Она мчалась в Балтимор на полной скорости, словно наперегонки с солнцем, упорно твердя про себя, что просто хочет вернуться до того, как наступит час пик и дороги окажутся забитыми машинами.
Глава 8
— Вы тоже когда-нибудь умрете, Тесс.
Снова наступил понедельник, и она опять сидела в кабинете доктора Армистеда, на том же самом стуле с продранной обивкой. Ей вдруг пришло в голову, что ее недавнее прозрение касательно возможности загробной жизни само по себе должно стать объектом внимания психотерапевта, но на доктора Армистеда ее признание особого впечатления не произвело. Тесс почувствовала себя неловко — словно явилась на званый обед, не имея при себе приглашения.
— Право, даже не знаю, что еще вам рассказать. Честно говоря, ничего более интересного за эту неделю со мной не произошло.
— Неужели? А как же встреча в баре с тем человеком?
— С Троем Планкеттом? Что же тут интересного? Разговаривать с людьми — моя работа. Только иногда мне приходится за это платить.
Тесс упомянула о своей работе мимоходом, просто чтобы объяснить, как она оказалась в Антьетаме, хотя это смахивало на нарушение профессиональной этики. Или нет? Сказать точно она не могла.
— Думаю, это довольно интересно. Я не мог не заметить некоторого сходства между вашим нынешним делом и тем, что привело вас ко мне.
— Сходства? Я разговаривала с этим типом в баре. Он не сделал ни малейшей попытки обидеть меня. Да и у меня, признаюсь честно, ни разу не возникло желание вцепиться ему в волосы.
— Я имел в виду другое. Вы зашли в этот бар не случайно, а с заранее обдуманной целью, которую до поры до времени вынуждены были скрывать. В конце концов, узнай вы, что этот человек много лет назад убил свою бывшую возлюбленную, вы бы не беседовали с ним в баре, а прямиком отправились в полицию рассказать о том, что вам удалось узнать.
— Ну в общем-то конечно. Но так случается не всегда. Я не провожу расследование. — Я стараюсь увидеть суть вещей. Потом пишу отчеты. Иногда мне удается наткнуться на разгадку, иногда нет. Это как веление свыше, понимаете? Бывает, люди идут мне навстречу — возьмите хотя бы домовладельца в Шарпсбурге, а бывает…
— В этом смысле у нас с вами одни и те же проблемы. Я имею в виду то, что общественность не в состоянии понять, чем мы с вами занимаемся. А так же то, как прессе случается создавать стереотипы.
— Конечно, — кивнула Тесс. Странно, что он говорит куда больше, чем она сама. Но она ничего не имела против — больше того, у нее словно камень с души упал. Идя сюда, Тесс тщетно ломала себе голову, о чем с ним говорить. Может, поэтому она и рассказала ему о посещении Антьетама, да еще с такими подробностями. Если все пойдет так, как сейчас, то эту тему можно растянуть и на полгода. До того, как стать детективом, Тесс пару лет проработала репортером, и ей ничего не стоит вытянуть из человека все, что ей нужно знать. А женщиной она была и того дольше — так сказать, всю свою сознательную жизнь. И знала, что больше всего мужчины любят говорить о себе. — Раз уж вы заговорили об этом, то признаюсь вам честно: в моей прежней деятельности пресса сыграла гораздо более плачевную роль.
— В вашей прежней деятельности?
Тесс немного удивилась — она уже привыкла считать доктора человеком, которому известно о ней все.
— До того, как стать частным сыщиком, я была репортером в газете «Стар». Потом она была переименована в «Бикон-Лайт», меня уволили, и мне пришлось спешно менять работу. Мне тогда было двадцать семь лет.
— Это тревожит вас до сих пор?
— Господи, конечно. — Тесс постаралась, чтобы это прозвучало беззаботно, и однако сама поразилась, какой острой болью отдалось в ней упоминание об этом. В памяти моментально всплыл унизительный разговор с похожей на старого бульдога редакторшей, занимавшейся подбором кадров и не потрудившейся даже заглянуть в ее резюме. Тесс внезапно почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо — даже уши загорелись огнем.
— Почему?
— Это было единственное, что я по-настоящему любила. У меня ушло почти два года на то, чтобы снова найти себя. И то я считаю, что мне просто повезло. Впрочем, все к лучшему — на поприще детектива мне явно удалось добиться большего, чем если бы я осталась репортером. В сущности, я занимаюсь почти тем же самым — встречаюсь с людьми, расспрашиваю их, словом, собираю информацию. Но теперь мне не надо ужимать добытые мною сведения до размеров газетного столбца. Можно сказать, что сейчас я гораздо счастливее, чем была.
Доктор заговорил не сразу, словно взвешивая ее последние слова.
— Похоже, опыт все-таки неплохая вещь, — проговорил он, наконец.
— Что?
— Отказ от чего-то часто означает возможность начать новую, лучшую жизнь. Иначе говоря, конец часто становится началом.
— Если ты не в состоянии понять что-то, когда жизнь преподносит тебе такой урок в тридцать один год, тебя опасно выпускать на улицу без сопровождающего.
Доктор обиженно поджал губы. Казалось, столь резкий вывод на основе его же собственных слов неприятно задел его. Но, будучи профессионалом, он как ни в чем не бывало продолжал:
— На этот счет можно поспорить. Недаром же стихотворение Роберта Фроста «Дорога, которую ты не выбрал» находит такой отклик у многих из нас. Когда его герой тем зимним вечером стоит в лесу, он ведь далеко уже не ребенок Он взрослый, вполне сформировавшийся человек, и тем не менее остается только гадать, удовлетворен ли он выбором, который его заставила сделать жизнь. Он выбрал для себя менее проторенную дорогу. И эта дорога, как мы видим, изменила всю его жизнь.
