о место водой — сколько мог себе позволить. Жест был напрасный, но после него у Тревиндора стало легче на душе.
Обследование Земли подходило к завершению. Тревиндор давно уже оставил всякую надежду, но его неукротимый дух не позволял ему усидеть на месте. Вот так он в конце концов и добрался до гробницы Владыки — она лежала, мрачно поблескивая на солнце, от света которого была сокрыта столь долго.
Разум Владыки пробудился раньше его тела. Он еще лежал, бессильный, не в состоянии даже поднять веки, а память уже вернулась. Все в порядке, сто лет остались позади. Его игра, самая рискованная, которую когда-либо вел человек, удалась! Подступила волна страшной усталости, и он снова потерял сознание.
Вскоре туман у него в голове рассеялся, и он почувствовал себя уже сильнее, хотя двигаться еще не мог. Он лежал во тьме, набираясь сил. Что за мир найдет он, когда ступит со склона горы на свет дня? Сможет ли он привести свои планы в… Но что это?
Все его существо сковал ужас. Рядом с ним, прямо здесь, в усыпальнице, где, кроме него самого, ничего быть не должно, что-то двигалось.
Затем, спокойная и ясная, одна мысль отчетливо прозвенела в его мозгу, мгновенно подавив все страхи, от которых грозила расколоться голова.
«Не волнуйтесь. Я пришел помочь вам; вы в безопасности, все будет хорошо».
Владыка был слишком ошеломлен, чтобы отозваться, но его подсознание, вероятно, сформулировало некий ответ, потому что та же мысль пришла снова.
«Вот и хорошо. Я Тревиндор, изгнанник в этом мире, как и вы. Не двигайтесь, только расскажите, как вы сюда попали и из какой вы расы, ибо я таких не встречал».
Страх и настороженность постепенно возвращались в мозг Владыки. Что это еще за существо, которое может читать его мысли, и что оно делает в его потайном шаре? И опять та же ясная, холодная мысль эхом отдалась у него в мозгу, как звон колокола.
«Говорю вам, не надо бояться. Почему вас так тревожит, что я могу читать ваши мысли? В этом, безусловно, нет ничего необычного».
— Ничего необычного! — вскричал Владыка. — Да кто же вы, бога ради?
— Человек, как и вы. Но ваш народ впрямь, должно быть, примитивен, если чтение мыслей кажется вам необычным.
Ужасное подозрение закралось в мозг Владыки. Ответ он услышал даже раньше, чем осознанно сформулирован вопрос.
— Вы проспали не сто лет, а во много раз больше. Вы даже и представить себе не можете, как давно канул в небытие знакомый вам мир.
Больше Владыка ничего не услышал. Тьма снова окутала его, и он провалился в блаженное бессознательное состояние.
Тревиндор молча стоял у кушетки, на которой возлежал Владыка. Переполнявшая его радость заглушала сейчас всякое разочарование, если он таковое и испытывал. Как бы там ни было, одиночество ему больше не грозит, будущее не так страшно. Он уже не один на Земле. У него будто камень с души свалился. Отныне он не одинок… он не одинок! Подавляя все остальное, эта мысль как молотом стучала у него в мозгу.
Владыка снова зашевелился, и обрывки его мыслей полезли в голову Тревиндору. В мозгу наблюдавшего стали складываться картины знакомого Владыке мира. Сначала Тревиндор никак не мог ничего из них уразуметь, потом вдруг, будто разбитые черепки стали каждый на свое место, все объяснилось. Его захлестнула волна ужаса при виде страшной картины: воюющие нации, охваченные огнем города, умирающие в муках люди. Что ж это был за мир такой? Подобными игрушками, согласно легендам, доходившим с незапамятных времен, человек забавлялся на заре истории Земли, но потом вырос из них, оставил их вместе с детством. Не может быть, чтобы они вернулись!
Отрывочные мысли становились все отчетливее и даже еще ужаснее. И впрямь этот изгнанник вышел из кошмарного века, неудивительно, что он бежал от него.
Пока Тревиндор с болью в сердце наблюдал за чудовищными картинами, мелькавшими в мозгу Владыки, до него вдруг дошла горькая истина. Нет, это не изгой, ищущий убежища от века ужаса, а сам творец этого века, пустившийся в путь по реке Времени с единственной целью — распространить заразу на более поздние годы.
Страсти, которых Тревиндор и представить себе не мог, проходили, будто на параде, перед его взором: честолюбие, жажда власти, жестокость, нетерпимость, ненависть. Он попытался было отключить свой разум, но обнаружил, что уже не в состоянии сделать это. А грязный поток безудержно катился, отравляя все уровни его сознания. Вскрикнув от боли, Тревиндор выбежал в пустыню и разорвал цепь, связывавшую его с этим пагубным разумом.
Ночь была очень тихая — Земля давно от всего устала, не дули даже ветры. Тьма сокрыла все. Однако Тревиндор знал, что мыслей того, другого, разума, с которым он теперь должен сосуществовать в этом мире, она сокрыть не может. Оказавшись совершенно один, он думал, что нет ничего ужаснее. Но теперь-то он знал, что есть вещи гораздо страшнее одиночества.
