Мэдс неловко кивает, тушуясь и не решаясь сказать что хочет. Точнее, солгать. О том, что я не ее первая любовь.
– А где можно лечь спать?
– Вот. – Старик указывает на единственный диван в комнате. – Если не хотите, конечно, спать вместе со мной. Но предупреждаю: я сильно храплю, – посмеивается он. – Точно! Сейчас вам вынесу плед и подушки.
Я начинаю смеяться, как только дверь за ним закрывается. Мэдс все еще находится в состоянии шока, словно перед ней пролетел Санта.
– Нет! – Она переходит на шепот. – Я не лягу с тобой!
– Правда? – Поднимаю брови, проходясь рукой по еще влажным волосам. – Тогда у тебя остается два варианта: либо лавочка, либо пол.
– Настоящий джентльмен уступил бы место!
– Ну, возможно, Брейан и уступил бы, а я собираюсь хорошо выспаться.
– Брайан! – снова поправляет она, будто этот недоумок ей и вправду важен.
Она усаживается обратно на диван, подгибает под себя ноги и отворачивается. Я закатываю глаза, но не приближаюсь, чувствуя с ее стороны усталость и злость из-за ошибки в имени ее нового знакомого. Мэдс придает ему такое важное значение?
– У вас с ним что-то было? – Я не повышаю голоса, но говорю жестко и серьезно.
– Хм. С каких пор я обязана перед тобой отчитываться? Помнится, я не просила тебя рассказывать о своей личной жизни.
– Потому что ты трусиха.
Секунда. Вот оно. Надутые от злости алые губы и злой блеск в глазах.
– Прости?
– Да, ты трусиха, Паркер. – Обхватываю спинку дивана одной рукой и поворачиваюсь к девушке. – Ты всегда была слишком труслива, чтобы спросить об этом меня.
Я только что задел ее за живое, раскрыв неудобную правду. Мэдс всегда росла уверенной в себе девушкой – во всем, что не касалось меня. Словно я ее гребаное слабое место.
Карл заходит в комнату, оставляет подушки и плед на лавочке, желает нам хороших снов, уходит, словно чувствует напряжение, повисшее между мной и Мэдс.
– Меня не ин-те-ре-со-ва-ло, – по слогам проговаривает она, как мантру, заученную назубок.
– Ложь.
– Нет.
– Тогда почему тебя так задело, что я пошел на вечеринку с Бетани?
– Меня не задело, Себастьян! – Она приближает ко мне лицо, направляя указательный палец мне в грудь. – Мне было грустно, что столько лет я потратила на такого человека, как ты.
– Такого, как я? – Обхватываю ее руку и притягиваю девушку к себе так, что наши лица оказываются в нескольких сантиметрах друг от друга. – Какого же, Мэдс?
– Эгоистичного козла.
– И все же ты любишь меня.
Она приоткрывает рот, собираясь возразить, но останавливается, когда ощущает, как мои пальцы скользят по ее шее, вычерчивая круги. Мэдс сглатывает, не произнося ни слова.
– Интересно, что только на «эгоистичного козла» ты так реагируешь. – Я улыбаюсь, замечая реакцию ее тела. – Возможно, это и есть твой типаж?
Я прикасаюсь губами к шее Мэдс, оставляя на ней легкий поцелуй. Девушка тихо стонет, вызывая у меня победную ухмылку.
– Или я ошибаюсь? Скажи мне прекратить, и я это сделаю.
– Во что ты играешь, Себастьян?
В этом и заключается главная ошибка Мэдисон Паркер. Я ненавижу игры вне ледовой арены. Меня они попросту не интересуют. Она ищет во мне подвох, не подозревая, насколько я открыт перед ней.
– Я не играю. Я делаю что хочу.
И что-то в ней ломается. На ее лице появляется заметное разочарование, и она отстраняется.
– Точно. Типичный Себастьян Кофилд.
– Да, Мэдс, и не делай вид, что удивлена. Я всегда был таким. Только смысл в том, что наши желания совпадают.
– Совпадают? Боже, Себастьян, я знала тебя, да! Но, наверное, я всегда пропускала мимо ушей, насколько жестоким ты умеешь быть, когда действительно этого хочешь.
Я с полным непониманием смотрю на нее.
– Да что не так на этот раз?
– Господи, и ты делаешь вид, что не понимаешь! – восклицает Мэдс, но сразу тушуется, оглядываясь на дверь в спальню Карла. – Или правда не осознаешь?
– Что я должен понять? – Во мне закипает кровь, и я встаю с дивана. – Я приехал сюда, чтобы вернуть тебя, Мэдс. Не как подругу. Я, черт возьми, облажался, когда забыл о сексе! А потом подумал, что мне одному нужно нечто большее, чем ярлык «друзья детства», натворил херни, когда согласился пойти с Бетани на вечеринку, но сразу свалил с нее! Потому что эта девушка не та, с кем я хотел быть там!
– Не играй со мной, – шипит она, толкая меня в грудь. – Лучше снова возвращайся в свою ублюдочную стадию, но не смей говорить обо мне так, словно что-то чувствуешь! Я. Не. Твоя. Игрушка.
Я притягиваю ее за запястье к себе, так близко, что мы оба чувствуем жар тел друг друга.
– Ты слепая? Или тебе нравится верить в обратное?
– Закрой свой рот, Себастьян! Не смей говорить мне подобное! Я была тем человеком, который любил тебя с детства!
Она признается мне в любви впервые. Но с болью и злостью. Не открываясь, а обвиняя меня в собственных чувствах, словно я должен был отрезать их на корню, а не взращивать.
– О, ну хорошо, Мэдс, что мы в этой лодке вдвоем!
