Обойдя дом, я подошел к веранде. Девять кирпичей вбок, четыре вверх. И вот он, ключ. На обратном пути я вытер его о куртку. А потом отпер дверь и вошел.
Повсюду пыль, кое-где, правда, ее слой был потревожен. В камине валялись банки из-под кофе, обертки от сандвичей и окаменелые остатки гамбургера в камине. В мое отсутствие дождь проложил себе надежный путь по трубе. Я подошел к камину и задвинул вьюшку.
Передняя дверь была взломана у замка. Я дернул – она, должно быть, оказалась заколоченной гвоздями.
На стене прихожей была нацарапана непристойность. Я зашел в кухню. Здесь был полный кавардак. Все, что уцелело при грабеже, валялось на полу. Плита и холодильник исчезли, на полу остались лишь царапины от того, как их волокли.
Я повернул назад, в свою мастерскую. Тоже ограблена. Полностью. Проследовав далее, я с удивлением обнаружил в спальне собственную незастеленную кровать и два довольно дорогих кресла.
Студия оказалась в более благовидном состоянии. Большой стол был завален хламом и мусором, но так было всегда. Раскурив сигарету, я подошел к нему и уселся рядом. Думается, он остался на месте лишь из-за своих габаритов. Все книги оказались на полках. Их крадут только друзья. А там…
Я не поверил своим глазам, встал и подошел поближе.
Дивная гравюра Ёситоси Мори висела там, где всегда и была: чистая, простая, элегантная, мощная. Подумать только, никто так и не догадался уволочь самое ценное из моего состояния…
Чистая?
Я пригляделся, провел пальцем по раме.
Слишком чистая – ни пылинки, ни соринки, совсем не так, как вокруг.
Я поискал ловушку – не обнаружил; снял гравюру с крючка и опустил вниз.
Нет, стена под ней не была темнее, в точности такая же, как вокруг.
Я поставил творение Мори на стул у окна и возвратился к столу. Я был встревожен, на что, вне сомнения, некто и рассчитывал. Гравюру явно снимали, о ней позаботились – за это я был благодарен – и повесили обратно совсем недавно. Словно предугадав мое возвращение.
Такой причины уже достаточно для мгновенного бегства. Но теперь бежать было неразумно. Если это ловушка, она, конечно же, готова сработать. Я вытащил пистолет из кармана куртки и заткнул за ремень. Я ведь и сам не собирался возвращаться сюда. Так получилось просто потому, что у меня вдруг оказалось свободное время.
Значит, рассчитано было не на один день. Если я вернусь в свой прежний дом, то лишь за самой ценной вещью в нем. Поэтому надо сохранить ее и представить так, чтобы я второпях ничего не заметил. А если заметил? Пока на меня еще не нападали, так что на ловушку не похоже. Тогда что же? Послание. Какого-либо рода. Какое, как и от кого?
Самым надежным уголком во всем доме оставался сейф, если, конечно, он не взломан. Вполне по силам моим родственникам. Я подошел к задней стенке, утопил панель и поднял ее. Покрутил колесико на нужную комбинацию, отступил на шаг и открыл дверцу старой прогулочной тростью. Взрыва не последовало. Уже хорошо. Правда, взрыва я и не ожидал.
Внутри не было ничего особенно ценного – несколько сотен долларов наличкой, сколько-то облигаций, рецепты, письма.
Конверт. Свежий, еще не пожелтевший и прямо на виду. Такого я у себя не помнил.
Изящным почерком на нем было написано мое имя. И не шариковой ручкой. В конверте лежали письмо и карта.
Письмо гласило:
Брат мой Корвин, если ты читаешь эти строки, значит, мы еще мыслим достаточно сходно и я в какой-то мере могу предугадывать твои поступки. Благодарю тебя за одолженную гравюру – одну из двух, на мой взгляд, возможных причин твоего возвращения в эту убогую Тень. С чрезвычайной неохотой возвращаю ее, ибо наши вкусы во многом схожи, а она составляла часть убранства моих палат уже несколько лет. Есть в этом изображении нечто затрагивающее знакомую нам обоим струну. Возвращение гравюры рассматривай как знак моей доброй воли и призыв к вниманию. Буду откровенен с тобой, ибо лишь тогда у меня есть возможность в чем-либо тебя убедить. Не стану просить прощения за содеянное. Жалею лишь об одном: что не убил тебя, когда это следовало сделать. Тщеславие, оно всему виной. Время, может быть, и исцелило твои глаза, но я сомневаюсь, чтобы оно заметно изменило наши чувства друг к другу. Твоя записка «Я вернусь» лежит сейчас передо мной. Если бы я написал ее сам, то, безусловно, вернулся бы. Во многом мы стоим друг друга, потому я жду твоего возвращения, жду не без опасения. Ты ведь не дурак, и возвращение твое я предвижу в силах тяжких. И вот где за былое тщеславие платит нынешняя гордость. Корвин, не ради себя, ради Королевства я ищу мира с тобой. Из Теней к Амберу все время приходят орды, и я не полностью понимаю их истока. Вся семья сплотилась вокруг меня против врагов, самых страшных за всю историю Королевства. Я бы хотел, чтобы ты поддержал меня в этой борьбе. Если же нет, прошу, чтобы ты на время воздержался от нападения на меня. Если ты решишь оказать мне содействие, никакой вассальной присяги от тебя не потребуется – просто признай мою власть в годину кризиса. Тебе будут оказаны все положенные почести. Чтобы ты убедился, что я не лгу, свяжись со мной. Я не смог вызвать тебя через твой Козырь, потому посылаю тебе свой. И хотя сознание твое, несомненно, учитывает возможность обмана с моей стороны, заверяю тебя, что это не так.
