Швейцарская игрушка, механическое насекомое, она действует, она смертоносна и по-своему красива… И тьма уходит полностью, открывая его… Бенедикт стоит у трона в небрежной позе, слегка опираясь на него правой механической рукой. Он наклоняется к трону, его губы шевелятся. Тьма уходит в сторону, и я вижу, кто сидит на троне. Дара!!! Она повернулась вправо, она улыбается, кивает Бенедикту, ее губы что-то произносят. Я подхожу ближе и вытягиваю Грейсвандир вперед до тех пор, пока ее острие не останавливается на впадине, чуть ниже её груди. Медленно, очень медленно, она поворачивает голову и встречается со мной взглядом. Она оживает, и на ее лице появляются цвета. Ее губы вновь шевелятся, и на сей раз слова доходят до моих ушей.
— Кто вы и что здесь делаете?
— Нет, это мой вопрос. Ответьте на него, немедленно!
— Я Дара. Дара амберская, королева Амбера Дара. Я занимаю этот трон по праву крови и силы. А кто вы такой?
— Корвин. Тоже амберский. Не шевелиться! Я спрашивал, почему вы здесь.
— Корвин умер много веков назад. Я видела его гробницу.
— Она пуста.
— Нет, в ней покоится тело.
— Вашу родословную, быстро!
Она скашивает глаза направо, где все еще стоит призрак Бенедикта. В его правой руке появляется клинок. Он кажется почти продолжением руки, но Бенедикт держит его расслабленно, небрежно. Его левая рука теперь покоится на ее плече. Глаза Бенедикта ищут меня за рукоятью Грейсвандир. Он опускает взгляд на клинок и узнает рисунок на нем…
— Я праправнучка Бенедикта и адской девы Линтры, которую он любил, но затем умертвил, — Бенедикт при этих словах вздрагивает, но она продолжает — Я никогда не видела ее. Моя мать и мать моей матери родились в стране, где время течет по иному, чем в Амбере. Я первая по линии моей матери, кто имеет все признаки человека. А вы, лорд Корвин, всего лишь призрак из давно умершего прошлого, хотя и опасный. Я не понимаю, как вы попали сюда, но вам не следовало этого делать. Возвращайтесь в свою могилу. Не тревожьте живых.
Моя рука вздрагивает. Грейсвандир на какие-то полдюйма отклоняется. Но этого достаточно. Я не успеваю увидеть выпад Бенедикта. Его новая рука приводит в действие новую кисть, а та сжимает клинок, который ударяет по Грейсвандиру. Его другая рука перекидывает Дару через ручку трона, мгновением позже подсознательный образ доходит до меня, я отскакиваю, рублю воздух, выпрямляюсь и рефлекторно занимаю боевую стойку. Схватка духов — нелепо и смешно! Это неравный бой. Он не может даже достать меня, а Грейсвандир… Но нет! Он выпускает Дару, перебрасывает меч из одной руки в другую, поворачивается на месте и сводит старую и новую руки. Его левая кисть с поворотом скользит вниз и вперед. Будь мы оба мертвы, то была бы рукопашная. На какое-то мгновение мы сцепляемся. Этого достаточно… Сверкающая механическая рука, словно свитая из лунного света и огня, тьмы и гладких поверхностей, сплошь углы, ни одной кривой линии, пальцы чуть согнуты, на ладони серебрится вытканный отдаленно знакомый узор — эта рука вылетает вперед, вперед, к моей глотке… Она промахивается, ловит меня за плечо и большим пальцем вцепляется в гортань или в ключицу, не пойму точно, во что. Я бью его левой в живот, но там пустота…
Голос Рэндома:
— Корвин, сейчас встанет солнце! Спускайся скорей!
Я даже не могу ответить. Еще секунда-две, и рука вырвет то, за что она уцепилась. Эта рука… Грейсвандир и эта рука, которая по странности чем-то похожа на мой меч — вот два предмета, которые существуют в моем мире и в этом городе призраков…
— Я вижу тебя, Корвин! Вырывайся и иди на мою Карту!
Я вырываю Грейсвандир из плена, размахиваюсь и по большой стремительной дуге опускаю ее… Победить этим маневром Бенедикта или его призрак мог бы только другой призрак. Мы стоим слишком близко друг к другу, и он не может отразить удар, но его искусно нанесенный контрвыпад оставил бы меня без руки, если бы на этом месте была рука смертного…
Но это рука призрака, и я наношу удар изо всех сил. Удар приходится по смертоносному оружию из лунного света и огня, тьмы и гладких поверхностей, вблизи того места где оно входит в призрак.
Сильно рванув меня, рука отлетает от Бенедикта и застывает, цепляясь за мое плечо. Мы оба падаем…
— Вставай! Клянусь Единорогом, вставай, Корвин! Солнце всходит! Сейчас весь город исчезнет!
Пол подо мной то и дело становится прозрачным, туманится. Мельком я вижу освещенные солнцем воды… я вскакиваю, едва увернувшись от призрака, бросившегося за своей потерянной рукой… она цепляется как клещ, и бок снова болит… Внезапно я становлюсь тяжелым, и океан больше не исчезает. Я начинаю проваливаться сквозь пол. Краски возвращаются в мир дрожащими розовыми полосками. Пол исчезает, и открывается бездна, убийца Корвина…
Я падаю.
— Сюда, Корвин, скорее же!
Рэндом стоит на вершине горы, пытаясь дотянуться до меня рукой. Я протягиваю ему свою ладонь.
