— Пойду посмотрю, в чем дело.
— Возвращайся скорее.
Я перепрыгнул через придорожную канаву, продрался сквозь густой кустарник, преодолел довольно крутой подъем и очутился на вершине холма. Крик повторился, послышались какие-то непонятные звуки: я увидел внизу Черную дорогу, на которой футах в ста пятидесяти от обочины разыгрывалась странная сцена. Если б не огонь костра, можно было бы подумать, что передо мной мелькают кадры черно-белого кино. Женщина в белом с черными распущенными волосами, ниспадающими до талии, была привязана к черному дереву, и у ее ступней дымились черные головешки. С полдюжины мужчин, волосатых альбиносов, либо голых, либо срывающих остатки одежд, приплясывали, бормоча и ухмыляясь, тыкали в женщину палками, раздували костер и все время хватали себя между ног. Ее длинное белое платье, изодранное в лохмотья и обнажившее пышную фигуру, начало тлеть, а лица я разглядеть не мог из-за дыма. В мгновение ока я спустился с холма, одним прыжком перемахнул через высокую черную траву, побежал вперед и бросился на волосатых уродов, снеся первому голову с плеч и проткнув шпагой второго. Остальные повернулись ко мне, угрожающе махая палками и что-то крича. Грейсвандир засверкала, как молния, и в несколько секунд с бандитами было покончено. Трупы валялись на черной земле, и жидкость, вытекавшая из них, тоже была черной. Я резко повернулся, расшвырял костер ногой, подошел к женщине и, взмахнув шпагой, перерезал стягивающую ее веревку. Рыдая, она упала в мои объятия. Только тогда я заметил ее лицо, вернее, его отсутствие. На ней была маска, овальная и гладкая, с отверстиями для глаз.
Я отвел женщину подальше от горящих ветвей, и она прижалась ко мне всем телом, тяжело дыша. Подождав для приличия несколько секунд, я попытался осторожно высвободиться из ее объятий, но безуспешно. Для женщины она была на удивление сильна.
— Успокойтесь, не надо, все будет в порядке, — пробормотал я стандартные в таких случаях слова, но она не ответила, лишь прижалась еще сильнее и начала ласкать — грубо, искусно, вызывая вполне определенное возбуждение, которое меня в первый момент озадачило. С каждой секундой она становилась все желаннее. Я вдруг понял, что провожу рукой по ее волосам, глажу податливое тело.
— Успокойтесь, — повторил я. — Кто вы? Почему вас хотели сжечь? Как вы сюда попали?
И вновь я не получил ответа. Она перестала плакать, но дышала тяжело — правда, совсем по другой причине.
— Зачем вы надели маску? — И попытался снять ее, но женщина резко откинула голову.
Впрочем, я не придал этому никакого значения. Понимая рассудком, что возникающая страсть нелепа, я был так же беспомощен, как боги эпикурейцев, и хотел одного — обладать этой женщиной, причем немедленно. Затем мне показалось, что Ганелон громко меня зовет, и я хотел было повернуться, но она удержала меня. Я был просто поражен ее силой.
— Дитя Амбера, раздался голос, знакомый и незнакомый в одно и то же время. Мы твои должники, и сейчас ты будешь весь наш.
Словно издалека я слышал крики Ганелона, обрушившего на мою голову поток отборной матерной ругани. Я напряг мускулы и почувствовал, как ослабевает и разжимается кольцо ее рук. Затем я сорвал с нее маску. Когда я освободился, женщина коротко, зло вскрикнула, а после того, как маска оказалась в моей руке, сказала всего четыре слова, оказавшиеся ее последними:
— Амбер должен быть разрушен!
