– Спасибо, все в порядке. Признаться, не ожидала увидеть тебя здесь.
– Знаю, – соврал я. – Но вот он я, и хочу сказать спасибо за твою сестринскую доброту и заботу. – Я намеренно оставил в голосе толику иронии; хотелось увидеть ее реакцию.
Тут в комнату ввалился огромный ирландский волкодав и шлепнулся на пол возле стола. Потом появился еще один, обошел пару раз вокруг глобуса и улегся под ним.
– Что ж, – отозвалась «сестра» с аналогичной иронией, – это самое меньшее, что я могла для тебя сделать. Ты бы все-таки ездил поосторожнее.
– Непременно, – ответил я. – В будущем обязательно приму все меры предосторожности. – Черт его знает, что за игру мы с ней затеяли; но, поскольку она явно не знает, что я не знаю, я решил попробовать вытянуть из нее всю информацию, какую смогу. – Мне показалось, что ты не прочь узнать, в каком я состоянии, вот я и приехал.
– Конечно, не прочь, – откликнулась Эвелин. – Ты голоден?
– Перекусил несколько часов назад.
Она позвонила горничной и велела принести поесть. Потом сказала:
– Вообще я предполагала, что ты выберешься из «Гринвуда», как только сумеешь. Но не ожидала, что это случится так скоро. И уж тем более, что ты заявишься прямо ко мне.
– Знаю, – кивнул я. – Именно поэтому я здесь.
Она протянула мне сигареты и сама взяла одну. Я дал ей прикурить, затем прикурил сам.
– Ты всегда был непредсказуем, – наконец сообщила она. – В прошлом это тебе нередко помогало, но сейчас я бы на подобное не рассчитывала.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Сейчас ставки слишком высоки для блефа, а ты, по-моему, как раз блефуешь. Явился прямо сюда, надо же!.. Меня всегда восхищало твое мужество, Корвин, но ведь ты не дурак и прекрасно знаешь, каков расклад.
Корвин? Что ж, запомним и это, вместе с «Кори».
– А может быть, я ничего не знаю? Не забывай, я ведь довольно долго был вне игры.
– Ты хочешь сказать, что с тех пор ни с кем не общался?
– С тех пор, как очнулся, как-то возможности не представлялось.
Она склонила голову набок, прищурив свои прелестные глаза.
– Сомнительно… Но – возможно. В целом возможно. Есть шанс, что ты говоришь правду. Есть. Предположим, я тебе поверила на данный момент. В таком случае ты сделал хороший и умный ход. Что ж… я подумаю.
Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она молчала. Тогда я решил воспользоваться тем преимуществом, которого, похоже, добился в этой загадочной игре с неведомыми мне игроками и слишком высокими ставками, о которых не имел ни малейшего понятия.
– То, что я здесь, о чем-то да говорит, – заявил я.
– Разумеется, – ответила она. – Это я понимаю. Но ты непрост, и говорить это может много о чем. Поживем – увидим.
Поживем? Увидим? Что увидим?
Служанка принесла бифштексы и кувшин с пивом, так что я на время был избавлен от необходимости делать загадочные и многозначительные замечания, которые моей собеседнице казались хитроумными и уклончивыми. Бифштекс был превосходный, розовый внутри и истекающий соком. Я впился зубами в кусок свежего, хрустящего хлеба, жадно запивая еду пивом. Она, смеясь, наблюдала за мной, отрезая маленькие кусочки от своей порции.
– Мне нравится, с каким аппетитом ты относишься к жизни, Корвин. Вот одна из причин, почему мне будет крайне неприятно, если тебе придется ее лишиться.
– Мне тоже, – пробормотал я.
Пожирая мясо, я размышлял. Она вспомнилась мне в платье с низким вырезом, зеленым, как морская гладь, с пышными юбками. Музыка, танцы, голоса… а я был в черном и серебряном, и… Видение исчезло. Но это точно было реальное воспоминание. Я знал это и мысленно чертыхнулся, потому что не мог вспомнить все целиком. Что она, облаченная в зеленое, говорила тогда мне, черно-серебряному, той ночью, полной музыки, танца и голосов?..
Я налил ей и себе еще пива и решил проверить.
– Помню одну ночь, – проговорил я, – ты тогда была в зеленом, а я носил свои цвета. Какой прекрасной казалась жизнь – и музыка…
Ее взгляд вдруг стал задумчивым, щеки порозовели.
– Да, – промолвила она. – А разве не была она тогда именно такой?.. Но ты правда ни с кем не связывался?
– Слово чести, – произнес я торжественно, чего бы это ни стоило.
– Дела стали гораздо хуже, – сказала она, – а Тени таят больше ужасов, чем казалось возможным.
– И?..
– И у него по-прежнему куча сложностей, – договорила Эвелин.
– Неужели?
– Ну конечно! И он, разумеется, захочет узнать твою позицию.
– Я здесь, – сообщил я.
– Ты хочешь сказать?..
– Пока, – быстро добавил я. Может быть, слишком быстро, потому что глаза ее вдруг изумленно расширились. – Я ведь еще не полностью представляю себе расстановку сил, – что бы это ни значило.
– А.
И мы покончили со стейками. Две кости достались псам.
Потом мы пили кофе, и во мне вдруг проснулись братские чувства. Но я подавил их.