ЭРИК, ВЛАДЫКА АМБЕРА.
Я перечел письмо и расхохотался – зачем, по его мнению, нужны проклятия?
Не выйдет, братец. Как благородно с твоей стороны – вспомнить обо мне в минуту необходимости, и я верю тебе, верю, ведь все мы здесь почтеннейшие люди[120], однако встреча наша произойдет на моих условиях, не на твоих. Что же касается Амбера, нужд его я не забыл, что и докажу в свое время. Ты ошибаешься, Эрик, если думаешь, что необходим. Кладбища забиты людьми, верившими, что их некому заменить. Впрочем, я подожду и выскажу тебе все это прямо в глаза.
Я запихнул его письмо и Козырь в карман пиджака. Затушил сигарету в грязной пепельнице. А потом принес из спальни простыню, чтобы завернуть моих воинов. Они подождут меня в более надежном месте.
Направившись к выходу, я еще раз задумался. Зачем меня, в самом деле, сюда занесло? Мелькнула мысль о людях, которые знавали меня, когда я жил здесь, о том, что они обо мне думали, пытались ли выяснить, что со мной случилось. Этого я уже не узнаю.
Начиналась ночь, на очистившемся небе разгорались первые звезды, когда я вышел из дома и запер за собой дверь. Зашел сбоку и вернул ключ на место. А потом поднялся на холм.
Когда я глянул вниз с вершины, дом как будто съежился в темноте, унылый и заброшенный, словно пустая пивная банка на обочине. Перебравшись через холм и наискосок спустившись по склону, я зашагал через поле туда, где оставил машину. Уж лучше бы я не оглядывался.
Глава девятая
Мы с Ганелоном выехали из Швейцарии на паре грузовиков. На них же мы прибыли сюда из Бельгии, и в моем уже лежали винтовки. Считая, что каждая весит около десяти фунтов[121], три сотни стволов потянули на полторы тонны – нормально. Когда мы загрузили патроны, осталось достаточно места для топлива и прочих припасов. Мы, конечно, срезали угол через Тень, чтобы миновать людей, которые ждут на границе и задерживают движение. Отбыли мы в том же порядке, со мной, так сказать, в качестве ведущего.
Мы ехали через темные холмы и узкие селения, где все транспортные средства были на гужевой тяге. Когда небо приобрело ярко-лимонный отлив, тягловые звери покрылись перьями в полосочку. Мы ехали несколько часов, выбрались к Черной Дороге, некоторое время шли вдоль нее, а потом отвернули в другую сторону. Небо сменило цвет еще раз двенадцать, местность из холмистой превращалась в равнину и обратно. Мы тащились по рытвинам и скользили по плоскостям, твердым и гладким, как стекло. Краем обошли гору, берегом проехали вдоль винноцветного моря. Миновали туманы и грозы.
Мне пришлось потратить полдня, чтобы найти их или достаточно близкую к ним Тень – уже не важно. Да-да, отыскался тот самый народец, услугами которого я когда-то воспользовался. Мелкие парни, очень волосатые, очень смуглые, с длинными клыками и острыми когтями. Но их указательный палец вполне годился, чтобы нажимать на спусковой крючок, и они видели во мне бога. Они были вне себя от счастья, когда я вернулся. И то, что пять лет назад я увел цвет их нации на смерть в чужих краях, для них не значило ничего. У богов не требуют отчета – их любят, их почитают, им повинуются. Разочаровало их только то, что мне требовалось лишь несколько сотен добровольцев. Пришлось отказывать тысячам. На этот раз моральная сторона дела не беспокоила меня. Можно было посмотреть на это с такой стороны: мне нужны были немногие, значит, остальные уцелеют. Конечно, я не рассматривал ситуацию именно таким образом, но иногда приятно поупражняться в софистике. Я мог бы также считать, что плачу своим наемникам духовной валютой. Какая мне разница, за что они воюют: за веру или за деньги? Своим войскам я мог обеспечить и то и другое.
Вообще говоря, опасности не ожидалось, потому как огнестрельное оружие наличествовало лишь у одной из сторон. Мои боеприпасы у них на родине, однако, оставались инертными, и потребовалось несколько дней идти сквозь Тени, чтобы добраться до края, в достаточной степени похожего на Амбер, чтобы они наконец заработали. Главный риск в этой затее был тот, что Тени подчиняются законам конгруэнтности соответствий, так что найденное нами место располагалось достаточно близко к Амберу. Во время тренировок мне приходилось соблюдать повышенную бдительность. Маловероятно, чтобы именно в это время один из братьев заглянул именно в эту Тень, однако совпадения случались и похлеще.
Я гонял их недели три, а потом решил, что народ готов. И ясным морозным утром мы свернули бивуак и двинулись в Тень, колонна пехоты позади грузовиков. Машины вблизи Амбера перестанут функционировать, с двигателями уже начинались неприятности. Но лучше завезти на колесах подальше все, что возможно.