Я надеялся, что Рейн появится снова. Я был уверен, что смогу убедить его отдать мне кинжал, если очень хорошо попрошу. Но он не появлялся, так что я продолжал трудиться как мог.
День за днем ковырял я ложкой деревянную дверь. Углубился где-то на полдюйма. Каждый раз, заслышав шаги стражи, я оттаскивал тюфяк в дальний угол и укладывался спиной к двери. Когда стражник удалялся, я возобновлял работу. Затем, увы, пришлось остановиться: я хоть и обмотал руки тряпьем, оторванным от одежды, но все равно сперва вздулись волдыри, затем лопнули и потекла кровь. И пока ладони заживали, я обдумывал следующие шаги после того, как выберусь.
Когда я достаточно глубоко проковыряю дверь, нужно сбросить засов. На лязг может прибежать стражник. К этому моменту я, однако, уже окажусь снаружи, пара хороших ударов по тому месту, где я ковырял, и замок может оставаться где ему угодно. Дверь откроется, я предстану перед стражником. Он, конечно, будет вооружен, я – нет. С ним придется разобраться.
Возможно, он будет уверен в своем превосходстве, считая, что я все еще слеп. С другой стороны, может и испугаться, если вспомнит, как я вошел в Амбер. В любом случае он умрет, а у меня будет оружие. Я обхватил правый бицепс левой ладонью, кончики моих пальцев соприкоснулись. Господи, как же я сдал! Не важно, я принц Амбера, и даже в таком состоянии способен одолеть простого смертного. Может, я и не прав, но придется рискнуть.
А уже когда в руках моих будет клинок, ничто не помешает мне добраться до Образа. Пройду его, доберусь до центра и перенесусь в любую Тень, куда только пожелаю. Там восстановлюсь, и на сей раз спешить уже не стану. Пусть это займет сто лет, но я проведу идеальную подготовку, прежде чем снова двинусь на Амбер. В конце концов, технически ведь сюзерен именно я, разве не короновал я себя в присутствии всей знати королевства, прежде чем Эрик сделал то же самое? Так что у меня все основания занять трон!
Если бы только было возможно уйти в Тень прямо из Амбера! Тогда и с Образом возиться не пришлось бы. Но Амбер – сердце мироздания, выбраться из него не так-то легко.
Примерно через месяц руки мои зажили, ладони покрылись твердыми мозолями.
Как-то раз, услышав шаги стражника, я быстро отскочил в глубь камеры. Послышался скрип «кормушки», и мне просунули поднос с едой. Затем шаги раздались снова, потихоньку удаляясь.
Я вернулся к двери. На поднос можно и не глядеть: кусок черствого хлеба, плошка с водой и, если очень повезет, кусочек сыра. Я подтащил тюфяк к двери, устроился поудобнее и нащупал сделанную канавку. Примерно половину я процарапал.
И тут услышал чье-то хихиканье.
Откуда-то сзади.
Я резко обернулся, уже зная, что там кто-то есть. У левой стены стоял человек и смеялся.
– Ты кто? – спросил я. Мой голос звучал совершенно непривычно, словно чужой. Я ведь за долгое время ни с кем и словом не перемолвился.
– Побег! – сказал человек. – Побег готовишь! – И снова засмеялся.
– Как ты сюда попал?
– Прошел.
– Откуда? Как?
Я зажег спичку. От света глаза резанула боль, но спичку я не гасил.
Человечек был очень маленький. Даже крошечный, пожалуй. Футов пяти росту, к тому же горбун. Волосы и борода у него были такие же длинные, как у меня. Сквозь эту гриву проглядывал лишь длинный крючковатый нос да посверкивали почти черные глаза, сейчас, на свету, чуть прищуренные.
– Дворкин! – узнал я.
Он снова засмеялся:
– Это мое имя, да. А как зовут тебя?
– Ты что, Дворкин, не узнаешь меня? – Я зажег еще одну спичку и осветил собственное лицо. – Внимательнее посмотри. Забудь бороду и патлы. Да еще прибавь сотню фунтов веса. Ты же рисовал меня во всех подробностях на куче колод игральных карт!
– Корвин! – наконец проговорил он. – Да-да, я тебя помню.
– Я думал, ты уже умер.
– Как видишь, нет. Смотри! – И сделал пируэт. – А отец твой как поживает? Ты давно его видел? Это он тебя сюда засадил?
– Оберона больше нет, – ответил я. – В Амбере правит мой брат Эрик, а я его узник.
– Тогда я главнее тебя, – промолвил Дворкин, – ибо я узник самого Оберона.
– Не может быть! Мы и не знали, что отец бросил тебя в темницу!
Я услышал, что он плачет.
– Да, – произнес горбун через некоторое время. – Твой отец не доверял мне.
– Почему?
– Я сказал ему, что придумал способ уничтожить Амбер. Описал ему, как именно. Вот он меня и запер здесь.
– Не очень-то красиво с его стороны.
– Это да. Зато он обеспечил меня неплохими апартаментами и кучей инструментов, чтобы я мог продолжать свои исследования. Только сам вскоре перестал меня посещать. А раньше приводил людей, которые показывали мне чернильные пятна, и приказывал про каждое сочинять историю. Забавно было, но однажды я рассказал историю, которая мне самому не понравилась, и превратил этого человека в лягушку. Король рассердился, когда я не превратил его обратно. Только я так давно никого не видел, что, наверное, сейчас превратил бы его обратно, если бы Оберон пожелал. Однажды…
– Как ты попал сюда, в мою камеру? – спросил я.
