Ты пошла за мной, не сказав ни слова.
На сей раз я отвез нас далеко от города.
Я видел, как ты смотришь на внезапно возникшие пространства полей подсолнечника и ряды высоких кипарисов, залитые ровным солнечным светом. Спустя двадцать минут мы свернули с основного шоссе и поднялись на небольшой холм. В конце, за парковкой, стоял средневековый монастырь.
Ты пришла в восторг. Оживилась. В твоем голосе и походке вдруг появилась новая энергия.
Ты, не переставая, повторяла, как все это прекрасно. Что этого нет ни в одном путеводителе и это не могут найти вездесущие туристы. Мы зашли во двор, полосатый от света и теней. Было так тихо, что слышно было пение птиц. Тут осталось лишь несколько монахов, сказал я тебе, и вокруг нас сгустилась благочестивая тишина. Мы смотрели, как солнце светило все ярче, а затем поблекло, спускаясь за холмы вдалеке. Ты обернулась ко мне. «Спасибо». Я подумал, что тебе хочется поцеловать меня. Я видел это в твоих губах. В том, как твои глаза чуть дольше, чем нужно, задерживались на моем лице. Но я не был уверен, так что не стал пытаться. Пока.
Мы вернулись к машине, и я предложил подвезти тебя в хостел, где ты остановилась. Но ты не предложила мне в ответ встретиться снова.
— У тебя есть планы на вечер?
— Особенных нет, — сказала ты.
— Вот мой номер… — Я написал его на клочке бумаги. — Если захочешь выпить или поужинать, пришли сообщение…
— Ладно. — Ты сунула бумажку в сумку, никак не давая понять, появишься ты или нет.
Но это максимум, на что я был готов. Все остальное зависело от тебя.
Я вернулся домой, в квартиру, которую снимал в пригороде с двумя соседями, и стал ждать.
Время шло, а от тебя ничего не было. Я уже был готов сдаться, думая, что проведу тихий вечер дома, глядя кино, когда телефон пискнул. Ты писала так же, как разговаривала. Точными краткими фразами. «Привет, встретимся позже? Я пытаюсь написать тебе. Надеюсь, ты получил».
Я ходил по комнате, счастливый.
— Да, заеду за тобой в девять?
— Да. До встречи!
Я решил поехать в город на трамвае, чтобы выпить с тобой больше чем один бокал. Куда бы тебя повести?
Потом я ждал у входа в твой хостел, глядя, как молодежь входила и выходила, смеясь и болтая на множестве разных языков. Наконец появилась ты. На тебе была короткая джинсовая юбка, черная майка и сандалии с ремешками. Ты только что приняла душ, и я чувствовал цитрусовый запах твоих волос, словно от летних лимонов.
Я сказал, что мы можем пройти к реке, и ты, казалось, обрадовалась.
Вечерний город был прекрасен.
Особенно старый мост, построенный из средневековых камней, простирающийся над рекой, в воде которой мерцали огни.
— Когда-то на нем торговали мясники.
— Что?
— Мясники.
Ты засмеялась, говоря, что в это трудно поверить.
Мы не спеша перешли его. Иногда мы касались друг друга плечами, но не брались за руки. Как говорится, если девушка дает взять себя за руку, то даст и поцеловать? Я решил быть терпеливым. Ночь только началась, а такие ночи бывают долгими. Мы шли по мощенным булыжником улицам. Город взрывался ночной гульбой. Люди заполняли площади и ступени церквей. Казалось, в мире осталась только молодежь. Этот дух передался и тебе. Ты была в восторге. Увлечена моментом. Ты подошла поближе, чтобы что-то спросить, и я чувствовал в твоем дыхании и голосе бесшабашность.
— Давай чего-нибудь выпьем, — предложил я, и ты тут же согласилась.
Я отвел тебя в одно место на реке, где столики стояли прямо на берегу. Мы заказали белого вина. К нам подходили уличные цветочники, предлагая розы. Они наверняка думали, что у нас свидание или что мы пара. Я купил одну, чтобы они перестали нам докучать, и она лежала на столе между нами, как своего рода темно-красное обещание. Мы выпили и еще выпили. Вино ударило мне в голову. И тебе тоже. Я потянулся, чтобы взять тебя за руку, а ты вдруг воскликнула, глядя на розу:
— Она вянет… Она уже вянет.
Я сказал, что это так и есть. Tristezza dei fiori. Уныние цветов[3].
Ты поглядела на меня и больше не отводила глаз от моего взгляда. Ты повторила мои слова. Уныние цветов.
После графина или больше мы, пошатываясь, побрели обратно в город, по тем же продуваемым улицам. Довольно скоро мы нашли еще открытый ресторан.
— Как здорово! — воскликнула ты. — Час ночи, а люди все еще идут ужинать. — Ты сказала, что в городе на реке такого быть не могло. Там холодно, ветрено и все закрывается в десять вечера. Мы уселись под навесом и заказали себе пиццу. Теперь разговор шел легко, ты рассказывала мне про свои любимые книги, написанные на моем родном языке.
— Я знаю только одну из них, — признался я. Ту, что мы изучали в школе. Nel mezzo del cammin di nostra vita, mi ritrovai per una selva oscura, che la diritta via erf smarrita…[4]
Ты смотрела на меня с такой радостью, что я практически почувствовал себя обманщиком. Не может быть, чтобы я принес тебе столько счастья за такое краткое время.