– А как остальные? – спросил я. Это могло означать все, что угодно, но звучало вполне безобидно.
На секунду у меня, правда, возникло опасение, что она спросит, кого конкретно я имею в виду. Но она ничего не спросила, а откинулась на спинку кресла и проговорила, глядя в потолок:
– Как обычно. Ни от кого никаких известий. Твой вариант, вероятно, был самым мудрым. Мне, во всяком случае, он тоже нравится. Но разве можно забыть о славе?..
Я опустил глаза, так как не знал, что они должны в такой момент выражать.
– Нельзя, – сказал я. – Ни за что.
Последовало долгое и какое-то напряженное молчание. Потом она спросила:
– Ты меня ненавидишь?
– Конечно нет, – ответил я. – Как я могу, учитывая обстоятельства?
Это, казалось, ее успокоило. Она опять улыбнулась, показав очень белые зубы.
– Хорошо, и спасибо. Что бы там ни было, ты джентльмен.
Я с улыбкой поклонился:
– Ты мне льстишь.
– Едва ли, – сказала она. – Учитывая обстоятельства.
Тут я почувствовал себя неуютно.
Гнев мой все еще пылал в груди. «Интересно, – подумал я, – а она знает, против кого этот гнев должен быть направлен?» Я чувствовал, что знает. И боролся с искушением спросить ее об этом напрямик. Искушение удалось подавить.
– Ну хорошо. А что ты намерен делать теперь? – спросила она наконец.
Я был готов и тут же ответил:
– Ты, конечно, мне не поверишь…
– Конечно. Как мы можем?
Я отметил это «мы».
– Что ж. Пока что я намерен оставаться у тебя, где ты сможешь сама присматривать за мной.
– А потом?
– Потом? Посмотрим.
– Что ж, разумно, – кивнула она. – Весьма разумно. И ты к тому же поставишь меня в двусмысленное положение.
Я сказал так только потому, что мне просто некуда было идти, а денег, заработанных шантажом, надолго не хватит.
– Конечно, – продолжала Эвелин, – ты можешь оставаться у меня. Но учти, – и она ткнула пальцем в какой-то предмет, висевший у нее на шее, который я принял было за кулон. – Это собачий свисток. Ультразвуковой. У Доннера и Блитцена[16] есть еще четыре брата, все обучены заботиться о неприятных людях и отвечают на мой сигнал. Так что не суй нос куда не следует. Два прыжка, и перед ними не устоять и тебе. Именно благодаря этой породе в Ирландии перевелись волки, знаешь ли.
– Знаю, – сказал я, осознав, что и правда знаю.
– Хорошо, – продолжала она. – Эрику понравится, что ты мой гость. При таком условии он даже оставит тебя в покое, а ведь ты именно этого и хочешь, n'est-ce-pas?[17]
– Oui[18], – ответил я.
Эрик! Это что-то значило! Я знал Эрика, и это почему-то было очень важно. Когда-то давно. Но тот самый Эрик все еще был где-то здесь, и вот это было действительно важно.
Почему?
Я его ненавидел, вот почему. Ненавидел так сильно, что готов был убить. Может быть, даже пытался.
А еще мы были с ним как-то связаны, я знал.
Родством?
Да, именно так. Ни ему, ни мне не нравилось, что мы… братья. Я вспомнил, о да, я вспомнил…
Эрик рослый и могучий, с кудрявой густой бородой, и глаза точно как у Эвелин!
Меня потрясли эти проснувшиеся воспоминания, в висках застучала боль, от затылка к шее разлилась горячая волна.
Однако выражение моего лица оставалось неизменным. Я лишь позволил себе лишний раз затянуться сигаретой да отхлебнул еще глоток пива. Итак, Эвелин действительно оказалась моей сестрой! Только звали ее вовсе не Эвелин, как именно – не помню, но точно не Эвелин. «Осторожнее, – сказал я себе. – Не надо вообще называть ее по имени, пока не вспомню».
Ну а сам я? Что со мной вообще происходит?
«Эрик, – вдруг осенило меня, – он имеет какое-то отношение к той аварии! Я должен был погибнуть, но выжил. Значит, это он все подстроил?» Чувства мои твердили «да». Это должен быть Эрик, а Эвелин работает вместе с ним, и это она платила «Гринвуду», чтобы меня держали в коме. Конечно, лучше, чем смерть, хотя…
И тут мне стало ясно, что я отдал себя в лапы Эрика, приехав к Эвелин, я его пленник, я открыт для его удара – если останусь здесь, само собой.
Однако Эвелин сказала, что, если я буду ее гостем, он оставит меня в покое. Я колебался. Доверять не следует никому, конечно, и стоит все время быть начеку. Может, лучше все-таки уехать и подождать, пока память не восстановится?
Но меня преследовало ощущение цейтнота. Я должен как можно скорее выяснить всю историю и, как только узнаю достаточно, – действовать без промедления. Жажда деятельности прямо-таки переполняла меня. Если цена воспоминаний – опасность, а риск – плата за возможность их обретения, что ж, так тому и быть. Я остаюсь.
– А еще я помню… – сказала Эвелин, и до меня дошло, что все это время она о чем-то рассказывала, а я ее не слушал. Может быть, она и не заметила этого, потому что целиком погрузилась в какие-то воспоминания, когда мои ответы ей не очень требовались. Да и мои собственные мысли казались более важными.