Тишина ночи и сияние звезд, бывших некогда его друзьями, успокоили душу Тревиндора. Он неторопливо повернулся и, тяжело ступая, пошел обратно — он собрался совершить такое, чего не совершал еще ни один человек его рода.
Владыка уже стоял на ногах, когда Тревиндор вошел в шар. Вероятно, намерения последнего каким-то образом передались первому: он был очень бледен и дрожал не просто от физической слабости. Тревиндор решительно заставил себя еще раз заглянуть в мозг Владыки и чуть ли не отпрянул при виде хаоса противоречивых чувств, насквозь пронизываемых тошнотворными вспышками страха. Из этой бури возникла лишь одна дрожащая связная мысль:
— Что вы задумали? Почему вы на меня так смотрите?
Тревиндор не ответил, стараясь держаться подальше от этой скверны, набираясь решимости и сил.
Смятение в голове Владыки достигло предела. На мгновение его нарастающий ужас вызвал в мягкой душе Тревиндора нечто вроде жалости, он заколебался. Но тут же вновь вернулась картина разрушенных пылающих городов, и эта минутная слабость прошла. Всей мощью своего сверхчеловеческого интеллекта, поддержанного тысячами веков умственной эволюции, он ударил стоящего перед ним человека, и в разум Владыки, уничтожая все остальное, хлынула одна-единственная мысль — мысль о смерти.
Устремив перед собой дикий взгляд, Владыка мгновенно замер. Его легкие прекратили работу, дыхание остановилось, кровь, пульсировавшая в его жилах и столь долго пребывавшая в покое, теперь застыла уже навсегда. Без единого звука Владыка рухнул на пол.
Тревиндор очень медленно повернулся и вышел в ночь. Тишина и пустынность мира окутали его, будто покрывало.
Песок, освобожденный наконец от препятствий, стал пробиваться в открытые порталы гробницы Владыки.
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
Питер ван Риберг поежился от холода, как и всегда, когда бывал в кабинете Стормгрена. Посмотрев на термостат, он пожал плечами и с шутливым смирением произнес:
— Знаете, шеф, нам будет очень жаль, когда вы нас покинете, но, по крайней мере, смертность от пневмонии среди работников после этого резко упадет.
— Откуда вам знать? — улыбнулся Стормгрен. — Вдруг следующий генеральный секретарь будет эскимосом. Какой все-таки шум порой поднимают люди из-за пары градусов!
Рассмеявшись, ван Риберг подошел к двойному арочному окну. Несколько мгновений он стоял молча и смотрел на широкую улицу с большими белыми зданиями, еще не достроенными до конца.
— Что ж, — сказал он, внезапно переменив тон, — вы намерены с ними встретиться?
— Думаю, да. Обычно это позволяет на какое-то время снять проблему.
Ван Риберг внезапно застыл, прижавшись лицом к стеклу.
— Вон они! Идут по Вильсон-авеню. Хотя их поменьше, чем я ожидал, — где-то около двух тысяч.
Стормгрен подошел к помощнику. В километре от них небольшая, но решительно настроенная группа людей шла с транспарантами к зданию штаб-квартиры. Вскоре он мог слышать, даже сквозь звукоизоляцию, зловещий шум скандирующих голосов. Неожиданно на него нахлынула волна отвращения. Мир уже сыт по горло марширующими толпами и гневными лозунгами!
Толпа поравнялась со зданием; похоже, они догадывались, что он за ними наблюдает, поскольку то тут, то там в воздух вздымались сжатые кулаки. Они грозили не ему, но жест предназначался именно для его глаз. Как пигмеи угрожали бы великану, так разгневанные люди целили кулаками в небо.
Вероятно, прямо сейчас, подумалось Стормгрену, смотрел сверху на происходящее и Кареллен — и получал, наверное, при этом немалое удовольствие.
Стормгрену впервые предстояло встретиться с главой Лиги Свободы. Он до сих пор сомневался, разумный ли это шаг; взвесив все за и против, он решился на встречу лишь потому, что Лига использовала бы любой отказ как оружие против него самого. Однако Стормгрен понимал, что разделяющая их пропасть чересчур велика, чтобы в ходе встречи они могли прийти к хоть какому-нибудь согласию.
Александр Уэйнрайт был высок и слегка сутулился, на вид — лет шестьдесят. Казалось, ему неудобно за своих неистовых последователей, и Стормгрена несколько сбили с толку его явная искренность и немалое личное обаяние.
— Полагаю, — начал Стормгрен, — что основная цель вашего визита — выразить официальный протест против создания Европейской Федерации. Я прав?
— Такова моя главная цель, господин секретарь. Как вам известно, в течение последних пяти лет мы побуждали человечество осознать опасность, которая ему угрожает. Должен признать, результат нас разочаровал. Подавляющее большинство людей, похоже, вполне устраивает, чтобы Властелины правили миром, как тем заблагорассудится. Однако Европейской Федерацией по причине неизбывных противоречий просто нельзя будет управлять. Даже Кареллен не в состоянии одним росчерком пера стереть две тысячи лет мировой истории.
— То есть вы считаете, — прервал его Стормгрен, — что Европа, как и весь мир, должна вечно дробиться на десятки суверенных государств, каждое с собственной валютой, армией, таможней, границами и всеми прочими атрибутами средневековья?