени, когда я решил спуститься вниз, чтобы выпить стакан воды. Дверь твоей комнаты была распахнута настежь. Она не была на моем пути, но я прошел мимо нее. Как ты спишь? Я представлял, что ты лежишь на спине, повернув голову на подушке, укрытая одеялом до самой груди, ровно и мерно дыша. Вместо этого я увидел, что ты сидишь в постели, прерывисто хватая ртом воздух, как будто только что проснулась от ночного кошмара. Ты подняла взгляд и, казалось, совсем не удивилась, увидев меня, стоящего на пороге.
— Мне показалось, я услышал какой-то шум.
— Прости… Я тебя разбудила?
— Нет… вовсе нет… Я спускался вниз… на кухню…
Казалось, ты не слушала.
Я робко подошел поближе и остановился в изножье кровати.
— Ты в порядке?
— Это было ужасно, — прошептала ты.
— Приснился плохой сон?
Ты кивнула.
— Что тебе приснилось?
— Я бежала…
Я не стал говорить тебе, что это не звучит как-то уж особенно жутко.
— Не знаю, что именно за мной гналось… я просто каким-то образом понимала, что я в опасности… и что мне надо добежать до того дома вдалеке… И я до него добежала…
Ты потрясенно взглянула на меня.
— И когда ты добежала, то что?
— Я постучала в дверь… Кто-то открыл и сказал, что я могу зайти… но только если я сирота.
Я не стал говорить, что это был просто сон. Потому что моя мать сказала бы мне то же самое. Это никогда не помогало. Я слишком хорошо знал, что сон может быть реален.
Я робко присел на край кровати; ты была настолько близко, что я видел капли пота на твоем лбу, несмотря на то что ночи были прохладными. Обычно я могу разговаривать, но в такие моменты, как сейчас, я не знаю, что надо говорить и чем можно успокоить. Так что я просто тупо молчал. Мне хотелось протянуть руку и дотронуться до твоего плеча, взять тебя за руку. Вместо этого я дотянулся до графина на ночном столике и налил тебе стакан воды. Ты неуверенно отхлебнула.
— Спасибо. — Ты поглядела на меня, и на какую-то секунду в этой темноте, тишине и близости мне показалось, что ты можешь меня поцеловать. Глупое, идиотское желание.
Когда я уже собирался встать и уйти, ты взяла меня за руку. Твое прикосновение было теплее, чем лист, прогретый солнцем.
— Скажи… ты можешь остаться… еще немного?
Я кивнул.
— Мне тоже снилось много страшных снов… — Не знаю, зачем я сказал тебе это. — Особенно после того, как отец нас бросил. — Наверное, я хотел, чтобы ты знала, что я понимаю тебя, и мне было больше нечего предложить.
Ты поглядела на меня долгим взглядом, а потом подняла руку к моей щеке. Я сидел совершенно неподвижно, словно окаменев. Я — летучая мышь, забившаяся в угол, чтобы ее не нашли.
— Ты сегодня не мог уснуть?
— Нет.
Ты не спрашивала, отчего. Вместо этого ты подвинулась, освобождая место в постели. Мне хватило места только потому, что ты лежала на боку. Я лег рядом с тобой и почувствовал твое дыхание на своей шее. Ты пахла мхом, грейпфрутом и началом лета.
Я не смел шелохнуться, чтобы не касаться тебя, чтобы ты не почувствовала. Тело, эта штука, о которой я почти не думал, полагая ее довеском к своему мозгу, выдавало меня. Я закрыл глаза, как будто если я чего-то не вижу, ты не увидишь тоже, но стало только хуже, потому что я тут же представил тебя в полотенце, поднимающей руку к сердцу и роняющей ее вниз. Я никогда не испытывал такого неповиновения собственного разума, как сейчас, когда я велел ему думать о чем-то другом.
Внезапно ты спросила:
— Это странно?
И я, в своей нервозности, вдруг начал объяснять тебе, что в физике «странностью» обычно называют свойство частиц. Что странные кварки — это нестабильные ядерные частицы, которые распадаются на верхний кварк, электрон и электронное антинейтрино. Что у них долгий период существования… и что они обычно образуют пары. Тут я поглядел на тебя, потому что мне показалось, что ты задыхаешься. Но нет, ты просто смеялась. Твоя голова была откинута на подушку. Ты обхватила мое лицо рукой, притянула меня к себе и поцеловала в макушку. Уткнулась мне в плечо и закрыла глаза.