— Никогда я не признаю сопляка мастером! — возмущенно выдохнул старейшина Цвайберг. — Это ведь и будет нарушением традиций! Чего будет стоить звание мастера, если любой сопляк сможет получить его?
— Не любой, — возразила владыка. — А только талантливый. Да бросьте, старейшина Цвайберг, вы же сами знаете, что он — гений. Ну так и дали бы ему звание по заслугам, невзирая на молодость.
— Никогда! У меня есть свои принципы! — окончательно уперся Цвайберг. — Слушать ничего не желаю! Да еще три насечки ему, паршивцу! — добавил глава Совета Мастеров с обидой.
— Вот-вот, — покивала владыка. — А у вас всего две, старейшина… Обидно?!
— Обидно?! Да я плевать хотел! — возмутился старейшина Цвайберг. — Сказал — нет, значит — нет!
— Не наплюйте себе в бороду, старейшина, — сказала Гуннхильд. — Что ж, нет — значит, нет. Видит Бог, я старалась. Значит, обойдемся без вас.
— Как?! Что значит — без меня?! Я — глава Совета! — старейшина Цвайберг аж выпучился от натуги и возмущения. — Фрейлих и Бромхерц нипочем не посмеют без моего ведома объявить кого-то достойным звания мастера, а без их совместного решения голоса всех остальных…
— Согласно древнему закону, о почитании коего вы столь печетесь, старейшина, владыка имеет право… — устало напомнила Гуннхильд.
— Но… владыка должен быть мужчиной! — торопливо произнес старейшина Цвайберг.
— Закон этого не оговаривает, — мстительно улыбнулась Гуннхильд.
— Но он это подразумевает! — в голосе старейшины Цвайберга зазвучали почти панические нотки. — Мастерский ранг не может присуждать женщина!
— Женщина не может, — согласно кивнула Гуннхильд. — Но женщина и не станет. А вот владыка…
В ее руках, словно по мановению волшебной палочки, появился мастерский обруч. Новенький. Без единой насечки.
— Ты не посмеешь! — от возмущения переходя на «ты», выкрикнул старейшина. — Чтобы какая-то…
— Не посмею?
Ловким движением владыка вырвала у старейшины Цвайберга особый ритуальный молот, коим и производились насечки на мастерском обруче, насечки, подтверждающие мастерское право и мастерский ранг, согласно заслугам каждого конкретного претендента. Уклонившись от взметнувшихся рук старейшины, владыка шагнула к наковальне.
Три взмаха.
Три удара.
Три насечки легли на мастерский обруч юного гнома.
Оба старейшины с гневным ревом двинулись вперед и остановились как вкопанные под грозным взглядом Гуннхильд.
— Ты посмеешь поднять руку на своего владыку, старейшина Цвайберг? — тихо спросила Гуннхильд. — Или ты, старейшина Тифбауэр?
— Нет, но… — ошарашенно выдохнул Цвайберг.
Тифбауэр молчал, тяжело дыша, будто вот только что самолично целый забой выработал, только кирки в руках не хватало…
— Я решаю это дело своей волей, старейшины. А с остальным… посмотрим. Пересматривайте свои взгляды, старейшины. Пересматривайте, пока есть что пересматривать. Пока на вас вообще обращают хоть какое-то внимание! — Она покачала головой, вздохнула и рукоятью вперед протянула ритуальный молот обратно старейшине Цвайбергу.
— Тебе-то что за дело, отступница?! — выхватывая молот, возмущенно прокудахтал Цвайберг. — Небось еще и радуешься, что не обращают!
— Я — не отступница, — возразила Гуннхильд. — Я — хранительница. Настоящие отступники — это вы, старейшины! Своим глупым упрямством вы окончательно рушите те самые традиции, о которых столь много болтаете! А радоваться тут нечему.
— Дожили! — ядовито прокомментировал старейшина Тифбауэр. — Малолетний сопляк — мастер третьего ранга — Творец Вещей! Интересно, на каком месте он станет носить положенный каждому мастеру бронзовый набородник?
— На обруче, — мигом отпарировала владыка, доставая означенный набородник и цепляя его сбоку на мастерский обруч. — Думаю, у молодежи это быстро войдет в моду!
Проснувшись наутро в уютной гостевой комнате дома господина судьи, Якш решил прогуляться по городу. Почему бы и нет, в самом-то деле? Все равно господина судью по делу вызвали, так что поговорить не с кем и делать пока нечего. А прогуляться — увидеть что-нибудь новое, небывалое, у людей ведь куда ни ткнись — диковины. Заодно и аппетит нагуляется, что за радость садиться завтракать, когда охоты нет?
Иногда нужно как следует подумать, прежде чем принять даже самое безобидное решение. Иногда такие решения только кажутся безобидными.
Якш никогда не видел этого человека — и все же узнал его. Его лицо… Якш хорошо знал такие лица. Такие лица невозможно запомнить, зато узнаются они безошибочно, что у людей, что у гномов. Потому что это не лица, а маски, ставшие лицами, но так и оставшиеся масками. И принадлежат они обычно представителям одной и той же профессии…
Так что ремесло подошедшего Якш опознал без труда, и в том, какое именно предложение сейчас сорвется с этих бледных, бесцветных, куском мыла ускользающих из памяти губ, он не сомневался ни на мгновение. Поэтому и бросил свое «нет» так высокомерно и презрительно, как только мог. Подошедшего даже отшвырнуло слегка. Но он был профессионалом и быстро восстановил дистанцию.
