— Сейчас, когда вы мне указали на это, Холмс, я могу только согласиться с вами. А какое второе свидетельство?
— Вот эти следы мела у шарнира. Их едва можно разглядеть теперь, но если постараться, можно разобрать, что здесь некогда был номер. Номер, который обычно ставят в ломбарде. Это, без сомнения, был номер квитанции.
Я ощутил, как кровь бросилась мне в лицо.
— Так значит, набор был украден! — воскликнул я. — Кто-то украл его у врача и сдал в ломбард.
Уверен, читатели поймут меня и простят мне горячность. Мне просто необыкновенно тяжело было представить себе иное: что какой-то медик даже в стесненных обстоятельствах окажется способен расстаться с инструментами своей благородной профессии.
Но Холмс лишил меня моих иллюзий.
— Боюсь, дорогой Ватсон, — сказал он, приходя в наилучшее расположение духа, — что вы без должного тщания осмотрели представленный вам материал. Владельцы ломбардов — люди очень осмотрительные. В их профессиональные обязанности входит не только оценка приносимых вещей, но и оценка людей, которые их приносят. Если бы у того из них, кто принимал этот операционный набор, возникла хотя бы тень подозрения, что он украден, он ни за что не выставил бы его на витрину. А именно это он и проделал, как вам, конечно, уже бросилось в глаза.
— Как мне, конечно, ничуть не бросилось в глаза! — сказал я несколько раздраженно. — Ради всего на свете, скажите, с чего вы взяли, что этот ящик был выставлен в витрине?
— Присмотритесь-ка получше, — сказал Холмс. — Этот ящичек открытым стоял в таком месте, где на него падали прямые солнечные лучи. Разве не такой вывод напрашивается при виде выцветшего бархата на внутренней поверхности крышки. А то, что он выцвел столь сильно, говорит нам, что ящичек простоял под солнечными лучами достаточно долго. Разве нельзя на этом основании сделать вывод, что он стоял в витрине?
Мне оставалось только кивнуть. Как всегда, когда Холмс пояснял, как он пришел к столь ошеломляющим результатам своих наблюдений, все казалось простым и понятным даже ребенку.
— Жаль только, — сказал я, — что мы не знаем, где искать этот ломбард. Такой редкостный подарок, пожалуй, заслуживает того, чтобы мы выяснили, откуда он взялся.
— Пока не знаем, Ватсон, — сказал Холмс с язвительным смешком. — Но уже можно сказать, что искомый ломбард находится где-то на окраине. Окно его выходит на юг, на узкую улочку. Дела в ломбарде идут неважно. А владелец — иностранец. По крайней мере это-то вы заметили?
— Ничего подобного я не заметил, — сказал я, снова начиная сердиться.
— Мой дорогой Ватсон, — сказал он, свел ладони и приложил друг к другу кончики пальцев, в то же время дружелюбно поглядывая на меня. — Вы видите все, просто вам не удается правильно воспринять то, что вы видите. Следите за моими рассуждениями. Ни один из студентов, изучающих медицину в городе Лондоне, не воспользовался случаем, чтобы купить в ломбарде этот набор, а я уверяю вас, что такое было бы просто немыслимо, если бы ломбард находился где-то в центре, на оживленной улице. Отсюда и мой вывод о том, что ломбард расположен где-то на окраине.
— Но почему он непременно должен находиться на южной стороне узкой улочки?
— А вы посмотрите, где выцвел этот ящик. Равномерная полоса вдоль верхнего края футляра, и больше — нигде. Таким образом, солнечный свет попадал на открытый футляр только тогда, когда светило солнце в зените, и лучи могли падать почти отвесно, так, что им не мешало здание напротив. Следовательно, ломбард находится на южной стороне узкой улочки.
— А каким образом вы пришли к выводу, что хозяин этого ломбарда — иностранец?
— Поглядите, как написана мелом цифра семь на этой стороне. На косой палочке — маленький поперечный штрих. Ни один англичанин свои семерки с таким штрихом не пишет.
Я, как обычно, почувствовал себя, словно школьник четвертого класса, который, будучи спрошенным, никак не может вспомнить слова национального гимна.
— Холмс, Холмс, — сказал я, качая головой, — вы снова и снова поражаете меня…
Но он уже не слушал. Он снова склонился над ящиком и подцепил пинцетом край бархата. Тот легко отошел.
— Ага! И что же мы видим? Кто-то пытался что-то скрыть.
— Скрыть, Холмс? Что же? Пятна? Царапину?
Он показал мне длинным, тонким пальцем:
— Вот что.
— Так ведь это же фамильный герб!
— Герб, который, признаюсь, мне незнаком. Будьте так добры, Ватсон, дайте мне «Книгу пэров» Берка.
Пока я ходил к стеллажу, чтобы выполнить его поручение, он продолжил свое исследование герба, бормоча себе под нос.
— Вытиснен на коже ящичка. Выглядит как новенький.
Он выпрямился.
— Это многое может сказать нам о хозяине этого ящичка.
— Вероятно, то, что он человек, который привык заботливо относиться к своим вещам?
— Вероятно. Но я-то имел в виду совсем другое…
Он вдруг умолк. Я протянул ему справочник Берка, и он быстро стал листать страницы.
— Ага, вот и он.