Под маской лица не было, одна пустота. Сама она — оно — исчезла. Белое платье упало на землю. Повернувшись, я увидел, что Ганелон лежит на обочине Черной дороги, и ноги его неестественно вывернуты. Он рубил шпагой направо и налево, но я не понял, что случилось, и быстро побежал к нему. Высокая черная трава, которую я перепрыгнул, бросившись на крик о помощи, крепко обвила лодыжки и бедра моего спутника. Правда, ему удалось частично освободить правую ногу, но трава кидалась, как зверь, пытаясь поймать руку со шпагой. Я пустил в ход Грейсвандир, встал позади Ганелона и тут только заметил, что все еще держу маску. Я бросил ее на черную землю, и она задымилась. Я взял Ганелона под мышки и оттащил от обочины. Трава сопротивлялась, не желая уступать, но я оказался сильнее. Он с трудом встал, опираясь на меня, и воскликнул, хлопая себя по бедрам:
— Мои ноги! Они как мертвые?
Я помог ему добраться до фургона, и Ганелон уцепился за его борт.
— Щекотно, — заявил он, топая ногами. Кажется, я начинаю что-то чувствовать… О-о-оо!
В конце концов он с трудом взобрался на козлы и я сел рядом. Ганелон вздохнул.
— Вроде бы полегчало, — сказал он. По-моему, онемение проходит. Эта дрянь высосала из меня все силы. А у вас что случилось?
— Ты оказался прав. Это проклятое место.
— Что будем делать?
Я взял вожжи в руки и отпустил тормоз.
— Поедем, никуда не сворачивая. Мне надо кое-что выяснить. Держи шпагу наготове.
Он буркнул что-то нечленораздельное и положил шпагу на колени. Лошадям моя идея пришлась не по нутру, так что пришлось легонько стегнуть их кнутом. Мы въехали на Черную дорогу, и мне показалось, что я сижу в кинозале и смотрю картину о второй мировой войне. Реалистичный, страшный, пугающий фильм о недалеком прошлом. Даже скрип фургона и стук копыт звучали глухо, доносились как бы издалека. У меня звенело в ушах. Трава заволновалась, когда мы проезжали мимо, хотя я выбрал такое место на обочине, где она не росла. Клубившийся туман не имел запаха, но тем не менее в низинах трудно было дышать. У первого же валуна я начал менять Отражения и свернул направо. Черный пейзаж остался неизменным. Это меня взбесило. Я вызвал в памяти Лабиринт и удержал его перед своим мысленным взором. Лабиринт горел, полыхал огнем. Я вновь поменял Отражения.
В ту же секунду что-то лопнуло у меня в голове. Страшная боль пронзила мозг, словно его проткнули раскаленным железным прутом. Вот тогда я разозлился по-настоящему и напряг все силы, стараясь добиться перемен, превратить Черную дорогу в ничто. Предметы потеряли очертания. Туман сгустился. Я встряхнул вожжами, и лошади перешли на бег. В голове у меня загудело, она разбухла от боли и, казалось, сейчас взорвется. Но взорвалась не моя голова, а Вселенная. Земля затряслась, пошла трещинами. Окружающий нас мир забился в эпилептическом припадке и рассыпался, словно головоломка. Я увидел зеленую ветвь, висевшую в пустоте рядом с лужицей воды; проблеск лица за окном; звезды… Отовсюду раздавались звериные крики, человеческие голоса, грохот машин. Мне показалось, что Ганелон выругался, но я не был в этом уверен. От нестерпимой боли я потерял сознание, но из упрямства и злости твердо решил бороться, пока хватит сил. Я сконцентрировался на Лабиринте — так утопающий хватается за соломинку, а умирающий взывает к богу — и ударил по Черной дороге всей силой воли, чтобы и памяти о ней не осталось.
Внезапно у меня перестала болеть голова. Лошади неслись во весь опор по зеленому полю. Ганелон перехватил вожжи, но я уже натянул их, крича на испуганных животных. Фургон остановился. Мы пересекли Черную дорогу. Я повернулся. Воздух сзади дрожал и колебался, непрестанно менялись очертания мира. И лишь там, где мы проехали, четко видна была тропинка, поросшая зеленей травой.
