Наконец Бодилис возвратилась, и ее доставили обратно на баржу. Ловко взобравшись по веревочному трапу, королева обратилась к капитану:
— Возвращаемся. Остров непригоден для Служения. Придется восстанавливать.
Смущенный шкипер переспросил:
— Что хочет сказать моя королева?
Бодилис улыбнулась.
— Не пугайся. Так случалось и прежде. Хуже всего пришлось острову в эпоху Бреннилис. Тогда океан смел все подчистую. Так боги дали знать, что стена вокруг Иса должна быть возведена в соответствии с их волей. На сей раз мы сможем восстановить все за пару дней. Надо заменить мебель в доме и священные предметы — а также сменить запас провизии и воды. Придется отмыть цистерну от соли и засыпать свежий песок и уголь. Камни выстояли бурю, а вот очаг под ними придется приводить в порядок.
Капитан дернул себя за бороду.
— А дом, королева? Починка фундамента — работа не для женских рук, смею сказать, — он задумался. — Не может ли король прислать своих солдат? Римляне — лучшие в мире строители.
— Нет. Даже во времена Бреннилис римлянам было дозволено лишь начертить план и помогать советами. Из всех мужчин только мужья и сыновья бывших весталок смеют ступить выше линии прилива, да и то лишь в крайней нужде и после очищения по древнему обряду. После этого всем Девятерым должно собраться на острове и вновь освятить его. Грациллоний — достойный человек, но ему не понять… — Бодилис осеклась. — Довольно, пора отплывать.
Глава семнадцатая
Отпраздновав победу, Ис вернулся к мирной жизни. Дел хватало. Помимо обыденных работ и восстановления разрушенного ураганом пора было готовиться к ежегодному празднеству летнего солнцестояния. Зато люди смело смотрели в будущее. Скотты повержены, саксы, без сомнения, учтут этот урок, римляне Арморики остались в стороне от гражданской войны, и — из дворца дошли слухи — Максим успешно действует на юге. Неудивительно, что все несколько расслабились.
В том числе и Грациллоний. У него тоже набралось множество дел: встречи с суффетами, организация обороны, налаживание внешних связей, восстановление опустошенной Колконором казны. Кроме того, он старался, не роняя достоинства короля и префекта, тем не менее налаживать отношения с простым народом, узнавать его нужды, изучать сильные и слабые стороны.
Выпадали и часы досуга. Он устроил себе столярную мастерскую, выезжал верхом, охотился или выходил в море. И мог уделять больше времени Дахилис. Что до остальных жен, то Грациллоний, не зная, как загладить нанесенную им обиду, пока встречался с ними только на людях. Дахилис тоже не затрагивала эту тему. Он понимал и знал, что она помнит — время, которое они проводили вдвоем, принадлежало ее Сестрам, но оба молчаливо согласились оставить все как есть до той поры, пока не настанет время ей оставаться одной на ложе. И Грациллоний, и его солдаты, митраисты и христиане, имели возможность соблюдать чтимое ими воскресенье.
И у него еще находилось время наставлять Кинана в вере. Он принимал деметца в одной из небольших и скромно обставленных комнат дворца. Первый визит Кинана случился в дождливый день, и слабый свет из узких оконных проемов придавал помещению вид тайного святилища. Слуга проводил гостя в комнату и прикрыл за ним дверь. Солдат отсалютовал. Парень был в римской тунике и сандалиях, чисто выбрит, причесан и отмыт до блеска.
— Приветствую, — Грациллоний не стал вставать с кресла. — Вольно. Что это с тобой?
— Центурион… так добр… — смущенно пробормотал Кинан.
Грациллоний некоторое время изучал красивое сумрачное лицо, сильное тело — под позолотой цивилизации скрывался мрачный горец.
— Я же сказал, вольно. За стенами этой комнаты ты — солдат, я — офицер. Но здесь… первое, что тебе предстоит усвоить, — для Митры не существует земных рангов. Перед его лицом нет ни бедных, ни богатых, ни благородных, ни простолюдинов, ни свободных, ни рабов, — Грациллоний улыбнулся. — Так что тебя тревожит?
Кинан напрягся и выпалил:
— Ты не такой, как прежде, командир. Я только сейчас заметил…
Грациллоний задумался. Исанская одежда — он привык к ней, хотя, выходя к легионерам, обычно одевался по римскому обычаю. Бородка и усы — коротко подстрижены, но густы и хорошо заметны. Волосы еще коротковаты, чтобы собирать в пучок на затылке, однако уже закрывают уши, и приходится надевать обруч, чтобы они не падали на лоб. В последнее время он ловил себя на том, что и думает по-исански. Неудивительно, если парень заподозрил, что центуриона околдовали!
— Не забывай, мне чаще приходится бывать королем, чем префектом, — Грациллоний нарочно заговорил на простонародной латыни. — И помни, Митра судит не по наружности. В счет идет то, что у тебя внутри, в душе. Садись же!
Гость повиновался, и он налил им обоим вина.
— Поговорим.
Момент для шуток неподходящий, да и Кинан не примет легкомысленного тона, но надо же как-то пробиться сквозь его скованность и яростную гордость, которые разделяют их.
— Прежде всего, — продолжал Грациллоний, — мне хотелось бы получше узнать тебя. Я взял тебя в свой отряд потому, что видел, как ты сражался под Валом. Ты дерешься словно демон. Но почему ты вызвался идти со мной?
