– Так я и думал – никакой новой информации, – заключил Сётаро, похлопывая по карманам рюкзака, чтобы убедиться, что в них ничего не осталось. – Чипсы я возьму. Юя-кун, наверное, против не будет? – Он положил пачку к прочим продуктам, а остальное сложил обратно в рюкзак. – Пусть пока у меня побудет, ладно?
Никто не возражал.
Покончив с осмотром рюкзака, мы поняли, что вольны заниматься кто чем хочет. Бездельничать в такой ситуации было и странно, но нам честно не приходило в голову ничего иного. Сидеть в столовой и сверлить друг друга взглядами? От этого точно не было бы пользы. Может, если попытаться жить обычной жизнью, представив, что мы просто заночевали где-нибудь гостинице, преступник расслабится и чем-нибудь себя выдаст. С этим аргументом Сётаро согласились все. Кто знает, выйдет ли из этого толк, но вглядываться в лица окружающих, пытаясь прочитать их мысли, всем уже порядком надоело.
– Постараемся сохранять спокойствие. По крайней мере, пока можем, – провозгласил Сётаро.
Семья Ядзаки не стала терять времени даром и быстро удалилась в комнату 103, где ночевала. Мы проводили их взглядами, как школьники – неоправданно строгого учителя, когда он выходит из класса. В воздухе повисла странная неловкость: хотелось обсудить произошедшее – и одновременно ни в коем случае не касаться этой темы. Но прежде чем кто-то успел что-либо сказать, Сётаро похлопал меня по плечу. Я последовал примеру Ядзаки и вслед за двоюродным братом вышел из столовой.
– Куда ты собрался?
– Надо бы еще раз осмотреть место происшествия. Одному как-то неохота, так что пошли со мной.
Мы двинулись к складу за дверью номер 120, в самом конце коридора. Лично мне видеть это место вновь совершенно не хотелось – но теплилась слабая надежда: а вдруг там найдутся какие-нибудь улики, которые мы в прошлый раз не заметили?
Я открыл дверь, чуть более узкую, чем остальные. За ней все было так же, как в тот момент, когда обнаружили Юю. Его перевернули на спину для опознания, но теперь он снова лежал ничком. Никто из нас не пожелал привести тело в порядок или тем более куда-то переместить.
– Как ты думаешь, зачем Юя-кун здесь задержался? – спросил Сётаро. – Сомневаюсь, что он надеялся найти ключ.
Склад был забит ПВХ-трубами и прочими строительными материалами: инструменты тут явно не могли находиться.
– Ну как… Думаю, он запаниковал, – ответил я. – Наверняка чувствовал себя виноватым: ведь это из-за него мы здесь застряли. Поэтому Юя изо всех сил искал что-нибудь, что помогло бы вытащить нас отсюда, но так и не нашел. Понимая, что дело плохо, забрел сюда. К тому моменту он, видимо, совсем пал духом и только делал вид, что ищет ключ, стараясь держаться от нас подальше. А преступнику это было только на руку, так ведь? Что может быть лучше, чем застать жертву в одиночестве?
– Даже не знаю… Может, убийце и правда повезло, что Юя-кун был один. Но что, если все наоборот: вдруг он стал жертвой оттого, что его было проще всего убить?
От этой мысли у меня в груди похолодело. Выходит, преступник убил Юю просто потому, что мог?
– То есть… ты думаешь, ему было все равно, кого убивать?
И тогда на месте Юи мог оказаться я?
– Вполне возможно. Но, как ни крути, убийство произошло, когда все бегали туда-сюда в поисках ключа, – значит, в любой момент в комнату мог кто-нибудь заглянуть. Преступник сильно рисковал. Значит, у него были веские причины решиться на убийство именно в тот момент. Вот и получается, что, с одной стороны, у преступника явно были глубинные мотивы, а с другой – имеет ли смысл пытаться их понять? Не нравится мне это.
– Что именно?
– Ну смотри. Допустим, мы поймем, каким был мотив преступника. Но ведь это будет просто более или менее правдоподобное объяснение случившегося. Типа «Почему так произошло? – А, ну, наверное, поэтому». И все. Предположим, мы убедим себя в том, что это истина. А дальше что? Можно строить любые теории, но нельзя же сказать: вот, у тебя был мотив, значит – ты преступник. Откуда мы знаем, что мотива не было у кого-нибудь другого? Нам нужна логичная цепочка умозаключений, приводящая к однозначному выводу: кто преступник. А уж когда мы его поймаем, тогда и о мотивах расспросим. Так что ты, Сюити, тоже не болтай о своих предположениях. Можно таких догадок понастроить, что мы все тут погибнем.
– Ладно, ладно, понял я.
Я тоже мог без труда вообразить ситуацию, когда кого-то безосновательно обвиняют в преступлении и начинается полный хаос. Что, если мнения разделятся и все начнут ругаться? Неужели мы и правда перебьем друг друга? Трудно представить. Но… я еще и сам до конца не осознал, в каком мы положении – и как неумолимо приближается вода. До срока, который мы установили, оставалась целая неделя, и потому я никак не мог отделаться от своего дурацкого, бессмысленного оптимизма, от мысли, что все как-нибудь образуется.