– Я же сказал тебе: прошел.
– Сквозь стену?
– Конечно, нет. Сквозь Тень стены.
– Но в Амбере сквозь Тень ходить нельзя. В Амбере нет Теней.
– Ну, я сжульничал, – призвался он.
– Так как же все-таки ты сюда попал?
– Я создал новый Козырь и прошел через него, чтобы посмотреть, что там по эту сторону стены… Ах ты ж! Только что вспомнил – я же не могу без него вернуться! Придется делать новый. У тебя не найдется чем подкрепиться? И чего-то, чем рисовать? И на чем?
– Возьми, вот кусок хлеба, – сказал я, отдавая ему свой хлеб. – Тут есть еще сыр, можешь взять и его.
– Благодарю тебя, Корвин! – воскликнул Дворкин и с волчьей жадностью накинулся на еду. Потом выпил всю воду. – Так. Теперь, если ты одолжишь мне перо и кусочек пергамента, я немедленно вернусь в свои апартаменты. Мне хочется дочитать одну книгу. Приятно было с тобой побеседовать. Жаль все-таки, что с Эриком так вышло. Ну я к тебе как-нибудь в другой раз загляну, еще поболтаем. Если увидишь отца, скажи ему, чтобы он на меня не сердился, потому что…
– У меня нет ни пера, ни пергамента, – заметил я.
– Господи, – сказал горбун, – это же не цивилизованные условия!
– Точно так. Впрочем, в характере Эрика.
– Хорошо, а что у тебя есть? Мне все-таки больше нравятся мои личные покои – там освещение лучше…
– Ты разделил со мной обед, – сказал я. – А теперь я хочу попросить тебя о небольшом одолжении. Если ты выполнишь мою просьбу, обещаю: я сделаю все, чтобы помирить тебя с Обероном.
– И чего же ты от меня хочешь?
– Я всегда восхищался твоим искусством, – сказал я, – но всегда хотел иметь одну нарисованную тобой картину. Ты же помнишь маяк Кабры?
– Конечно. Я там часто бывал. И знал тамошнего смотрителя, Жупена. Мы играли с ним в шахматы.
– Больше всего на свете, – продолжал я, – мне хотелось бы увидеть одно из твоих волшебных изображений этой большой серой башни.
– Очень простой сюжет, – ответил Дворкин, – и довольно приятный. Помнится, я даже делал кое-какие предварительные этюды, но дальше как-то не пошло. Других забот было полно. Я принесу тебе один из них, если хочешь.
– Нет, – сказал я. – Мне бы хотелось иметь нечто посущественнее: чтобы эта прекрасная вещь скрашивала бы мое одиночество, служила бы мне утехой… да и всем прочим, кто попадет сюда после меня.
– Похвально, – произнес он. – Только как ты себе это представляешь?
– Есть вот такое стило, – сказал я (ложка к тому времени стала весьма острой), – а рисунок мне бы хотелось иметь на дальней стене, чтобы я любовался им, когда отдыхаю.
Дворкин некоторое время молчал.
– Освещение ни к черту, – заявил он наконец.
– У меня есть несколько коробков спичек. Я буду зажигать их одну за другой и светить тебе. А можно еще солому зажечь, если спичек не хватит.
– Далеко не идеальные рабочие условия.
– Знаю, о великий Дворкин, и прошу прощения! – воскликнул я. – Увы, это лучшее, чем я располагаю. Однако произведение искусства, созданное твоей гениальной рукой, будет безмерно скрашивать сие убогое существование.
Он опять захихикал.
– Ну хорошо, – согласился он. – Только ты должен будешь светить мне и потом, чтобы я смог нарисовать еще и путь назад, в свою камеру.
– Согласен, – сказал я, нащупывая в кармане спички.
У меня было три полных коробка и один початый.
Я вручил мастеру ложку и подвел к стене.
– Как инструмент? – спросил я.
– Это заостренная ложка, не так ли?
– Совершенно верно. Скажи, когда будешь готов, и я зажгу спичку. Тебе придется рисовать очень быстро, потому что запас спичек очень мал. Половина пойдет на маяк, а вторая – на твой собственный рисунок.
– Хорошо, – согласился Дворкин.
И я зажег первую спичку.
Он принялся рисовать на влажной серой стене. Сначала он очертил вертикальный прямоугольник, как бы раму будущей картины. Потом под его рукой стали возникать очертания маяка. Поразительно, в своем он уме или нет, но искусство старого мастера не поблекло с годами. Я зажигал спичку за спичкой, держа каждую за самый кончик, а потом плевал на пальцы, и, когда правой рукой держать было уже невозможно, хватал спичку левой уже за обуглившийся конец, и переворачивал ее, давая ей догореть до самого конца, прежде чем зажечь следующую.
Когда иссяк первый коробок, Дворкин уже покончил с башней и принялся за море и небо. Я всячески подбадривал его, бормоча слова восхищения.
– Здорово! Просто великолепно! – сказал я, когда рисунок был почти закончен.
Потом он заставил меня истратить еще одну спичку, чтобы поставить на картине свою подпись. К тому времени у меня почти иссяк второй коробок.
– А теперь полюбуемся картиной, – заявил он.
– Если ты хочешь вернуться в свои апартаменты, любоваться картиной придется мне одному, – сообщил я. – Спичек осталось слишком мало, чтобы мы могли себе позволить войти в роль искусствоведов.