Мы шли по коридору, и Джулиан молчал, а я скорее умер бы, чем заговорил первым. Судя по эху шагов, сначала мы очутились в большом зале, потом поднялись по лестнице и в конце концов попали во дворец. Меня привели в какое-то помещение и усадили на стул. Парикмахер залязгал ножницами, подрезая мне волосы, затем спросил (я не узнал его голоса), желаю я подстричь или побрить бороду.
— Побрить, — ответил я.
Затем маникюрша принялась усердно работать над моими ногтями. Меня помыли, а после ванной помогли облачиться в чистую одежду, которая висела на мне, как на вешалке. Я совсем забыл, что сильно похудел. Вскоре меня отвели в другое помещение, где звучала музыка, вкусно пахло и слышался веселый смех. Я понял, что нахожусь в Банкетном зале дворца. Когда Джулиан усадил меня за стол, шум голосов несколько утих. Прозвучали фанфары, и меня заставили подняться на ноги. Я услышал тост, который громко произнес Каин:
— За Эрика Первого, короля Амбера! Да здравствует король!
Я не стал пить, но, казалось, этого никто не заметил. Я старался наесться до отвала, потому что так вкусно меня не кормили ровно год. Из застольных бесед я понял, что сегодня — годовщина коронации Эрика. Со мной никто не разговаривал, я ни к кому не обращался: Корвин присутствовал, но Корвина не существовало. Таким образом Эрик хотел меня унизить, а заодно напомнить братьям, что он не пощадит тех, кто осмелится посягнуть на его власть. К тому же им было приказано забыть мое имя. Банкет продолжался далеко за полночь. Кто-то все время подливал мне вина в бокал (и на том спасибо), а я сидел, чуть развалясь, и слушал музыку. Когда столы убрали, меня усадили в уголок, чтобы я не мешал людям танцевать. Я напился, как сапожник, и наутро был втащен в камеру чуть ли не волоком. К великому моему сожалению, я напился не до такой степени, чтобы меня вытошнило на пол или на чей-нибудь шикарный костюм.
Так закончился первый год моей тьмы.
Я не стану докучать вам ненужными повторами. Второй и третий годы моего заточения ничем не отличались от первого и завершались банкетами в честь Эрика. В течение второго года Рейн приходил дважды. Он приносил мне полные корзинки продуктов и сообщал вороха новостей. В третий год он спускался в подземелье шесть раз, почти каждые два месяца. Я говорил ему, что рисковать глупо, съедал все, что он приносил, и жадно выслушивал новости. Дела в Амбере шли неважно. Непонятные существа из других Отражений бесчинствовали в реальном мире. Их уничтожали. Эрик не мог понять, что происходит. Я не рассказал Рейну о своем проклятье, но в душе порадовался, что оно сбывается.
Рэндом все еще был пленником. Его жена добилась своего и жила вместе с ним. Положение остальных моих братьев и сестер оставалось неизменным.
Пошел четвертый год моего заключения, когда это произошло. Это! На радостях я откупорил последнюю бутылку вина и распечатал последнюю пачку сигарет, которые держал про запас. Я курил сигареты, пил вино и наслаждался мыслью о том что победил Эрика. Узнай он о случившемся, мне пришел бы конец. Но я был уверен, что он ни о чем не подозревает. Поэтому я пил, курил, веселился и в свете того, что произошло, строил планы. Да, да, именно в свете! Справа от себя я видел небольшое яркое пятно! А теперь вспоминайте: я проснулся на больничной койке и узнал, что поправился слишком быстро. Вам ясно? С точки зрения медицины переломы у меня срастаются практически мгновенно. Впрочем, как у всех членов нашей семьи. Я заболел чумой и выздоровел. Я вынес все тяготы похода на Москву… Никто не регенерирует так быстро, как я. Когда-то мне говорил об этом Наполеон. И генерал Макартур. Регенерация нервных тканей заняла у меня больше времени. Ничего удивительного. Это прекрасное яркое пятно справа означало только одно: ко мне вернулось зрение. Спустя некоторое время я понял, что свет проникал сквозь зарешеченное окошко и двери моей камеры. Прошло более трех лет, и я использовал тот самый шанс из миллиона, о котором говорил раньше. Эрик не обладал такими способностями, поэтому вряд ли мог предположить, что я вновь стану зрячим. Но я знал, что мои нервные клетки регенерируют. Во время франко-прусской войны я сломал позвоночник, и меня парализовало. Через два года я бегал, позабыв о болезни. И я с самого начала надеялся, что сумею вырастить новые глаза, хотя они и были выжжены каленым железом. Моя безумная надежда сбылась. Зрение ко мне вернулось.
Сколько времени осталось до четвертой годовщины коронации Эрика? Сердце сильно забилось в моей груди. Как только кто-нибудь заметит, что я зрячий, мне немедленно выжгут глаза. Следовательно, необходимо бежать из тюрьмы, пока год не закончился. Но как? Раньше я не задумывался о побеге. Какой смысл бежать из камеры, не зная, куда идти дальше? Я был слеп, а на постороннюю помощь рассчитывать не приходилось. Но сейчас… Тяжелая деревянная дверь была обшита медными полосами. В ней имелись два отверстия: крохотное зарешеченное окошко для наблюдений, примерно на пятифутовой высоте, и небольшие воротца в нижнем углу, сквозь которые подавался поднос с пищей. Кроме слабого света, проникавшего сквозь зарешеченное окошко, я ничего не видел. Во-первых, зрение еще не вернулось ко мне полностью, а во-вторых, насколько я знал, в подземных темницах Амбера всегда царила непроницаемая тьма.