— Да, только он умалчивает, к лучшему или к худшему. А ведь в этом вся разница, вы согласны?
— Лично я всегда считал, что к лучшему.
Тесс пожала плечами. Сама она не была так уж уверена в этом. Фросту следовало бы как-то прояснить этот вопрос.
— По-моему, вы спутали два его стихотворения.
— Простите, не понял?..
— Вы сказали, что его герой зимним вечером стоит в лесу на распутье. Но ведь речь об этом идет совсем в другом стихотворении Фроста. В этом… как его… «Чей это дом…» трам-пам-пам, и так далее. Фрост, конечно, великий поэт, но уж до того чисто американский, что просто першит в горле, словно переел лепешек из овсяной муки. Лично я предпочитаю Оудена или Йетса.
— А у вас есть любимое стихотворение?
— Есть, конечно… Только оно столь же банальное, как и «Дорога, которую ты не выбрал».
— Прошу вас не забывать об одном, — помрачнев, самым что ни на есть похоронным тоном заявил доктор. — В этом кабинете вы обязаны говорить чистую правду. Обманывать меня — все равно что твердить хирургу, к примеру, что болит у вас вовсе не колено, а шея. Пользы от этого не будет, а вот вред — наверняка. Итак… Что же это за банальное стихотворение?
— «К моей застенчивой возлюбленной». — Судя по выражению лица доктора, это ему ни о чем не говорило. — Автор Эндрю Марвелл. В нем парень пытается убедить даму своего сердца, что жизнь слишком коротка для того, чтобы тратить ее на долгие ухаживания, а потому следует брать от нее все, что она может тебе дать. — Естественно, в сочинениях, которые она писала в колледже, Тесс выражалась не столь прямолинейно и категорично, однако речь там шла именно об этом.
— Не уверен, что слышал его.
— Наверняка слышали. Его учат практически в каждой школе.
Хотя не в наших силах солнце удержать,
Его мы можем подгонять вперед,
В могиле тихо, славно и темно,
Однако для объятий там не место.
— М-да, несколько мрачновато.
— Это четверостишие всегда почему-то заставляет меня вспомнить песенку, которую мы пели, когда были детьми. «Глядя вслед похоронным дрогам, думаешь ли ты о том, что тоже когда-то будешь там?» В нем есть еще строки о том, как черви весело резвятся в глазницах черепа. Впечатляет, не так ли? Я бы сказала, очень образно.
Доктор Армистед рассмеялся, и на душе у Тесс вдруг разом полегчало.
— Я бы сказал, у вас на диво широкий спектр интересов: от Гражданской войны до поэзии Эндрю Марвелла и детской страшилки о трупных червях! Увы, это снова возвращает нас к тому, с чего мы начали.
— То есть?
— К могиле, где так темно, тихо и славно. Нравится вам это или нет, Тесс, но и вам когда-то придется оказаться там.
— Пока — да. Но, как я слышала, над решением этой проблемы уже работают. Прямо здесь, в госпитале Джона Хопкинса.
Было ли это случайностью, простым совпадением, что ее прежний кошмар снова вернулся к ней той же ночью? Вряд ли, решила Тесс. Распахнув настежь французское окно, она крадучись вышла наружу. В ее так до конца и не отремонтированном бунгало терраса была чуть ли не единственным местом, где работы были закончены. К черту доктора Армистеда и его загробные беседы, со злостью выругалась она про себя. Да и сама она хороша — незачем было бродить по кладбищу и думать о неизбежности смерти! В конце концов, Джонатан Росс вот уже два года, как в могиле. Прошло уже больше года с тех пор, когда ее в последний раз мучил во сне этот кошмар, и она снова и снова видела, как он умирает у нее на глазах.
Апрельская ночь была холодной, а на Тесс не было ничего кроме тонкой хлопчатобумажной ночной сорочки, но сейчас она даже радовалась этому — ночной холодок был отличным средством отогнать прочь дурацкие мысли. Она облокотилась о перила, глядя в темноту парка Стоуни-Ран. Кое-где в темноте мелькал свет — отблески уличных фонарей, освещавших улицы к северу и югу от нее. Но здесь, где ни в одном доме по соседству не светились окна, окружавшие ее мрак и безмолвие казались настолько плотными, словно она окунулась в головой в банку с чернилами.
Они с Джонатаном не были возлюбленными — во всяком случае, в то время, когда его убили. То, что объединяло их, было меньше и в то же время неизмеримо больше, чем любовь. Эти отношения, неожиданно и прочно связавшие их сразу после окончания колледжа, почему-то заставили обоих вдруг почувствовать себя совсем взрослыми. Они стали друг для друга чем-то вроде ориентира, по которому каждый из них ревниво сверял свои собственные успехи. К тому времени, как его настигла смерть, Джонатан уже далеко обошел Тесс в этом марафоне — ведь в газете его считали чем-то вроде восходящей звезды. Он погиб, вернее, был убит, из-за тайны, которая так и не была открыта, которую он доверил только Тесс и которую завещал ей хранить. А Тесс, к тому времени уже не работавшая в газете и, следовательно, не имевшая возможности опубликовать ее, уже ни для кого не представляла опасности. И потому осталась жива.