Я отдалился, но не мог этого показать. Наверное, кроме тебя, мне было жаль еще и другого. Моей надежды, что я смогу снова относиться к тебе как раньше, но так и не смог.
Все прошло. Несмотря на новый шанс, новое начало, новую надежду, нас нельзя было спасти.
Но я ничего не сказал тебе ни тогда, ни в ближайшие две недели, когда дни проходили в мелькании туда-обратно, из дома в клинику и назад. В кормлении Мьючи с рук, в приеме лекарств и в смене ее перевязок.
В конце каждого дня ты в утомлении падала на кровать, и я ложился рядом, слушая, как ты дышишь.
Постепенно Мьючи оправилась, и твое настроение поднялось. Опухоль заметно спадала, заражение прошло, и кошку объявили здоровой. Ты была счастлива и без конца обнимала меня. Ты думала, если мы вместе сумели пройти через это, для нас теперь нет ничего невозможного. Наши дни снова вернулись в норму. Ты и Мьючи были теми же. Но я постоянно думал — тебе кажется, что мы вместе, что наши жизни после произошедшего слились воедино. Но скоро я буду должен, просто обязан объяснить тебе, что это не так.
Цветочник
Как мне сказать тебе, что это не любовь?
Это не она, и это не может быть ею.
Если бы я знал, я не зашел бы тогда в тот бар. Хотя нет, неправда. Я зашел бы в тот бар и увидел бы тебя и потом потихоньку ушел бы.
Хотя это тоже неправда.
Я не из тех, кто слишком долго о чем-то думает.
Я люблю серфинг, и мотоциклы, и пиво с друзьями по выходным. Я работаю с машинами. Единственные книжки, которые я читаю, это книжки из серии «сделай сам». Ну эти, про сыр или в этом роде. Мои родители развелись, и я общаюсь с матерью. У меня есть старшая сестра и собака там, дома. Раз в год, летом, я беру отпуск и обычно еду на море. Но я люблю путешествовать и если смогу себе позволить, то рискну поехать во всякие странные места. Когда я встречу ту, на ком захочу жениться, я увезу ее и сделаю ей предложение в гондоле. Это мое представление о романтике.
И, в общем, это все, что стоит обо мне знать.
Мне не слишком нравится город, в котором я живу и работаю, он весь набит этими каменными мостами. Я приехал из Вечного города, с юга, и я скучаю по нему, но пока не могу вернуться туда. В наши дни не так легко найти работу, а у меня сильное чувство ответственности.
Можешь мне поверить, когда я говорю, что не забуду тебя.
Я не люблю тебя, но я тебя не забуду.
Как я могу?
На несколько дней ты подняла меня надо мной — и это правда.
Это был один из тех июльских дней, когда ты реально начинал ощущать наступление самого жаркого времени года. Туристы прямо с ума сходили, и уличные лоточники тоже. Вокруг каждой городской достопримечательности выстраивались многокилометровые очереди. Я уже привык к этому и знал, каких улиц надо избегать. Я поставил машину в боковой улочке возле бара и пошел пешком. Была суббота, и я радовался, что у меня выходной. По выходным я ходил смотреть теннис в то единственное место в городе, где транслировали эти матчи. Английский паб. Вернее, «Английский паб», каким его можно вообразить тут, на материке. Стены, обшитые деревом, стойка с пивом, кожаные диваны. Народу внутри было немного. В этот город все приезжали, чтобы любоваться искусством и архитектурой, и в их расписание не входило пялиться на то, как пара мужиков лупят по мячу на светящемся экране.
В баре сидела ты.
В белом платье с бледно-голубыми цветами. На ногах — плетеные сандалии. Волосы спадают на плечи. Голые загорелые руки. Сидя ты казалась маленькой. Перед тобой стояла пинта пива в высоком бокале и миска с чипсами. Ты сидела ко мне спиной. Внимательно следила за матчем. И я не мог разглядеть твоего лица.
Сперва я заинтересовался только потому, что ты была тут единственной женщиной, и я подумал, красива ли ты. Вдруг у тебя незабываемое лицо.
Потом ты повернулась и что-то спросила у бармена.
Твои щеки краснели, как будто ты слишком долго пробыла на солнце. Но глаза были большими, яркими и темными, как ночь, в которой есть обещание. Ты скользнула взглядом по пабу, по двум другим мужчинам, следившим за игрой, и наконец по мне. Ты поглядела на меня и улыбнулась:
— За кого ты болеешь?
Я не сразу понял, что ты говоришь со мной.
— За того, кто лучше.
Ты состроила рожицу:
— Дипломатично… и скучно.
Ты даже не представляла, насколько была права. Я такой и есть. Хотя меня поразила твоя прямота.
— Откуда ты? — Я не мог определить, кто ты, даже по твоему акценту.
Ты сказала откуда.
— Покажи, где это, — сказал я, вытаскивая свой телефон. Это был предлог, позволяющий мне сесть поближе к тебе. От тебя пахло потом и солью и еще чем-то резким и сладким, вроде персиков.
— Вот тут, — указала ты точку на экранной карте.
— Так далеко… Ты здесь в отпуске?
Ты отхлебнула пива и кивнула.
— Ты путешествуешь одна?
Тут ты, кажется… как бы это сказать… рассердилась.
