— Когда положение усугубилось, — сказал он, — позиция Эрика была самой сильной, ведь он остался в Амбере. По крайней мере, я посчитал именно так и предложил ему свои услуги. Если бы на его месте оказался один из вас, я, вероятно, сделал бы то же самое. Эрик поручил мне охранять Арденнский лес, через который пролегает основная дорога в Амбер. Жерар контролирует южные подступы. Каин — в северных водах.
— А Бенедикт? — спросил Рэндом.
— Понятия не имею. Может, он с Блейзом. А может, на одном из Отражений и просто не знает, что произошло. Я не удивлюсь, если его вообще нет в живых. Слишком много лет прошло с тех нор, как я в последний раз видел Бенедикта.
— Какое количество войск ты держишь в Арденне? — спросил Рэндом.
— Тысячу человек. Убежден, что за нами наблюдают даже сейчас.
— И если они не хотят, чтобы ты скоропостижно скончался, им придется ограничиться одним наблюдением, — заметил Рэндом.
— Ты, как всегда, нрав. — Джулиан повернулся в мою сторону. Должен признаться, Корвин, ты поступил очень разумно, оставив меня в живых. Теперь тебе удастся беспрепятственно проехать через лес.
— Ты говоришь так потому, что очень хочешь жить, — ответил Рэндом.
— Конечно, я хочу жить. Ведь вы меня не убьете?
— А как ты думаешь?
— Но ведь я рассказал все, что знал!
Рэндом рассмеялся.
— Ты не сказал ничего существенного, и я убежден, что пытка развязала бы тебе язык. К счастью, еще не поздно. Можно остановить машину в укромном месте и исправить это маленькое упущение. Что скажешь, Корвин?
— Там видно будет. Где Фиона?
— По-моему, где-то на юге, но точно не знаю.
— А Дейдра?
— Тоже не знаю.
— Льювилла?
— В Ребма.
— Хорошо. — Я кивнул. — Мне кажется, ты действительно сказал все, что знал.
— Да.
Мы продолжали ехать в полном молчании, и постепенно лес начал редеть. Штурмгончие и Моргенштерн давно отстали, но орел Джулиана все еще парил высоко в небе. Дорога круто завернула, поднимаясь к узкому перевалу между двумя пурпурными горами.
— Удобное место для засады, — заметил Рэндом.
— Правильно говоришь, — отозвался я. — Что скажешь, Джулиан?
Он вздохнул.
— Скоро подъедем к заставе. Но, думаю, осложнений не предвидится.
Осложнений не было. Когда я посигналил у ворот, к нам вышел стражник в зеленой с коричневым кожаной куртке и шпагой наголо. Я небрежно указал большим пальцем сжатой в кулак руки на заднее сиденье и бросил:
— Понятно?
Ему было понятно, и нас он тоже узнал, а посему поспешил распахнуть ворота и даже отдал честь, когда мы проезжали мимо. Мы миновали еще две заставы, и орел уже тоже где-то отстал. Высоко в горах, на высоте в несколько тысяч футов, я остановил машину. Справа от нас гигантская скала уходила в небо, слева — зияла пропасть.
— Выходи, — сказал я Джулиану. — Пришла пора размять ноги.
Он побледнел.
— Я не стану унижаться, вымаливая жизнь, — сказал он и вышел из машины.
— Эх, опять не повезло! — огорченно воскликнул я. — Передо мною так давно никто не унижался! Обидно, право. Ну что ж, подойди к обрыву и стань вот здесь… еще ближе, пожалуйста. — И Рэндом прицелился ему в голову. — Совсем недавно, — продолжал я, ты говорил, что предложил бы помощь всякому, кто оказался бы на месте Эрика.
— Да.
— Посмотри вниз. — Он молча повиновался, но, думаю, мало что увидел. — Хорошо. Запомни свои слова на тот случай, если произойдут какие-нибудь перемены. И запомни, кто подарил тебе жизнь, хотя любой другой на моем месте ее бы отнял. Поехали, Рэндом. Нам пора.
Джулиан остался стоять на краю пропасти. Он тяжело дышал, и брови его были сдвинуты.
Когда мы добрались до вершины перевала, бензин почти кончился. Я поставил передачу на нейтральную, выключил мотор, и машина покатилась вниз.
— Я сейчас думаю о том, — сказал Рэндом, — что ты не потерял былой прозорливости и проницательности ума. Я, наверное, все же убил бы Джулиана за то, что он попытался сделать. Но ты поступил правильно. Мне кажется, он нас поддержит, если удастся взять верх над Эриком, а тем временем, естественно, доложит ему обо всем, что произошло.
— Естественно, — согласился я.
— У тебя было больше причин желать его смерти, чем у любого из нас.
Я улыбнулся.
— Эмоции неуместны в политике, юриспруденции и торговых сделках.
Рэндом закурил сигарету, одну протянул мне.
И, глядя сквозь сигаретный дым вниз, я увидел море, раскинувшееся под вечерним темно-голубым небом, на котором сверкало золотое солнце. Я и представить себе не мог, что такое море может существовать на свете. «Словно толстым слоем искрящейся пурпурной краски покрыли полотно», — подумал я, и мне стало немного страшно. Неожиданно я понял, что говорю на каком-то странном языке, который тем не менее хорошо знаю. Я читал «Балладу о мореходах», и Рэндом внимательно слушал и ждал, когда я закончу.
— Я много раз слышал, что «Балладу о мореходах» сочинил ты, — сказал он. — Правда?
— Это было так давно, что я просто не помню.
