– И это говорит тот, кто сам больше всех похож на преступника… – пробормотала себе под нос Хана.
В воздухе повисло напряжение. Мы знали, что она с самого начала подозревала семью Ядзаки, но совершенно не ожидали, что это будет сказано вслух, да еще в такой момент.
– Только не забывайте: если мы сейчас поддадимся эмоциям, то можем сами стать соучастниками жестокого убийства! – призвал всех к порядку Сётаро, прежде чем кто-либо успел развить тему. Слова Ханы он как будто пропустил мимо ушей.
Того, кто останется в подземелье, ждала куда более страшная гибель, чем смерть Юи или даже Саяки. Но раз уж это неизбежно, то кого еще оставить, как не преступника, убийцу? Тяжелое решение – но лучшее в таких обстоятельствах. Верно и обратное: если мы не закончим расследование и не покинем «Ковчег» – это будет все равно что жестоко расправиться друг с другом. Вот о чем напомнил нам Сётаро.
– Я понимаю, о чем говорит Ядзаки-сан. Пока что я преступника назвать не могу. Знаю одно: вопреки видимости, убийца ни в коем случае не сумасшедший и действовал хладнокровно. В этом смысле я в нем уверен. Может, когда настанет время решать, мы сумеем спокойно обсудить ситуацию и прийти к соглашению. А вы, Ядзаки-сан, если у вас есть идеи, как выбраться отсюда без жертв, то поделитесь, пожалуйста. Я с удовольствием послушаю. Это сейчас единственное, что стоит еще бо́льших усилий, чем поиск убийцы.
Разумеется, никаких подобных идей ни у кого не имелось. Мы уже множество раз перебрали в голове все варианты.
На этом осмотр места преступления завершился. Как и в прошлый раз, каждый вновь был волен заниматься, чем хочет. Все разошлись, стараясь поскорее покинуть зловещее место, где нашли обезглавленное тело.
Время перевалило за полдень.
Предполагалось, что все занимаются, чем хотят, только у нас с Сётаро была одна неотложная задача. Очень тягостная – но доверить ее было некому, так что все свалилось на наши плечи. Нам предстояло убрать тело Саяки.
Юю мы оставили лежать там, где нашли, но теперь так поступать не следовало: второй подземный этаж вот-вот затопит. Что будет, если бросить там обезглавленное тело Саяки? Я представил себе, как вода, заливающая бункер, окрашивается в темно-красный цвет… Преувеличение, конечно, но теперь я не мог отделаться от этого образа.
Чтобы было полегче, я сделал из банданы маску, закрывающую рот и нос. Для начала пришлось убраться в коридоре – там, где стошнило Хану: пока в ноздри проникал этот запах, задача прикоснуться к мертвому телу казалась и вовсе непосильной.
Сётаро достал смартфон:
– На всякий случай надо все зафиксировать.
Он сфотографировал обезглавленное тело Саяки под разными углами. Конечно, он был прав – это требовалось сделать, но у меня не хватило бы духу держать подобные фото в своем телефоне.
Увы, в подземелье не было даже непрозрачных мешков для мусора или полиэтиленовой пленки – только просвечивающие. Мы взяли несколько, чтобы обернуть тело Саяки.
– Ну что, поднимешь?
– Да…
Сётаро взялся в районе подмышек, я – за ноги, и мы медленно побрели к лестнице наверх.
Без головы она казалась легкой – и все же при каждом шаге я обливался по́том. Тело представлялось мне грязным, оскверненным, и это ощущение было до того мучительным, что от ноши хотелось избавиться как можно быстрее.
Мы поднялись по лестнице и направились в самый дальний угол минус первого этажа – Саяку решили положить в ту же комнату, где лежал мертвый Юя.
Стоило открыть дверь под номером 120, как в нос ударил запах разложения – куда более явственный, чем раньше. Когда мы укладывали тело, я не выдержал, выронил ноги и, не оглядываясь, выбежал в коридор, где без сил сполз на пол.
– Убийца точно ненормальный, – сказал я Сётаро. – До какой степени надо съехать с катушек, чтобы сотворить такое! И ведь знал же, что, если его вычислят, ему конец…
У нас еще оставалась работа: полностью отмыть пол от крови и перенести наверх улики – резиновые сапоги и прочее. Но я был настолько вымотан происходящим, что оставил все это Сётаро.
Наконец все было убрано, и мы остановились возле железной двери на минус втором этаже, молча глядя вглубь комнаты, на ведущую вниз лестницу. В какой-то момент через край отверстия стала тихо переливаться вода.
Я машинально посмотрел на часы на экране телефона: 14:32.
Минус второй этаж начало затапливать.
– Ну что, идем обратно? – сказал Сётаро таким тоном, словно мы с ним смотрели фейерверк и тот только что закончился.
После переноски трупа мне казалось, будто мое собственное тело тоже тронуто гниением. Я решил вернуться к себе в комнату, чтобы немного отдохнуть, и поднялся наверх. Дверь в машинное отделение была приоткрыта.
Интересно, кто это? Я заглянул внутрь и увидел сидевшую на стуле Хану. При моем появлении она тихонько вскрикнула и вся напряглась, не сводя с меня глаз и будто ожидая, что я на нее наброшусь.