— Вообще-то я хотел поздороваться, — негромко поведал подошедший.
Голос напоминал губы, выцветал, ускользал из памяти.
— А я попрощаться, — оборвал его Якш. — Иди своей дорогой, знать тебя не хочу!
— Но, владыка…
— Сам владыка, — скривился Якш. — Попробуй оскорбить меня еще раз, и я тебе просто в рожу плюну! Думаешь, если длинный, как жердь, так можно маленьких обижать?
— Да не обижать, а предложить помощь. Впрочем, вижу, что предложение отвергается. Могу я узнать, почему?
— Вряд ли, — ухмыльнулся Якш. — Откуда тебе узнать? Ты ведь не жрец, не святой, не колдун и не ясновидящий!
— Выслушай хоть, от чего ты отказываешься! Связи. Деньги. Воины. Оружие. Да ты не усмехайся! Ваше оружие! Гномское. Самое наилучшее, можешь мне поверить. Тебе достаточно только сказать «да», и все это у тебя будет.
— Нет, — сказал Якш.
— Господи, да почему же «нет»?!
— Да у тебя жар, не иначе! — фыркнул Якш. — Связи… деньги… воины… оружие… к чему все это одинокому страннику?
— А если найдутся те, кто захочет составить ему компанию?
— Тогда он перестанет быть одиноким странником.
— Верно. Он станет кем-то большим. Кем-то гораздо большим.
— Мне нравится быть одиноким странником, — сказал Якш. — Зачем что-то менять?
— Да чтоб Петрию твою дурацкую возродить, — вспылил незнакомец.
— На месте Олбарии, разумеется? — ухмыльнулся Якш.
— Ну наконец-то мы поняли друг друга! — с облегчением выпалил незнакомец.
— Я-то тебя давно понял, — усмехнулся Якш. — А вот ты меня… впрочем, вот это тебе поможет!
С этими словами он плюнул в лицо незнакомцу и, отвернувшись, зашагал прочь.
Лицо незнакомца передернулось от ярости. Рука сжала рукоять короткого метательного клинка. И тут же отпустила. Якша нельзя было убивать ни по какой причине.
Слишком ценен.
Незаменим.
Незаменим, слышите?!
Любой ценой склонить к сотрудничеству.
Любой.
Я сказал — любой.
— Я заставлю тебя захотеть нашей компании, слышишь! — яростно прошипел незнакомец. — Ты еще проклянешь свое одиночество, странник безмозглый!
Якш уходил не оглядываясь.
Сволочь. Скотина. Недомерок поганый. Ну погоди ж ты!
Случившееся укрепило Якша в желании поскорей уйти из города. Хоть и хороший человек господин судья, да и старшина гильдии каменщиков тоже отличный парень, а все же пора, пора идти. Засиделся. Вот уж и тени из прошлого навещать начинают. Из того туманного прошлого, где Якш еще не был владыкой, а всего лишь подающим надежды гномом, рвущимся к власти любой ценой, а хоть бы и по чужим головам.
Нынешнему Якшу власть была вовсе без надобности. Да и не дадут ему власти. Ишь, хитрецы какие! Хитрости ваши наружу торчат самыми непристойными частями тела! Вы что себе решили, что бывший петрийский владыка — полный дурачок? Совсем рассудком ослаб и вашей лжи не увидит? «Оружие… деньги… связи…»
О да! Гномам дадут оружие. Много оружия. Достаточно, чтоб поднять мятеж. Быть может, даже разгромить в решительном сражении олбарийскую рать. А дальше?
А дальше на обескровленных победой гномов навалятся те, кто дал им это оружие. Навалятся, сомнут, поставят на колени. И сами воспользуются победой. Так, и только так. Так и никак иначе. Что ж они, дураки, что ли, — гномам победу дарить? Как же…
А если даже и нет? Если все же случится невероятное чудо и посреди окровавленных тлеющих руин Олбарии воздвигнется страшная, изуродованная гордыней и предательством Петрия? Кем станут гномы в глазах тех, на чью землю они придут предателями и вероломными убийцами?
Вот то-то. А значит, никаких союзников, кроме этих самых «доброжелателей», у гномов не будет. Никогда не будет. Вот и придется им вечно хвататься за чужую руку, моля о помощи. Джеральд хотя бы принял их как равных. Олбария считает их своими подданными, рука Джеральда равно хранит от врагов и человека и гнома. А кем станут они, «победившие»? Разгромившие в «честном бою» приютившую их Олбарию? Омерзительными слугами, выполнившими самую грязную часть работы и лишь из-за того терпимыми? До поры до времени терпимыми. А потом?
Уходить надо.
Уходить.
Ты ведь так и так в Реймен собирался?
Вот и давай. Денег, кажется, уже достаточно заработал?
Вот и нечего городскую стражу учить алебардами размахивать. Не музыкальное это занятие.
Обойдетесь, господин капитан, сэр «как вас там» и все остальные тоже. Будет лучше, если я вас покину, для всех лучше, уж вы поверьте. А то тут тени всякие шляются. Без лиц, но в масках. Очень неприятные тени, вам не понравится…
Вот так и вышло, что Якш сердечно распрощался со всеми своими новыми друзьями, пообещав обязательно — а как же иначе! — их навестить, и тронулся в путь на второй день после неприятного разговора на улице.