Я закурил сигарету и стал ходить из угла в угол, думая о побеге. В моем распоряжении были моя одежда, тюфяк и сколько угодно затхлой сырой соломы, разбросанной по полу. У меня оставались также несколько коробков спичек, но мысль о поджоге я отверг. Я сомневался, и не без основания, что в случае пожара меня кинутся спасать. Кроме того, я являлся счастливым обладателем ложки, украденной на последнем банкете. Я хотел стянуть нож, но Джулиан поймал меня на месте преступления. К счастью, он не видел, что незадолго до этого я засунул в сапог ложку. Мог ли я совершить побег с помощью ложки? Я часто слышал рассказы об узниках, которые умудрялись прокопать подземный ход чуть ли не пряжкой от пояса. Но у меня не было ни пояса, ни времени на подвиги в духе графа Монте-Кристо. Если я не сумею убежать в течение нескольких месяцев, мне придется расстаться с моими новыми глазами.
Я вновь подошел к двери. Цельнодубовая панель, обтянутая четырьмя медными полосами. Одна полоса сверху, другая — снизу, над воротцами, и две — перпендикулярно, по обе стороны квадратного зарешеченного окошка. Я знал, что дверь открывается наружу и замок находится с левой стороны. Память услужливо подсказала, что помимо замка существует еще тяжелый засов, и что толщина панели — два дюйма. Налегая на дверь плечом, я точно определил место, где находится замок, придвинул тюфяк, чтобы удобнее было стоять на коленях, и ручкой ложки очертил квадрат, который мне следовало прорубить. Я работал до тех пор, пока рука не стала свинцовой от усталости, наверное, несколько часов. Затем провел пальцами по деревянной поверхности. Я добился немногого, но ведь это было только началом. Взяв ложку в левую руку, я продолжал трудиться. Все время я жил надеждой, что скоро явится Рейн. Я не сомневался, что мне удастся уговорить его отдать кинжал. Однако он все не появлялся, и я продолжал потихоньку снимать стружку с двери. Я работал день за днем, не покладая рук, и вскоре вгрызся в дерево примерно на полдюйма. Каждый раз, когда раздавались шаги стражника, я убирал тюфяк на прежнее место и ложился спиной к двери. Как только стражник уходил, я возобновлял работу. Но вскоре, как ни обидно, мне пришлось сделать перерыв, и довольно продолжительный. Дело в том, что руки мои, хоть я и заворачивал их в тряпки, на которые рвал одежду, покрылись водяными пузырями. Пузыри полопались, и в конце концов я стер ладони и пальцы в кровь. Пришлось отложить ложку в сторону, а свободное время посвятить составлению планов на будущее.
Проделав отверстие в двери и отрыв замок, я подниму засов. Шум от его падения, естественно, привлечет внимание стражника. Но я успею выйти из камеры. Он, естественно, вооружен. Мне придется с ним драться. Зная, что я ослеп, стражник не станет меня бояться. А может, и станет, если слышал, как мы с Блейзом сражались на лестнице, ведущей в Амбер. Стражника придется убить, и тогда я буду вооружен. Я схватил себя левой рукой за правый бицепс и напряг мускулы. О боже! Я совсем высох! Как бы то ни было, во мне текла королевская кровь, и я чувствовал, что даже в ослабленном состоянии сумею справиться с обычным человеком. Может быть, я обманывал себя, но вскоре мне придется проверить свои силы на деле.
Если этот план удастся и в моих руках окажется шпага, ничто меня не остановит. Я доберусь до Лабиринта, пройду его и перемещусь на любое Отражение. Я залечу свои раны и не стану спешить. Пусть пройдет сто лет, но я нападу на Амбер не раньше, чем буду уверен в победе. В конце концов, формально я был королем Амбера. Разве я не короновал себя в присутствии всех прежде, чем Эрик? Это послужит мне оправданием, когда я отправлюсь на войну за трон. Если бы только можно было управлять Отражениями, не выходя из Амбера! Тогда мне не пришлось бы проходить Лабиринт. Но мой Амбер — центр Вселенной, и уйти из него не просто.
Руки мои зажили примерно через месяц: от грубой работы на них образовались жесткие мозоли. Я ощупал то, что удалось уже выдолбить. Углубление составляло примерно половину толщины двери. Я взялся за ложку, но в это время раздались шаги стражника. Быстро оттащив тюфяк, я улегся на него спиной к двери. Воротца скрипнули, раздался стук подноса об пол, и шаги стали удаляться. Я заранее знал, что мне принесли: кружку воды, ломоть заплесневелого хлеба и, если повезло, кусок сыра. Я решил перекусить чуть позже и вновь принялся за работу. Затем я услышал смешок. Он раздался совсем рядом, за моей спиной. Я повернулся, хотя и так было ясно, что в моей камере кто-то появился. Он стоял у левой стены и хихикал.
— Кто здесь? — спросил я, и голос мой прозвучал как-то странно. Впрочем, это были первые слова, которые я произнес за долгое-долгое время.