Я прекрасно понимал, что она чувствует, поэтому не стал приближаться и остановился в отдалении. Со вчерашнего дня ситуация изменилась кардинально: теперь среди нас, похоже, был серийный убийца.
До этого никто всерьез не беспокоился о том, что преступник рискнет напасть снова. Но это произошло. И убита была Саяка – с которой Хана была ближе всех.
Какое-то время она молча сверлила меня взглядом – но, заметив, как я вымотан, и сообразив, что едва ли я в состоянии на кого-то напасть, немного расслабилась, а потом, увидев за моей спиной Сётаро, наконец успокоилась окончательно.
– Вы на минус втором этаже были?
– Да. Все убрали. Тело Саяки тоже перенесли.
– Поняла. Спасибо.
Хана снова уселась на стул, сняла ботинки и вся съежилась, поджав ноги и обхватив колени руками. Ступни в носках мелко тряслись. Хана провела по ним рукой, но дрожь не унималась: страх, до сих пор таившийся глубоко внутри, с момента смерти Саяки начал постепенно проявляться, словно синяк, мало-помалу проступающий на коже. Глядя на нее, я почувствовал, как дрожь передается и мне.
За спиной у Ханы светились два монитора. Видимо, она пришла в машинное отделение посмотреть, что показывают камеры наблюдения. Там, наверху, дело понемногу шло к закату. Черно-белое изображение на экранах за последние два дня совершенно не изменилось: на одном все та же засохшая трава и редкие деревья вокруг основного выхода, на другом – запасный, заваленный землей. В груди у меня все сжалось – так захотелось оказаться там, снаружи, на свежем воздухе. Закрадывалась шальная мысль: а вдруг на экране покажутся фигуры спасателей?
…Разумеется, этого не случилось. Единственным движением оставалось порханье каких-то мелких птичек вроде воробьев.
– Хана, ты что-нибудь ела?
– Не могу. Ни кусочка не могу проглотить.
Говоря это, она достала из кармана пакетик желейных конфет, купленный по дороге сюда и до сих пор так и не распечатанный. Видимо, рассчитывала подкрепиться хотя бы ими, если совсем не будет хотеться консервов, но и сладости в горло не лезли.
С тех пор, как погибла Саяка, аппетит отбило не только у Ханы – вполне возможно, у всех, кто остался в живых. После увиденного требовалось время, чтобы прийти в себя и снова думать о еде.
– Когда смотрю на них, плакать хочется, – сказала Хана, водя пальцем по упаковке, где на ярком фоне веселились мультяшные зверьки. Дизайнер наверняка и представить себе не мог, что его произведение окажется в руках человека, который заперт в заливаемом водой подземелье и к тому же практически стал свидетелем убийства.
Мне вспомнилось, как в младшей школе я особенно тяжело переживал нагоняи от учителей, если в этот момент на мне была одежда с принтами любимых персонажей, и потому специально надевал простые однотонные футболки, когда подозревал, что меня будут ругать.
– Но ведь Саяка особо не мучилась, да? Наверное, ей было ужасно страшно, но она же быстро умерла – ну, минута там, чуть больше… А голову отрезали, когда она уже мертвая была? – дрожащим голосом спросила Хана.
– Да, наверняка, – ответил я после недолгого размышления.
Не сказать, чтобы Саяка умерла легкой смертью. Жутко было представлять последние секунды ее жизни, когда шею сдавила веревка… И все же – сейчас, когда одного из нас ждала гибель куда более мучительная, ее участь не казалась такой уж пугающей. По крайней мере, ей не пришлось сидеть в запертом помещении и следить, как поднимается вода, в которой предстояло захлебнуться. Если подумать об этом, становилось, пожалуй, немного легче.
Я вспомнил первый вечер здесь, когда мы говорили о худших способах умереть.
Внезапно в голову пришла странная мысль: а вдруг преступник убил Юю и Саяку, считая, что дарит им легкую смерть, и желая избавить от самого страшного?
Разумеется, идея была дурацкой. Да, кто-то останется под землей, но с чего убийца взял, что это будут именно Юя или Саяка? И с какой стати рисковать из-за них самому?
– А что там с водой? – спросила Хана, продолжая теребить носки на ногах.
– Только что начало заливать минус второй этаж. Теперь там только в сапогах можно ходить.
– Да? Ну что ж, все логично. – Она опустила глаза. – Значит, четыре дня осталось?
– Угу.
– И убийцу мы так и не знаем?
На этот вопрос вместо меня ответил Сётаро:
– Пока нет. Просто сузить круг подозреваемых недостаточно. Мы должны быть уверены – вот в чем загвоздка.
– Думаешь, за четыре дня это реально?
– Ну… ничего не могу обещать. Может, и нереально.
Прямой ответ явно не понравился Хане, которая посмотрела на Сётаро с неприязнью. Думаю, он был следующим в ее списке подозреваемых – после семьи Ядзаки. Это было бы вполне закономерно, если ставить в первую очередь на тех, кого плохо знаешь.
– Интересно, как поступят Ядзаки, если мы так и не найдем убийцу за эти четыре дня? – пробормотала она, помолчав.
– В каком смысле?
– Если дойдет до выбора – мне кажется, кто-то из родителей должен остаться… У них ведь ребенок. А если никто отсюда не выберется, то их сын тоже погибнет. Они же хотят его спасти? Как еще это сделать? – Голос Ханы становился все более и более умоляющим.