— Я так долго ненавидел тебя, столь долго винил. Теперь ничего от этих чувств не осталось. Ты хотел, чтобы я был королем. Но я не гожусь для этой работы. Теперь я знаю, что все-таки что-то значил для тебя. Никогда никому не расскажу об этом. Достаточно того, что это знаю я. Твой образ уже теряет четкость в моем сознании. Я вижу лицо Ганелона там, где должно быть твое. Оказывается, ты меня любил, ты рисковал ради меня головой. А мне казалось, что Ганелон. Он был тобой, но другим тобой — тем, которого я не принимал. Сколько жен и врагов ты пережил? Много ли у тебя было друзей? Думаю, нет. Никогда не верил, что увижу тебя отошедшим в другой мир.
Ганелон, отец, старый друг и враг, я прощаюсь с тобой. Ты сохранил свою тайну. Покойся с миром, если такова твоя воля. Я даю тебе эту увядшую розу, пронесенную мною через ад, бросаю ее в бездну. Я буду скучать по тебе…
Наконец, долгое шествие подошло к концу, последние марширующие вышли из-за занавеса и двинулись прочь. Молнии все еще сверкали, дождь все еще лил, гром все еще гремел. Но ни один участник процессии не выглядел промокшим. Я стоял на краю бездны, наблюдая за ними. На моем плече лежала рука Фионы. Сколько времени она была там, я не знаю. Когда процессия прошла, гроза двинулась на нас снова. Под кружащимся небом в воздухе сгустилась тьма. Я дрожал, тело мое изнемогало от усталости, я еле держался на ногах.
— Пойди приляг, — сказала Фиона, — Надо себя поберечь. Наша семья и так заметно сократилась за сегодняшний день.
— Сколько у нас, по-твоему, времени?
— Мы не обязаны оставаться здесь и ждать грозы. Мы перейдем через темный мост во Двор. Может, она туда не доберется, а остановится тут, у бездны. Как бы там ни было, нам нужно проводить отца.
Я кивнул.
— У нас нет другого выбора, надо испить чашу до конца.
Я улегся и вздохнул. Еще никогда я не чувствовал себя таким слабым.
— А сапоги? — спросила Фиона.
— Снимай.
Она стянула их, и я почувствовал, как ноют мои ступни.
— Спасибо.
— Надо достать для тебя еды.
Я закрыл глаза и тут же задремал. Мне снился какой-то несвязный сон — слишком много событий, лиц и явлений, нагромождалось друг на друга в моем сознании. Не знаю, сколько это продолжалось, но, услыхав стук копыт, я проснулся — сработал старый рефлекс. На мои веки легла чья-то тень. Я открыл глаза и увидел закутанного в плащ всадника, молчаливого и неподвижного, с лицом, закрытым капюшоном. Он не сделал ни одного угрожающего жеста, не произнес ни одного сердитого слова, но глаза его светились неприязнью.
— Вот лежит герой, — произнес мягкий голос.
Я узнал этот голос и удивился, почему та, кому он принадлежит, так ненавидит меня.
— Я наткнулась на Бореля, прежде чем он умер, — продолжала она. — Он рассказал мне, как подло ты взял над ним верх.
Сухой смешок рвался из моего горла, и ничего нельзя было с этим поделать. Я, конечно, мог бы рассказать ей, что Борель был намного лучше вооружен, чем я, что он был свеж, а я едва держался на ногах. И что он, а не я, навязал этот поединок. Я мог сказать, что не признаю правил, когда на кон поставлена моя жизнь, и не только моя. Что не считаю войну игрой. Я мог бы многое ей сказать. Но стоило ли? Она или не знала еще всего этого, или просто не хотела понимать. В любом случае разговор становился бессмысленным. Поэтому, не вдаваясь в подробности, я высказал одну из великих истин:
— На все, что происходит, существует несколько точек зрения.
— Я выбираю свою, — ответила она.
Я хотел было пожать плечами. Но они у меня слишком болели.
— Ты стоил мне двух самых дорогих в моей жизни людей.
— Я сочувствую тебе, Дара.
— Ты не тот, за которого я тебя принимала. Я видела в тебе благородного человека — сильного, все понимающего, нежного. Мне казалось, что ты рыцарь Чести.
Гроза придвинулась ближе, я видел ее за спиной Дары. Я вдруг почувствовал к ней нежность и сказал об этом. Она сделала вид, что не слышит меня.
— Я ухожу, — сказала Дара, — к своему народу. Сегодня вы одержали победу. Но Амбер находится вон там, — и она указала в сторону грозы.
Я глядел, не отрываясь, нет, не на бушующую стихию — я смотрел на Дару.
— Я сомневаюсь, чтобы там осталось что-то, — продолжала она. — Так что моя верность уже ни к чему. Я ни от чего не отрекаюсь.
— А как же с Бенедиктом? — мягко спросил я.
— Не… — начала она и отвернулась. Затем, помолчав, сказала:
— Я не верю, что мы когда-нибудь встретимся.
И конь понес ее в сторону Черной дороги. Только циник мог подумать, что она приняла сторону того, кто уцелел. А Двор Хаоса, видимо, уцелеет. Его не сметет гроза. Я знал, что Дара не испугалась и поступает так не из-за выгоды. Я просто не мог понять, что случилось. И думал только лишь о том, что я увидел под ее капюшоном. Это не было похоже на человеческое лицо. Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду. После исчезновения отца и Дейдры и даже Бранда, расставание с Дарой казалось еще одной утратой. Мир стал пустым, кто бы там в нем еще ни оставался.