— Когда вы отправляли меня в ссылку, дорога была лучше, — заметил Ганелон.
— Спору нет, — согласился я и принялся успокаивать лошадей, разговаривая с ними ласковым тоном и понукая, чтобы свернуть с поля на дорогу.
Солнышко ласково пригревало, на щедрой темной земле росли высокие травы. Впереди показался лес, и, въехав в него, мы почувствовали одурманивающий запах хвои. В ветвях прыгали белки, переговаривались птицы. Я был очень доволен, что мне все-таки удалось попасть на другое Отражение, именно то, которое было нужно. Наша дорога круто свернула чуть ли не в обратном направлении, стала петлять, и вновь мы увидели справа черную дорогу, зловещую и незыблемую. Видимо, она действительно пересекала все Отражения. Головная боль у меня окончательно прошла, сердце перестало колотиться как бешеное. Мы поднялись в гору, и с вершины ее перед нами открылся прекрасный вид на высокие холмы, зеленые луга, перелески, напоминавшие мне о путешествии по Пенсильвании, которое я совершил много лет назад. Я с наслаждением потянулся и посмотрел на Ганелона.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально. — Он оглянулся. — Послушайте, Корвин, у меня очень хорошее зрение…
— Зачем ты мне это говоришь?
— Там, вдалеке, я вижу всадника, который быстро к нам приближается.
Я быстро встал и повернулся. Он был очень далеко, по ту сторону Черной дороги, но кто еще мог нестись во весь опор по нашему следу? Я выругался и схватил вожжи.
— Готовься еще к одной бешеной скачке, — сказал я Ганелону.
— Это Бенедикт?
— Думаю, да. Слишком много времени мы потеряли на Черной дороге. Когда Бенедикт один, он может мчаться по Отражениям со скоростью ветра.
— Вы считаете, нам удастся уйти от погони?
— Там видно будет. Скоро выясним.
Я прикрикнул на лошадей и взмахнул кнутом. Разыгралась буря. Фургон накренился, едва не опрокинувшись. Скала справа от нас закрыла небо. Мы объехали ее, темнота сгустилась, пошел сухой снег, жалящий наши лица и руки. Мы катились вниз, и снегопад сменился метелью, слепившей глаза. Ветер визжал в ушах, фургон подскакивал на выбоинах, его заносило. Вокруг нас стояли сугробы; вместе с дыханием изо рта вырывался пар; ледяные сосульки свисали с ветвей деревьев.
Мгновенное помутнение чувств… Достаточно… Мы продолжали нестись вперед, и ветер визжал и стонал, заметая дорогу снегом. Поворот… Буран прекратился, на безоблачном небе светило солнце, согревая землю, все еще покрытую снегом и льдом… И, проехав сквозь туман, мы очутились на безжизненном каменистом плато… А затем свернули направо и вновь увидели солнечный свет, зеленую долину, нагромождение голубых камней… И Черную дорогу вдалеке.
Жара стояла невыносимая, от земли поднимались испарения. Кипящие ручьи пузырились, влажным воздухом невозможно было дышать. Мелкие лужицы блестели, словно бронзовые монеты. Лошади неслись, обезумев от страха, а вдоль дороги стали бить гейзеры. Горячие струи воды пролетали мимо нас, разливаясь по земле широкими реками. Небо было цвета меди, а солнце похоже на печеное яблоко. Зловонный ветер пыхтел, как собака, у которой несло падалью из пасти. Земля задрожала, и где-то вдалеке взорвалась вершина холма, плюясь в небо огненными струями. Взрывная волна чуть не сбросила нас с козел. Фургон кидало в разные стороны. Земля продолжала дрожать, ураганный ветер свистел в ушах. Мы свернули с дороги, и я погнал лошадей по каменистой равнине. Повсюду возвышались горы, очертания которых плясали в раскаленном воздухе.