«Мамочка, папочка, здравствуйте!» – прошептала она через несколько минут, выйдя наконец к двум оградкам, вплотную стоящим друг к другу.
Оксана обтирала серую плиту байковой тряпочкой.
– И в кого она такая? – бормотала она еле слышно. – Я ведь тоже книжки читала по молодости. Жюль Верн, Стругацкие… Весь наш книжный шкаф – помните, в старой квартире стоял, – перечитала, пока в школе училась. Правда, сама не сочиняла ничего. Ну так и что ж? А эта как будто сразу великой писательницей сделалась…
Солнце немилосердно припекало. Оксана уже несколько раз пожалела, что не взяла ни косынки, ни хотя бы питьевой воды. На кладбище только техническая, из-под крана – смочить тряпочку, ополоснуть руки. С утра обещали двадцать градусов и ветер, а на кладбище стоял полный штиль: тускло-зеленые кроны деревьев вдалеке едва шевелились. В воздухе застыло серовато-мутное марево, будто реальность пронизывала тонкая паутинка. Было так тихо, что Оксана слышала редкие удары лопаткой – на другом конце ряда дедок в панамке самозабвенно вкапывал в землю желтые нарциссы. Вдруг он поднял голову и посмотрел на Оксану.
– Здравствуйте, – одними губами произнесла Оксана.
Секунд тридцать дедок молча пялился. Потом вернулся к цветам. В голове снова зазвучал голос Вики:
«Не здоровайся и вообще не заговаривай ни с кем на кладбище. Мало ли, кто тебя услышит. И не оглядывайся, когда уходишь, – это для мертвых приглашение пойти следом…»
Оксану передернуло.
Откуда у Вики в принципе этот интерес? Может, ей было одиноко в школе? Наверное, нужно было настоять, отдать ее на секции. В началке Оксана водила дочку на плавание и танцы, но Вике там явно не нравилось – она жалась к стенке и, сложив тонкие ручки за спиной, устремляла взгляд вдаль. Оксана в такие моменты ощущала себя прозрачной: дочка и сквозь нее глядела, как сквозь стекло.
Оксана неожиданно всхлипнула, вдруг отчетливо осознав, что осталась совсем одна: родителей похоронила, муж ушел уже давно, Вике и десяти не было, дочка с ней толком не общается. Она полила на руки водой из бутылки, достала из сумочки носовой платок с вышивкой и осторожно, чтобы не размазать тушь, вытерла слезы.
Когда Оксана носила Вику, думала, будет ей подружка. Маленькая, хорошенькая, с ямочками на щечках и золотыми локонами. В платьице с воланами и с белыми бантиками на блестящих туфлях.
Она поднялась с корточек. Убрала за ухо выбившийся локон. На секунду задумавшись, все-таки вытащила из кармана ириску. Спрятала в самом углу оградки под лист крапивы, закрыла калитку. Вдруг ей под ноги скользнуло что-то черное. От испуга Оксана схватилась за ворот водолазки, но разглядела лучше и выдохнула – всего лишь кошка. Черная, с лоснящейся шерсткой. Распушила задранный хвост, важно стрельнула желтыми глазами и деловито двинулась в противоположную сторону.
«Хозяйка», – пронеслось в голове, но Оксана тут же себя одернула. Какая хозяйка? Откуда? Наверняка тут полно приблудных кошек. Неудивительно, если приходящие вместе с цветами часто несут съестное.
Кошка вопросительно оглянулась на Оксану.
– Ты же просто кошка, – зачем-то сказала та, и звук собственного голоса показался неуместно громким.
Оксана поискала глазами дедка, но он куда-то делся. Пыльные листочки ближайшего деревца тихонько перешептывались в застывшем воздухе. Оксана нерешительно пошла за кошкой.
«Если животные ведут тебя куда-то, то скорее всего – к неупокоенной могиле. Но бояться не нужно. Точнее, бояться уже поздно. Тебя увидели».
Кошка остановилась у невзрачного памятника, втиснутого между двух других – каменных и явно старых. Он стоял через два пролета напротив родительских крестов. Могильная плита была серой, с тонкими полосами-разводами. Воздух здесь ощущался иначе: стал прохладнее и суше. Он будто обнимал Оксану за усталые руки, ложился ей на плечи невесомым одеялом.
Оксана прищурилась, вглядываясь в имя на памятнике. Буквы были чуть выпуклые и почему-то знакомые – большая овальная «О», размашистая «И».
С фотографии у памятника на Оксану смотрело собственное молодое лицо.
«Измайлова Оксана Петровна, 01.06.1972 –20.06.2016».
Положив пальцы на тонкие прутья бело-голубой оградки, напротив памятника застыла светловолосая девушка – худая и невысокая, с хвостиком русых волос. Огромные голубые глаза отрешенно смотрели вдаль.
Рядом с ней стоял мужчина во всем черном – черный брючный костюм и рубашка, черные лакированные туфли, даже запонки и те агатовые. Глаза у него тоже были черные и очень внимательные, как у колдунов в детских сказках.
– Почему она вернулась? – спросила девушка.
– Мертвые возвращаются, если у них остались незавершенные дела. Я же тебе рассказывал.
– Какое у нее дело?
Мужчина в черном отошел на несколько шагов и, присев на одно колено, коснулся земли кончиками длинных пальцев.
– Она переживает за тебя.
Руки девушки сжались на оградке.