Я лег, закрыл глаза и вздохнул. Обо мне, наверное, забыли. Почему бы не уснуть, не остаться здесь, пока гроза не окутает меня, не раствориться в ней.
Я вспомнил о Хуги. Не переварил ли я ее философию вместе с вороньим мясом. Бегство от жизни. Я так устал, что это казалось мне самым лучшим выходом.
— Нет, Корвин.
Я задремал, но лишь на минуту. Фиона стояла надо мной с едой и флягой. С ней был еще кто-то.
— Ты слышала? — спросил я.
— Нет. Но догадываюсь, потому что видела, как Дара ускакала. Вот, возьми, подзаправься, — протянула она еду.
Я выпил немного вина, закусил хлебом и мясом. Несмотря на мое душевное состояние, я ел с удовольствием.
— Мы скоро трогаемся, — сообщила Фиона, посмотрев на грозовой фронт. — Ты можешь держаться в седле?
— Думаю, да.
Я глотнул еще вина, чтобы набраться сил.
— Так много всего произошло, Фи. Моя душа стала немой. Я вырвался из сумасшедшего дома на Отражении Земля. Я обманывал и убивал людей. Я мог драться целыми днями. Я отвоевал свою память и пытался поправить свою жизнь. Я нашел свою семью и обнаружил, что люблю ее. Я примирился с отцом. Я сражался за королевство. Я испробовал все, что мог, чтобы удержать мир от распада. Теперь, похоже, все это ни к чему не привело, и у меня не осталось желания жить дальше. Душа моя онемела. Прости меня.
Она поцеловала меня.
— Мы еще не разбиты. Ты снова станешь собой.
Я покачал головой.
— Это что-то вроде последней главы «Алисы». Если я крикну: «Мы ведь всего-навсего колода карт!», то, чувствую, все мы поднимемся в воздух и разлетимся в разные стороны, как разрисованные картинки. Я с вами не еду. Оставьте меня здесь. В любом случае я всего лишь «джокер».
— Сейчас я сильней тебя, — сказала она. — Ты едешь!
— Это нечестно.
— Кончай есть.
Я отложил еду. Она добавила:
— Времени еще достаточно. Тебя хочет видеть твой сын Мерлин. Позвать его сюда?
— Его взяли в плен?
— Не совсем так. Он не воевал. Он просто пришел недавно к нам и попросил встречи с тобой.
Я кивнул, и она ушла. Я отхлебнул еще из фляги. Мне было не по себе. Что я могу сказать взрослому сыну, о существовании которого узнал только недавно? Я пытался представить себе, как он относится ко мне. Знает ли о решении Дары? Как я должен вести себя с ним? Я видел, как он идет ко мне оттуда, где стояли мои родственники. Почему они отошли в сторону от меня, думал я. Почему ко мне все подходят по одному? Мне вдруг показалось, что это из-за меня они задерживаются с отправлением. Влажные ветры грозы уже дышали в лицо. Мерлин глядел на меня во все глаза. Но чувств никаких этот взгляд не выражал. Я думал о Даре. О ее пророчестве насчет разрушения. Кажется, оно исполняется.
Хотел бы я знать, в каких она отношениях с сыном. Очень многое хотел бы знать. Мерлин наклонился надо мной и сжал мне руку.
— Отец, — произнес он.
— Мерлин, — я встал, опираясь о его руку.
— Не вставай, не нужно.
— Да ладно, — я прижал его к себе, затем отпустил. — Я рад нашей встрече. Выпей вина.
— Спасибо.
Он взял флягу, сделал несколько глотков и протянул ее обратно.
— Твое здоровье, — произнес я и пригубил сам. — Сожалею, что не могу предложить тебе кресло.
Я опустился на землю. Он сделал то же самое.
— Никто не знает, что ты совершил, — сказал он, — кроме Фионы, которая только и заметила, что дело это было чрезвычайно трудное.
— Не имеет значения, — отмахнулся я. — Я рад, что сумел добраться сюда, хотя бы затем, чтобы повидаться с тобой. Расскажи мне о себе, сынок. Каков ты? Как обошлась с тобой жизнь?
Он отвел взгляд.
— Я прожил еще мало и немногое совершил.
Мне было интересно, умел ли он менять облик, но я не решался об этом спрашивать. Нет смысла искать мои с ним различия, ведь мы только встретились с ним.
— Не могу себе представить, что это такое — вырасти при Дворе, — заметил я.
Он впервые улыбнулся.
— А я не могу себе представить, что это такое — вырасти в другом месте. Я был не похож на других, и потому меня предоставили самому себе. Меня обучали обычным вещам, которые должен знать и уметь дворянин. Магия, оружие, яды, верховая езда, танцы. Мне говорили, что в один прекрасный день я буду правителем Амбера. Это уже невозможно, так ведь?
— Да, в ближайшем будущем вряд ли.
— И очень хорошо. Потому что это единственное, чего бы я не хотел.
— А чего бы ты хотел?
— Я хочу перейти Лабиринт и приобрести власть над Отражениями. Как моя мать. Я хотел бы попутешествовать там, посмотреть достопримечательности, увидеть всякие чудеса. Как ты думаешь, я смогу это сделать?
Я сделал еще глоток и передал флягу ему.
— Вполне вероятно, что Амбера больше нет. Все зависит от того, успел ли твой дед завершить то, что он попытался сделать. Его уже нет, чтобы рассказать нам об этом. Но так или иначе, а Лабиринт есть. Если мы переживем эту дьявольскую грозу, я обещаю, что найду новый Лабиринт, научу тебя, и ты пройдешь его.