Мэдс замирает и закрывает глаза.
– Не смей!
– Не сметь что, хм? Не сметь говорить, что я не вижу в тебе подругу, что хочу быть с тобой? Ты трусиха, Паркер. Возможно, тебе просто комфортно в скорлупе и нежелании верить в мои чувства!
– Ты! – Она взрывается, снова и снова продолжая толкать меня в грудь, пока не оказывается зажата в захвате. – Да как ты смеешь! Я написала тебе признание, которое ты нагло проигнорировал и пошел с другой девчонкой на вечеринку! А сейчас заявляешь, что это я трусиха, потому что я тебе не верю? Насколько же ты лицемерный…
Я мгновенно отпускаю ее и делаю шаг назад, смотря на нее как на привидение.
– Какая записка?
– О, началось…
– Какая записка, Мэдс? – Я повышаю голос.
– Это какой-то способ поглумиться, Себастьян? – рявкает она. – Мне что, снова повторить то, что я тебе написала?
– Я ничего, черт возьми, не получал! О какой записке идет речь?
Мэдс затихает, наверное, только сейчас осознавая, что я говорю правду. Никакой записки с признанием я не получал! Мы бы не стояли здесь, если бы письмо попало ко мне в руки.
– Я оставила ее на твоем столе. Ты… ты не получал ничего?
– Нет!
– Господи…
Я больше не терплю ни секунды, обхватываю ее щеки, и наши рты сливаются в неистовом поцелуе. Она тихо вздыхает, прежде чем сжать мои плечи. Мэдс оказывается вжата в стену. Чувствую, как наши языки встречаются, и это сносит мне голову. Прохожусь ладонями по телу, исследуя.
Я приподнимаю ее ногу, закидывая себе на бедро. У меня нет никакого желания делать этот поцелуй нежным. Я желаю доказать ей, насколько глупой, черт возьми, она была, если решила, что ее записка осталась бы проигнорирована мной. Наказываю не только Мэдс, но и себя. За то, что позволил возобладать своему страху оказаться отвергнутым и смог быть вдали от нее столько дней.
Она обхватывает мою шею. Никто не смеет отрываться. Поцелуй так необходим нам обоим. Кажется, буря, царящая за стенами дома, врывается внутрь и проникает в нас.
– Это…
– Ни слова. – Не позволяю ей отстраниться, снова углубляя поцелуй.
Бедный старик Карл, надеюсь, к седьмому десятку оглох, иначе получится неловкая ситуация. Ему не нужно слышать наши сдавленные стоны и жалеть о том, что дал наставление хранить первую любовь, потому что именно этим мы и занимаемся.
– Как ты могла подумать, что я проигнорировал бы записку? – Прижимаюсь к ее лбу, сдавленно дыша.
– А что мне оставалось?
По приезде в Нью-Йорк я перерою комнату, чтобы найти письмо от Мэдс.
– Скажи, что там было написано?
– Хм?
– Записка. Скажи, что было в ней.
– «Привет, Себастьян. Наверное, ты удивлен, что я пишу тебе записку, потому что вроде как данный способ связи уже устарел и все пользуются телефонами. Но сейчас мне кажется это правильным. Пожалуйста, не смейся (я знаю, что ты уже начал). Это серьезно. Я люблю тебя. Господи, я это написала! Аж руки дрожат. Твоя подруга детства влюблена в тебя. Очень давно. А, и это Мэдисон. Надеюсь, за эти дни молчания ты не забыл меня».
Я улыбаюсь все время, пока она повторяет написанное.
– Привет, Мэдисон. Наверное, ты удивлена, что я сейчас это скажу, потому что мы были близки к смерти всего полтора часа назад и ты не хотела разговаривать со мной несколько минут назад. Но сейчас мне кажется это правильным. Пожалуйста, не улыбайся, хотя ты уже это делаешь. Все серьезно. Я люблю тебя. Господи, я это сказал! Ничего не дрожит. Твой друг детства влюблен в тебя. Очень давно. А, и это Себастьян. Навеки, эгоистичный козел.
Она сдавленно смеется, уткнувшись мне в грудь, а я обхватываю ее за затылок, прижимая к себе.
Только Мэдс и я. В домике посреди леса в снежную бурю.
Хлоя со стопроцентной вероятностью скоро заставит Тобиаса взять лопату, чтобы пойти откапывать нас. А старик Карл в соседней комнате проклинает свое радушие. Но сейчас нам плевать.
Я ненавидел Брекенридж и все горнолыжные курорты мира до сегодняшнего дня. Больше нет. Снежная буря помогла мне вернуть Мэдс. И теперь я ее должник.
Юся НоваПо осколкам прошлого
– Добро пожаловать в прекрасный город Лос-Анджелес, расположенный в штате Калифорния, США. Температура за бортом плюс тридцать градусов, – объявил командир воздушного судна, когда самолет плавно приземлился.
– Ну что, здравствуй, дом, милый дом, – произнесла я про себя.
Пока все толпились на выход, принялась собирать свои вещи и вызвала Uber до отеля, в котором заранее забронировала номер на неделю. Навигатор показывал, что через двадцать минут я должна оказаться на месте.
Наконец-то смогу выспаться.
В этом городе меня не было больше четырех лет. Но когда я смотрела по сторонам, из окна такси казалось, что все осталось как прежде. Все те же дома, вечно спешащие по своим делам люди. Хотела бы ощутить восторг от того, что я снова здесь. Однако… внутри меня бушует ураган эмоций: счастье, страх, надежда. Они сливаются воедино, и хочется на все наплевать, купить билет обратно и никогда не появляться в этом месте вновь.