Кинан подобрался.
— Приключение, центурион!
— Сможешь повторить это, глядя мне в глаза? Послушай, сынок, Митра не примет того, кто боится сказать правду. И Он отвергнет меня, если я накажу тебя за честный ответ.
Кровь бросилась в лицо молодому деметцу. Он выкрикнул, сжав кулаки:
— Ладно! Мне в самом деле надоели учения и маршировка. Хотелось путешествий и сражений. Но я не хотел идти с Максимом драться против римлян. Моя родная деревня лежит на побережье. Я был на охоте, когда там побывали скотты. Они перебили мужчин — и моего отца, и старшего брата. Мать изнасиловали всей шайкой. Младшего брата и сестер захватили, чтобы продать в рабство. Я поклялся отомстить. Чтобы вступить в армию, пришлось прибавить себе лет и солгать о вере. Но как я торжествовал, когда мы рубили этих тварей на севере, а потом — здесь! Это было отмщение! Потом это чудовище… и еще почести, которые воздали Эпиллу, — вот что привело меня к вашему богу.
Юноша расплакался, кашляя и захлебываясь. Сейчас в нем не осталось ничего римского — страстный кельт!
Грациллоний дал ему выплакаться, успокоил, утешил и наконец начал беседу:
— Я далеко не лучший из наставников, многого и сам не понимаю. Я всего лишь Персиянин — это четвертая степень посвящения. Но, может, и к лучшему для тебя услышать первый рассказ на языке простого солдата. Персиянин… наша вера происходит из Персии — старого, но достойного врага Рима. Нередко от врагов узнают больше, чем от друзей. Да и война порой сменялась миром, и не одни только персы разделяли эту веру. Греки, а позже — римляне внесли в нее немало своего. Так слушай же. Прежде всего и превыше всего — Единственный, от которого исходит все сущее…
Он оборвал себя. Концепция Времени — Эона, Хроноса, Сатурна, Источника — не для новопосвященных. Да и не Единому мы приносим молитвы.
— Превыше всех богов, — продолжал Грациллоний, — Ахура-Мазда. Его также называют Ормазд, Юпитер, Зевс — у каждого народа свое имя. Это не имеет значения: он — Сущий, Высший, Вечный Бог. — Он поймал себя на том, что невольно сбивается на слова Льва, наставлявшего в свое время его самого. Ладно, самому-то ему ни за что так складно не сказать. — Ниже всех богов — Ариман — Зло, Хаос, создатель ада, дьяволов и несчастий. История мира — это история войны между Ахура-Маздой и Ариманом. И в твоей душе, парень, идет та же война. Боги сражаются за нее, как за целое мироздание. Но тебе не приходится беспомощно стоять в стороне. Ты сам — воин. А твой командир — Митра Непобедимый. Он — бог света, истины, справедливости и добродетели. Эти свойства мира рождаются, страдают и умирают подобно смертным — и потому образ Митры воплощают факельщики-дадофоры. Один факел в их руках воздет кверху и пылает, другой — опущен и угас. Господь наш Митра порожден скалой. Иные говорят, что скала та была мировым яйцом. Случилось это на берегу реки под священным древом. Только пастухи видели Его рождение, и пришли поклониться Ему, и принесли дары. Но Митра был голоден и наг под холодными ветрами. С фигового дерева срывал он плоды, чтобы утолить голод, из листьев его сделал себе одеяние. И тогда вошла в него Сила.
Грациллоний сделал паузу и медленно проговорил:
— Это случилось, когда на земле еще не было жизни. Я сам не понимаю, но разве может смертный надеяться постигнуть Вечность? Первая битва Митры была с Солнцем. Он одолел благородного врага и получил от него корону славы. После того Он снова поднял Солнце, и они принесли клятву дружбы. Вторая битва Его была с Быком — первым созданием Ахура-Мазды. Он схватил его за рога и вскочил ему на спину, не обращая внимания на собственные раны, и Бык носил Его, пока не смирился в утомлении, и тогда Митра пригнал его к своей пещере. Но пленник бежал, и тогда Ворон, вестник Солнца, велел Ему сразить Быка. Против своей воли Митра исполнил повеление Солнца. Он выследил его со своей собакой и, настигнув, схватил одной рукой за ноздри, а другой вонзил ему в горло нож. И тогда из тела Быка зародилась жизнь на Земле, а кровь превратилось в вино Таинства. Ариман послал своих демонов уничтожить жизнь — но тщетно. Великий потоп залил землю, но один из живших в ту пору людей предвидел это и построил ковчег, в коем укрыл свою семью и по паре всех живых созданий. Потерпев неудачу, Ариман пытался сжечь мир, но Митра не позволил ему. И когда Его труды на земле были завершены, Он призвал Солнце и других друзей своих на последнюю вечерю, прежде чем взойти на небо. Океан пытался преградить Ему путь и утопить, но тщетно. Митра — среди бессмертных. Но по-прежнему Он — наш предводитель в битве со злом, конец которой настанет лишь в Последний День, когда Ариман сгинет, и возродятся праведные, и настанет вечный мир.
Грациллоний замолчал. Он не привык к таким долгим речам, и у него першило в горле. Хотелось глотнуть вина, и не слишком разбавленного.