– Со мной все хорошо, мам, – тихо произнесла она. Обернулась к спутнику, который поднял на нее непроницаемые глаза:
– Возможно, есть что-то, что ты хотела бы ей сказать.
Опустив взгляд, девушка молчала так долго, что, казалось, просто забыла вопрос. Мужчина достал из внутреннего кармана пиджака флягу и уронил на перекресток несколько алых капель. Запахло пряным вином.
– Я всегда думала, что она меня не видит, – наконец проговорила девушка. – Растит куклу вместо живого человека. Подружку. Я уходила на кладбище, надеясь, что хоть мертвые-то видят меня настоящую… А потом она разбилась.
Девушка замолчала. Мужчина терпеливо ждал, как будто знал: если не торопить, она продолжит.
– Что я хотела бы ей сказать… – глухо повторила девушка. – Что я тоже люблю ее. Я никогда ей этого не говорила.
В этот момент воздух над могилой дрогнул, словно кто-то горестно вздохнул. Сверкнули в солнечных лучах кошачьи глаза, мелькнул пушистый черный хвост, ушло в землю пролитое вино.
Все растаяло. Морок сгинул.
Ульяна ЧеркасоваПустой курган
«ГОРИ В АДУ!»
Поднятая рука застыла напротив звонка.
Краска на черной коже входной двери поблекла. Очевидно, ее не раз пытались смыть, но надпись все еще виднелась весьма отчетливо и читалась легко:
«ГОРИ В АДУ!»
Медленно я опустила руку, проводя по буквам.
«Г-О-Р-И»…
Пронзительное ощущение, точно кто-то прожигал мне спину глазами, заставило обернуться.
В уголке глаз мелькнула Белая: сгорбленная, в самом углу, слева от меня. Туда я старательно не смотрела.
Соседская дверь приоткрылась, и наружу выглянула взъерошенная пожилая женщина.
– Туда?
– Что? – переспросила я.
– Вы что, туда? – Она указала подбородком на квартиру, у двери в которую я стояла.
– Да, а что?
– Не надо вам туда.
Все внутри меня кричало о том же. Все человеческое, здравое, живое уговаривало развернуться и бежать.
– Почему?
– Хозяйка этой квартиры… – выглядывая из-за двери, громко прошептала женщина, – она… нехорошая она. Опасная.
– А вы ее не боитесь?
– А меня она не тронет.
– Почему?
Щелкнул замок за спиной.
Женщина тут же хлопнула дверью.
Я сделала шаг в сторону, чтобы меня не задело, обернулась.
– Здравствуйте, – широко улыбнулась тоненькая девушка.
Она была старше меня, но ниже, худее и оттого будто бы намного младше. И смотрела снизу вверх с каким-то детским почти восхищением.
– Мы вас так ждали. Это я, Сонечка. – Она и в переписке саму себя называла ласкательно-уменьшительным, точно и вправду маленького ребенка.
– Извините, я опоздала, – тоже постаралась улыбнуться. Получилось неискренне.
Просто приезжать не хотелось. Все во мне противилось этому. Но все – другое, темное, голодное, клокочущее в темноте – звало. Я проехала по Кольцевой дважды, несколько раз порывалась пересесть на салатовую и уехать обратно к себе на север, но все же сошла на зеленой, где даже активное шумоподавление в наушниках не заглушало грохот старых поездов, и потащилась на самый юг.
– Ничего-ничего, мы никуда не спешим, ждали вас. – Сонечка отошла в сторону, пропуская меня в квартиру.
– Мы? – переспросила я, оставаясь за порогом.
Она смущенно улыбнулась, прикрывая лицо зажатой рукой.
Белая за моей спиной повернула голову, глядя прямо на меня. Я знала это совершенно точно, как если бы это было чем-то естественным.
– Это по привычке, – смутилась Сонечка и протянула руку.
Из зажатого кулака выглядывал ключ.
– Это мой?
Ладонь зачесалась, желая схватить его.
– Конечно, – улыбнулась Сонечка. – Говорю же: мы вас ждали.
Пальцы стали потными, и ключ едва не выскользнул, когда я потянула за тонкую головку в виде пустого круга.
Я спрятала его в карман, стараясь не думать. Мечтая только, чтобы все они замолчали, а пустота наконец заполнилась.
Чтобы Белая в углу под дверью сгинула.
Ключ приятно захолодил бедро даже через ткань спортивных брюк.
– А второй где?
Замков в двери было три.
Сонечка забегала глазами по сторонам, рукой коснулась груди.
– Тут столько людей побывало за последнее время. Врачи, полиция, соседи заходили то и дело. Куда-то ключи все подевались. Да он вам и не нужен. Я же всегда дома. Вы позвоните в домофон – я открою. Почему в этот раз не позвонили? Я случайно дверь открыла, послышалось, что стучат.
– Я не стучала.
И в домофон не звонила. Стояла у подъезда минут тридцать, пытаясь справиться с тошнотой, пока кто-то не вышел из подъезда. Так и оказалась внутри.
Хотелось есть. От голода мутило так сильно, что меня едва не вырвало, когда проходила мимо ларька с выпечкой рядом с выходом из метро – так отвратительно пахло мясо в чебуреках.
Пришлось пробежать мимо и долго-долго дышать через нос, разглядывая решетчатый забор Царицынского парка. А аромат мяса преследовал меня до самого подъезда, расположившегося почти прямо напротив парковых ворот.