— Ну да, — сказала ты. — Хотя мои родители и хотели превратить это в такой семейный отпуск… Но нет, это для меня, и только для меня. Хотя я была бы не против взять свою кошку.
Я сидел, чувствуя себя слегка неловко, и ты, наверное, заметила это и рассмеялась:
— Извини… Не знаю, зачем я сказала тебе все это… Но я действительно сама по себе.
— И как тебе нравится город?
— Ненавижу его.
Не сдержавшись, я засмеялся. Такая прямота была для меня непривычной. К тому же она сильно противоречила твоей внешности, всем этим цветам и развевающимся волосам.
— Почему? — спросил я, хотя думал, что знаю ответ.
— Слишком много туристов… все забито… Мне даже ваш собор не понравился, такой розовый, белый и зеленый.
Ты решила, что я местный, и я не стал тебя поправлять. Странным образом мне захотелось заступиться за город, хоть он и не был моим.
— Ты не дала ему шанса.
— Дала, — возразила ты и рассказала, как провела все утро в поисках тихого скверика, пустой церквушки, ресторана, где тебя не пытаются ободрать. — Все это просто ужасно, — заключила ты.
— Возможно, — предложил я, — я смогу показать тебе что-то, что заставит тебя передумать.
Вместо того чтобы отказаться, заподозрив неладное, ты явно заинтересовалась. Твое сердце было открытым, как небо. Это редкость, и я был тронут.
Ну или ты действительно была по горло сыта этим местом.
Мы посмотрели еще игру или две, допили пиво и ушли.
В моей машине ты сперва чуть не села на водительское место, потому что там, откуда ты приехала, люди ездят по другой стороне. Мы оба рассмеялись, и ты легко скользнула на правое сиденье.
— Куда мы поедем?
— Подожди, скоро увидишь, — ответил я.
Мы свернули в сторону реки, а затем медленно выехали из города и направились вверх по лесистому склону. Наклонив голову набок, ты смотрела на деревья и в небо и говорила, что они прекрасны.
Прекрасна была ты.
Твое платье задралось вверх, и я старался не пялиться на твои бедра. На твою шею. Вырез платья доходил как раз до места, где начинала круглиться грудь, гладкая и мягкая. Сам не понимаю как, но мне хотелось — мне было необходимо — коснуться ртом и их, и тебя.
— Я не знаю, как тебя зовут…
И правда. Ни ты, ни я даже не подумали спросить об этом.
Мы торжественно представились друг другу.
— И что, есть разница?
Нет, ответила ты. Никакой разницы.
На вершине холма я остановился. С одной стороны там была церковь, классическое белое строение с широкими ступенями, а напротив нее — известная смотровая площадка, с изогнутой балюстрадой по краям. Тут было тише, чем в центре города, но по твоему лицу я понял, что все же недостаточно тихо. Но мы все равно облокотились на перила и стояли, глядя на высящиеся башни, красные черепичные крыши и мосты.
— В 1966 году город затопила река… и это было самое выдающееся событие всех последних лет.
Ты рассмеялась и посмотрела на меня в солнечном свете так, словно только что разглядела меня как следует.
— Чем ты занимаешься?
Я сказал, что работаю с машинами. Что я инженер.
— Какой инженер?
Я участвую в производстве прецизионных инструментов для ракет.
Ты широко раскрыла глаза:
— Потрясающе.
— Ну, не то чтобы я выходил прямо в открытый космос, — смеясь, сказал я.
— Но какая-то часть тебя выходит.
— Ну да, — признал я. — Наверное. Я никогда не смотрел на это таким образом. А ты? — спросил я. — Что делаешь ты?
Ты сказала, что выступаешь на трапеции.
И я воспринял это всерьез, пока ты не расхохоталась, когда я спросил, входишь ли ты в какую-нибудь цирковую труппу.
— Почему бы тебе не спросить, кем мне всегда хотелось стать? — предложила ты.
— Ладно, и кем же тебе всегда хотелось стать?
— Оригамистом.
— Кем? — Я понятия не имел, что ты такое сейчас сказала.
— Оригамистом. Тем, кто делает оригами.
Я чувствовал себя идиотом.
— Что такое оригами?
— Искусство сложения из бумаги.
— Сложения чего?
Ты пожала плечами:
— Чего угодно. Зверей, птиц, насекомых, коробочек…
— Но… для чего?
Ты посмотрела на меня так, словно никогда раньше не задумывалась об этом.
— Для того, чтобы… я полагаю… Ну, мой школьный учитель искусств должен был бы знать.
— И что бы он сказал? — спросил я.
— Зная его, он, возможно, сказал бы, что мы странные существа… что нам нравится изображать окружающий мир и наблюдать за тем, что получилось…
— А почему тебе это нравится?
Ты помедлила:
— Думаю… потому что с оригами тебе больше ничего не нужно. Ни краски, ни чернил… Ты ничего не отнимаешь, как в скульптуре… Ты начинаешь с листа бумаги и заканчиваешь листом бумаги, но он… преобразуется.
Тут позади нас раздались громкие крики. Прибыл автобус с туристами, и они фотографировались, размахивая в воздухе шапками и флагами.
— Пошли, — сказал я. — Я отвезу тебя еще кое-куда, где, я думаю, тебе понравится.