– Хорошо бы найти преступника побыстрее… – выдохнул я.
– Еще бы! Чем скорее, тем лучше. Но что мы можем сделать?..
На месте преступления, кроме тела Юи с веревкой на шее, никаких улик не просматривалось. Как мы ни ползали по полу, надеясь найти хоть какую-то зацепку – забытую пуговицу, волос или – чем черт не шутит! – предсмертное послание, не смогли отыскать ничего.
– А по узлам на веревке нельзя понять, левша убийца или правша?
– Наверняка можно. Но ведь мы все здесь правши.
– Тогда, может, по следам на шее получится определить рост преступника?
– Не исключено, но это точно нам не под силу. Полиция, наверное, определила бы.
– Как думаешь, а женщина могла его убить?
– Если бы сумела подобраться сзади и застать врасплох, то вполне. Юя-кун не был особенно крупным, и если он, как ты говорил, чувствовал свою вину и был погружен в себя, ничего вокруг не замечая, то почему бы и нет? Хотя это лишь мое предположение.
Осмотр места преступления оказался на редкость бесполезным. Ничего удивительного – ни я, ни Сётаро не были профессионалами. Но как нам тогда строить свою логичную цепочку доказательств?
Убийца нашел веревку где-то поблизости, подкрался сзади и придушил Юю. Потом завязал веревку на шее узлом, чтобы жертва наверняка не очнулась, и как ни в чем ни бывало ушел из комнаты. Вот, собственно, и все. Проблема в том, что картина была ясна, как день, и полностью лишена таинственности.
Ничего странного – помимо самого убийства! – преступник не делал. Никаких вам запертых комнат, где загадочным образом обнаруживают жертву, никаких странных ритуалов – типа «с убитого оказалась снята вся одежда» или «каждый предмет в помещении был перевернут вверх ногами». Любая необычная деталь могла стать уликой. Но как разгадывать загадку, когда никакой загадки нет?
В конечном счете выходило, что единственный вопрос – это «почему убийца решился на свое темное дело именно сейчас, в нынешних чрезвычайных обстоятельствах?». Но даже если мы его разрешим – что нам это даст?
– Ладно, ничего не поделаешь. У нас есть неделя – все может поменяться, – так же многозначительно, как и предыдущим вечером, сказал Сётаро. В его голосе я услышал то ли надежду, то ли предсказание будущих несчастий.
Наш бессмысленный осмотр мы на этом закончили. Я тихонько попрощался с неподвижным телом Юи на полу, и мы вышли за дверь.
Наступило пять часов вечера. Снаружи садилось солнце, но в подземелье ничего не менялось. Только воздух, проникающий в вентиляцию, стал прохладнее.
Я сидел в столовой, чувствуя, что пребываю в каком-то ступоре.
Кроме меня здесь были еще Хана и Саяка. Обе сидели за длинным столом, Хана – по диагонали от меня, а Саяка – немного поодаль. Девчонки, поставив локти на стол, уткнулись в смартфоны: Хана, кажется, играла в какую-то игру вроде паззла, а Саяка пересматривала старые фотографии.
– А Сётаро-сан где? – вдруг спросила Хана.
– Пошел снова замерить уровень воды, – ответил я. – Хотел точнее рассчитать, с какой скоростью она поднимается.
– А-а, – равнодушно буркнула Хана.
Рюхэй и Маи беседовали о чем-то в комнате 117. Семья Ядзаки тоже заперлась у себя и не выходила.
Каждое нажатие на экран смартфона сопровождалось отчетливым звуком – стуком ногтя по твердому пластику, куда более громким, чем обычно.
– Это нормально – то, чем мы занимаемся? Такое ощущение, что нет, – пробормотала Хана, не отрываясь от экрана.
Да, с первого взгляда атмосфера в столовой казалась спокойной, даже расслабленной. Как в последний день групповой поездки, когда все сидят в гостиничном лобби, дожидаясь автобуса. Не то чтобы кто-то забыл о том, в какой мы опасности, но убийство и прибывающая вода словно бы взаимно друг друга нейтрализовали. Пока убийца не найдется, выбраться невозможно. А значит – оставалось только отвлекаться по возможности, стараясь забыть о реальности.
Я прекрасно понимал, что чувствует Хана. Разве найти способ выйти отсюда не важнее, чем искать убийцу? Но все мы осознавали: другого выхода, кроме как пожертвовать одним человеком, оставив его в подземелье, нет. А раз так – то и обойтись без расследования убийства невозможно.
Другое дело, что никакого прогресса в поисках виновного не было. Между тем и Хана, и Саяка наверняка отчаянно желали оказаться дома. И не только они – все были взвинчены; всем втайне казалось, что мы занимаемся чем-то не тем. Только сказать об этом вслух – заявить, что надо бросить расследование и думать о том, как спастись, – никто не решался. Потому что кто мог такое произнести? Ясное дело, преступник!
Вот и Хана, видимо, предпочитала помалкивать, когда все собирались вместе, но сейчас, когда рядом были только мы с Саякой, отважилась на более откровенный разговор.
– А у тебя есть какие-нибудь идеи, как действовать? – спросил я.
– Нет, вообще никаких. Вот что страшнее всего. Если мы не можем понять, что делать, значит, ситуация совсем плохая.