Из огня не всегда попадаешь в полымя. Мы распутали руки, ноги и встали. Я тут же снова сел на нижнюю ступень и освободил плечо от металлической руки. Крови не было. Но синяки останутся. Я швырнул руку наземь. В лучах восходящего солнца она выглядела угрожающе. Ганелон и Рэндом стояли рядом.
— Как ты, Корвин?
— В порядке, дайте только отдышаться.
— Я тут поесть принес, — сообщил Рэндом. — Можем здесь и позавтракать.
— Вот это здорово!
Рэндом начал распаковывать провизию. Ганелон пнул руку ногой.
— Что за чертовщина? — осведомился он.
Я покачал головой:
— Отчекрыжил ее у призрака Бенедикта. Не знаю почему, но она зацапала меня.
Ганелон наклонился, подобрал руку и внимательно осмотрел ее со всех сторон.
— Я думал, она куда тяжелей, — удивился он и помахал ею в воздухе. — Такой ручкой человека так можно отделать — мать родная не узнает.
— Ясное дело.
Он согнул и разогнул пальцы:
— Может, настоящему Бенедикту пригодится?
— Возможно, — проронил я, — правда, не знаю, стоит ли предлагать ее ему, но вполне вероятно, что ты прав.
— Как твоя рана?
— После таких приключений могла быть и хуже. После завтрака смогу ехать верхом, если только не будем нестись сломя голову.
— Отлично! Кстати, Корвин, пока Рэндом возится с едой, я хотел тебя кое о чем спросить. Может, это не к месту…
— Валяй, спрашивай.
— Для начала скажу, что полностью на твоей стороне, иначе меня бы здесь не было. Я буду драться с кем угодно, лишь бы ты занял трон. Но каждый раз, когда речь идет о наследнике трона, каждый начинает злиться и прерывает разговор, а то и просто меняет тему. Как Рэндом, пока ты гостил в облаках. Для меня не очень важно знать, какие у тебя или у других права на трон, но все-таки любопытно, откуда такие раздоры.
Я вздохнул и немного помолчал.
— Что поделаешь? — произнес я через некоторое время. — Если мы сами не можем разобраться в своих делах, то для постороннего они, наверное, вообще темный лес. Бенедикт самый старший из нас. Его матерью была Симнея. Она родила отцу еще двух сыновей — Озрика и Финндо. Потом… как бы поточнее выразиться… в общем, Файла родила Эрика. После этого отцу чем-то не понравился брак с Симнеей, и он аннулировал его. Как говорят в моем старом Отражении — с самого начала. Хитрый фокус, а? Но он же был королем!
— Выходит, все они стали незаконнорожденными?
— Не совсем так. Их положение стало менее ясным. Как я понимаю, Озрика и Финндо это здорово разозлило, но они вскоре скончались. Бенедикт либо разозлился меньше, либо оказался благоразумнее прочих. Он не стал поднимать шума. Потом отец женился на Файле.
— И Эрик стал его законным сыном?
— Стал бы, если бы отец формально признал его. Он обращался с ним так же, как и с остальными, но никогда не заявлял об этом официально, возникли бы осложнения с семьей Симнеи, а в то время их позиции усилились.
— Он обращался с ним, как со своим собственным сыном…
— Да, но позже он официально признал Льювиллу. Она родилась вне брака, но он решил признать отцовство. Как же ненавидели ее за это все дружки Эрика! Ведь его положение стало еще более сомнительным. Ну вот, а потом Файла стала моей матерью, я родился в браке, а потому являюсь первым из тех, у кого есть несомненное право на трон. Если ты переговоришь с остальными, то у них, вероятно, найдутся свои аргументы, но факты остаются фактами, вот так-то. Правда, Эрик мертв, а Бенедикта трон не интересует, и все это кажется совсем не таким важным, как когда-то… Вот такие дела, Ганелон.
— Кажется, понимаю, — промолвил он. — Тогда еще вопрос…
— Что еще?
— Кто следующий? То есть, случись что с тобой…
Я покачал головой.
— Дальше все еще больше запутывается. Должен был быть Каин, но он мертв. Значит, все перешло бы к детям Клариссы, рыжим. Блейзу, потом к Бранду.
— Кларисса? А что стало с твоей матерью?
— Умерла при родах Дейдры. Отец потом долго не женился, и когда, наконец, решил это сделать, то выбрал себе рыжеволосую девку из далекого южного Отражения. Я ее никогда не любил. Через некоторое время отец стал разделять мои чувства и начал пошаливать на стороне. После того, как в Ребма родилась Льювилла, они было помирились, в результате чего родился Бранд. Когда они разошлись окончательно, отец назло Клариссе признал Льювиллу. По крайней мере, мне так кажется.
— Женщин ты не считаешь претендентками?
— Нет. Они не подходят для этого, да и сами не рвутся к трону. Но если считать их, то Фиона была бы впереди Блейза, а после него — Льювилла. После Клариссиных деток идут Джулиан, Жерар и Рэндом. Ах, извини, перед Джулианом еще есть Флора. Даты браков тоже надо учитывать, но окончательный порядок никто не оспаривает. Ну, на этом и закончим.
— Ну что ж, закончим, — согласился Ганелон. — Значит, если ты умрешь, то на трон сядет Бранд?
— Как сказать… он сам сознался, что предал нас, и никто не пылает к нему особой любовью. В его нынешнем положении вряд ли кто примет его как короля. Не думаю, чтобы это заставило его отказаться от борьбы.