Холмс недолго разглядывал герб, потом захлопнул книгу, положил на стол и упал в кресло. Проницательные его глаза уставились в какую-то воображаемую точку вдали.
Я просто не смог далее сдерживать свое нетерпение.
— Герб, Холмс! Чей это герб?
— Прошу прощения, Ватсон, — сказал Холмс, сразу возвращаясь к действительности. — Кеннет Осборн, герцог Шайрский.
Это имя было знакомо мне. Точнее, знакомо всей Англии.
— Знаменитая фамилия.
Холмс рассеянно кивнул.
— Родовое поместье герцогов Шайрских расположено, если я не ошибаюсь, в Девоншире. На краю болот — охотничьи угодья, которые высоко ценятся благородными спортсменами. Усадьба — которая, собственно, представляет собой скорее феодальный замок — довольно древняя. Замку добрых четыреста лет. Классический пример готической архитектуры. Я мало знаком с историей этого рода, но уверен, что никто из них никогда не имел ничего общего с преступным миром.
— Таким образом, Холмс, — сказал я, — мы опять вернулись к тому, с чего начали.
— Так оно и есть.
— Мы вернулись к вопросу, который звучит так: почему вам послали этот хирургический набор?
— Возможно, это своего рода вызов.
— Может быть, письмо с пояснениями задержалось и придет позднее?
— Если так, то вы без труда получите ответ на свой вопрос, Ватсон, — сказал Холмс. — А потому предлагаю дать отправителю данной посылки немного времени — ну, скажем…
Тут он остановился, чтобы заглянуть в свой потрепанный справочник Брадшо, где были указаны все расписания британских железных дорог.
— …Скажем, до десяти тридцати завтрашнего утра. Если к тому времени мы не получим никаких пояснений, то отправимся на Паддингтонский вокзал и скорым поездом поедем в Девоншир.
— А почему, Холмс?
— По двум причинам. Во-первых, небольшая поездка по английской провинции именно в это время года, когда столь совершенна игра красок природы, была бы в высшей степени приятна и полезна для двух скучающих лондонцев.
— А во-вторых?
По его серьезному лицу вдруг пробежала весьма странная улыбка.
— Было бы весьма достойным и похвальным шагом, — сказал мой друг Холмс, — вернуть герцогу Шайр-скому его собственность, не так ли?
С этими словами он вскочил и схватил свою скрипку.
— Погодите, Холмс! — воскликнул я. — Вы что-то недоговариваете!
— Нет, дорогой мой Ватсон, — сказал он и быстро заводил смычком по струнам. — Но интуиция подсказывает мне, что мы собираемся впутаться в высшей степени темную историю.
Эллери оторвался от рукописи. Грант Эймз Третий наливал себе очередную порцию виски.
— Если ты будешь продолжать в этом духе, кончишь циррозом печени, — сказал Эллери.
— Старый ты зануда, — ответствовал Эймз. — Как ты не поймешь, что в данный момент я ощущаю себя причастным к мировой истории! Вот так-то, парень. Я — комедиант на великой сцене жизни!
— Ты очень хорош на ней в роли запойного пьяницы.
— Нет, ты просто ханжа и пуританин. Я говорю об этой рукописи, а ты никак не поймешь. В 1888 году Шерлок Холмс получил таинственный набор хирургических инструментов. Это был вызов, брошенный его великолепному интеллекту, и началось одно из его великих приключений. И вот три четверти века спустя другой известный детектив тоже получает некий пакет…
— Куда ты клонишь? — проворчал Эллери, который явно разрывался между рукописью доктора Ватсона и пишущей машинкой, поджидавшей его.
— Стоит нам, ведомым интеллектом современного детектива, пуститься в современные же приключения, как параллель с Холмсом станет просто идеальной. За дело, дорогой мой Эллери. Я буду твоим Ватсоном.
Эллери содрогнулся от такой перспективы.
— Разумеется, ты вправе усомниться в моей квалификации. Однако в свое оправдание я могу сказать, что самым внимательнейшим образом следил за жизненным путем учителя и наставника.
Эллери недоверчиво поглядел на гостя.
— В самом деле? Ну, хорошо, юный эрудит, вот тебе цитата: «Весной 1894 года у всего Лондона перехватило дух: у большинства от страсти к сенсациям, у верхних десяти тысяч — от негодования…»
— «…Был убит один из представителей высшего света, Рональд Адэр.» Конец цитаты, — не задумываясь, продолжил Эймз. — «Пустой дом», из «Возвращения Шерлока Холмса».
— Цитата: «С этими словами она достала маленький блестящий револьвер и несколько раз выстрелила с расстояния…
— …не более двух шагов в грудь Милвертону». Конец цитаты. «Взломщик во фраке».
— Вы сами себя превзошли, Ватсон! Цитата: «Они — разбитые, но не сломленные. Оскорбленные, но не обесчещенные».
— Конец цитаты. — Плейбой вздохнул. — Все эти попытки поставить меня в тупик — просто детская забава, дорогой Эллери. Тут ты процитировал самого себя — «Противник в игре».
Эллери хмуро поглядел на него. Все-таки у этого парня есть в голове еще что-то, кроме пышных блондинок и дорогого виски.
— Туше, туше. Полная победа. Ты положил меня на лопатки. Но мы еще поглядим. Я еще загоню тебя в угол…