Мы наелись, хотя съели не слишком много, думаю, оттого, что оба были полны вином и пузырящимся счастьем, и снова побрели по улицам. Было поздно. Улицы почти опустели. Мы перешли мост, и на сей раз, когда наши пальцы соприкоснулись, мы переплели их и больше не отпускали. Твои руки были тонкими и нежными. Мне хотелось узнать, какая же ты вся. Мне было почти без разницы, куда мы направляемся, пока ты была рядом и пахла лимонами.
В какой-то момент мы вышли на площадь.
— Вакх, Вакх, — воскликнула ты, указывая на бронзовую статую.
— Это не Вакх.
— Это Вакх, — настаивала ты. — Смотри, вот же он держит гроздь винограда.
— Это Персей с отрубленной головой Медузы.
Мы не могли перестать смеяться.
Мы мерили шаги старинными песнями, потому что было совсем поздно и светофоры перестали работать.
— Пошли обратно, — сказала ты. — Пошли обратно, туда, откуда можно увидеть весь город.
И мы пошли. Мы пошли вверх, по склону, по длинной лестнице. Мы снова пришли туда, где уже были сегодня днем. Когда только узнали имена друг друга. Мы облокотились на перила. Я повернулся к тебе, и мы стали целоваться.
Не знаю, как еще это сказать, но нам было хорошо целоваться. Думаю, ты тоже это чувствовала. Потому что твой рот раскрылся и стал мягким, а кончик языка — свободным. Там были и другие, и группы, и пары, но ни мы не обращали на них внимания, ни они на нас. Я целовал твою шею. За ушами чувствовался слабый запах духов. Ты подняла лицо к небу, к звездам. Но положила руки мне на плечи и не давала ничего больше. Думаю, вино било нам в головы бурным потоком.
Когда почти все вокруг нас ушли, мы сидели на ступенях. Ты оперлась на меня, а я обнял тебя за плечи и засунул руку тебе под майку. Мы целовались, целовались, целовались, но и только. И я сходил с ума.
Когда мы спустились на дорогу и перешли реку, занялся рассвет. Первые рыночные машины подтягивались, везя свежее мясо и овощи для ресторанов.
Вино, должно быть, уже отпустило нас, но голова была легкой от бессонницы. Возле твоего хостела раздавался запах свежевыпеченного хлеба.
— Я увижу тебя этим вечером?
Вместо ответа ты положила руку мне на лицо — и исчезла.
Не знаю, как я выдержал рабочий день. В офисе я был усталым, глаза слипались. И я мог думать только о тебе. Около одиннадцати я послал тебе сообщение. «Я тебя увижу? Пойдем со мной ужинать?»
«Да, — ответила ты. — Да».
Закончив работу, я кинулся домой, принял душ, переоделся и выпил еще кофе. Я забрал тебя на своей машине. Ты выглядела свежей и отдохнувшей, и на тебе было платье, похожее на картину Моне. Оно все было в мазках зеленого, белого и голубого. Элегантно простое, с низким вырезом в оборках. Мне хотелось схватить тебя и почувствовать сквозь него тебя всю.
— Куда мы пойдем?
— Увидишь…
Я повез тебя за город, в ресторан, куда ходили только «местные». Так, как тебе нравилось.
— Видишь, — сказал я. — Тут даже нет меню, написанного по-английски.
Мне хотелось накормить тебя, заказать тебе обед из трех блюд, но ты была малоежкой. А может быть, просто нервничала. Ты казалась слегка отстраненной. У нас так мало времени, понял я вдруг. Завтра ты уезжаешь, отправляешься в вечный город, где пробудешь неделю.
— Может, я тоже приеду навестить тебя на выходных, — и я добавил, что уже давно не был дома. Ты казалась счастливой, но что-то, казалось, мешало тебе, и в твоей манере было какое-то отчуждение. Я объяснил это нехваткой сна, похмельем.
Мы посмеялись над тем, как я весь день сражался с работой. Ты сказала, что долго валялась, а потом пошла пройтись с подружкой, с которой познакомилась в хостеле. Она помогла тебе выбрать это платье, смущенно добавила ты.
— Оно прекрасно. — И я действительно так считал. Ты прекрасна, и я хочу тебя.
Ты неохотно клевала еду и заинтересовалась, только когда нам принесли десерт. Я показал тебе, как макают кантуччи в сладкий ликер. Я поднес печенье тебе ко рту, и ты откусила.
Позже, в машине, припаркованной возле твоего хостела, я чувствовал на твоих губах вкус сладкого вина. Ты сначала медлила, но я чувствовал, как вечернее отчуждение постепенно растворяется и уходит. Мои руки нашарили оборки вокруг твоей шеи, скользнули глубже. Ты ахнула, но не остановила меня. Я сжал пальцами твой сосок, твердый как камушек на пляже. Я накрыл его ртом, и ты застонала, запустив пальцы мне в волосы, прижимая меня к себе.
— Ты приедешь меня навестить?
В тот момент я был готов выйти ради тебя в открытый космос. Я закивал, да, да, да, скользя губами по твоей шее. Мы целовались в машине без конца.
На следующие выходные я поехал в Вечный город.
Я был там к обеду и встретил тебя у станции метро за пределами центра города. Ты загорела. Сказала, что много ходила. Сказала, что тебе здесь нравится. Розовое платье до колен спадало мягкими складками. Прелестно, сказал я тебе, прелестно. По пути из города я остановился у одного парка вдалеке от туристических мест. Мы вышли и погуляли. Я столкнулся с какими-то приятелями, живущими по соседству, которые смотрели на тебя с любопытством. Я купил тебе мороженое в маленькой плошке. Шарик лимонного шербета цвета лета. Ты изящно ела его, облизывая кончик ложечки, как котенок. Затем мы поехали дальше.