Дорога постепенно сворачивала влево, и по мере того, как мы въезжали в лесистую долину, морю открывалось перед нашим взором во всем своем великолепии.
— Маяк Кабры, — сказал Рэндом, указывая рукой на большую серую башню, возвышавшуюся над водой. — Я совсем забыл о его существовании.
— Представь себе, я тоже. Какое непонятное чувство испытываешь, когда возвращаешься домой. — И тут я понял, что мы говорим не по-английски, а на языке тари.
Примерно через полчаса спуск закончился, и машина довольно долго катилась по инерции, прежде чем я включил зажигание. При звуке мотора стайка черных птиц выпорхнула из придорожных кустов. Серая тень, похожая на волчью, метнулась из-за дерева и пропала. Невидимый олень, спасаясь от серой тени, умчался, ломая ветки. Мы ехали по лесистой долине, расположенной на ровном участке высокой скалы, и неуклонно приближались к морю. Перевал остался позади и чуть справа. Чем дальше мы въезжали в долину, тем яснее видели панораму величественных гор, казалось, марширующих прямо к побережью, одетых в сверкающую каменную мантию, расцвеченную зелеными, розовыми и пурпурными красками, а на самом последнем и самом высоком пике висела вуаль легких облачков, пронизанная золотыми лучами солнца. Бензин почти кончился, а ехать оставалось миль тридцать пять. Я твердо знал, что этот последний пик был местом нашего назначения, и у меня защемило сердце. Рэндом, не отрываясь, смотрел в том же направлении.
— Никто ничего не украл, — пошутил я. — Скала на месте.
— Я почти забыл, — прошептал он.
Я переключил передачу и, случайно посмотрев вниз, увидел, что брюки мои как-то странно блестят. К тому же они стали обтягивать лодыжки, а манжеты исчезли. Я невольно бросил взгляд на свою рубашку. Она превратилась в черную куртку с серебряной окантовкой и широким поясом. По внешней стороне брюк тоже шла серебряная строчка.
— Кажется, я выгляжу достаточно эффектно, — заметил я в надежде услышать объяснение Рэндома.
Он ухмыльнулся, и я неожиданно обратил внимание, что он одет в коричневые брюки с красными лампасами и оранжевую рубашку с коричневым воротником и манжетами. Коричневая фуражка с желтым козырьком лежала рядом на сиденье.
— А я сидел и гадал, когда ты, наконец, заметишь, — сказал Рэндом. Как самочувствие?
— Лучше не бывает. Кстати, бензин на нуле.
— Слишком поздно, — ответил он. — Мы находимся в реальном мире, и работа с Отражениями отнимет слишком много сил, не говоря о том, что нас сразу обнаружат. Боюсь, придется бросить машину.
Ее пришлось бросить через две с половиной мили. Я съехал на обочину и остановился. Закатное солнце посылало нам прощальный поклон, тени удлинились. Я потянулся за ботинками, превратившимися в высокие черные сапоги, услышал, как под ними что-то звякнуло, и увидел относительно тяжелую серебряную шпагу в ножнах, ремешки которых идеально подходили к петлям на моем поясе. Рядом с сапогами лежал черный плащ с брошью-застежкой в форме серебряной розы.
— Ты, наверное, думал, что расстался с ними навсегда? — спросил Рэндом.
— Честно говоря, да.
Мы вышли из машины и пошли по дороге. Вечер был прохладен, воздух напоен терпкими ароматами. Солнце садилось, и на небе начали появляться звезды. Рэндом первым нарушил молчание.
— Не нравится мне это, — сказал он.
— Что ты имеешь в виду?
— Наше непонятное везение. Мы беспрепятственно добрались до Арденнского леса и проехали его, хоть Джулиан и сделал попытку нас остановить. Я начинаю подозревать, что нам намеренно позволили проникнуть в стан врага.
— Мне пришла в голову та же мысль, — солгал я. — Как ты думаешь, что это может значить?
— Боюсь, нас гонят, как зверей, прямо на охотника. По-моему, здесь дело нечисто.
Несколько минут мы шагали в полном молчании, затем я спросил:
— Может, засада? Послушай, как тихо в лесу.
— Не знаю.
Мы прошли мили две, и солнце скрылось за вершинами гор. Ночь была темной, небо усыпано бриллиантами звезд.
— Мы избрали самый неподходящий способ передвижения, — заметил Рэндом.
— Не спорю.
— И все же я боюсь вызвать лошадей.
— Я тоже.
— А как ты сам оцениваешь обстановку? — спросил он.
— По-моему, дело дрянь. У меня такое ощущение, что за нами следят…
— Может, уйти с дороги?
— Мне пришла в голову та же мысль, — вновь солгал я. — По крайней мере, если мы свернем в лес, хуже не будет.
Мы свернули в лес. Нас окружали деревья, валуны причудливой формы, высокий кустарник. А по небу плыла серебряная луна, похожая на большую лампаду, освещавшую ночь.
— Меня не оставляет чувство, что наша затея обречена на провал, — сказал Рэндом.
— Ты веришь своим чувствам?
— Вполне.
— Что тебя беспокоит, брат?
— Слишком быстро мы очутились рядом с Амбером. Мне это не нравится. Назад дороги нет, а управлять Отражениями в реальном мире невозможно. Нам остается рассчитывать лишь на наши шпаги. — (На его поясе висела короткая, с орнаментом на ножнах, шпага). — И я считаю, мы очутились здесь не против воли Эрика, а согласно задуманному им плану. Сделанного не воротишь, так что творить тут не о чем, но я предпочел бы, чтобы нам пришлось сражаться за каждый дюйм пути.