– Очень пугаешь, – повторила мама.
– Чем же? – удивился я. Все эти дни у меня ни разу не случалось приступов и срывов. Да я сроду не был так спокоен, как сейчас! То есть я, конечно, тревожился и нервничал, да и до сих пор пребывал в потрясении, но эти эмоции были совсем другие, они не лишали меня способности здраво рассуждать и владеть собой. Даже, скорее, наоборот. И ещё. Я больше не чувствовал себя тем, кем чувствовал раньше, до удара молнией. Хотя прекрасно знал, что я – Антон Белов, шестнадцати лет от роду, но… теперь мне казалось, что это лишь маска, видимость, за которой скрывается совсем другая личность. Настоящий я. Нет, не совсем верно. Бедняга Антон – это тоже, конечно, я, но он будто стал лишь одной, ничтожно малой частью моей личности. Я чувствовал себя опытнее, мудрее, сильнее, причём намного. Хотя мне самому было трудно это до конца осознать и принять. Так что о том, чтобы посвящать в это других, и речи идти не могло.
– Ты очень изменился. Я совсем не узнаю тебя, – встревоженно сказала мама.
– Я просто устал, – пожал я плечами.
– Но ты раньше никогда не подпускал к себе незнакомых людей.
– Я стал старше. И понял, что все эти страхи ирраци…
Так, стоп! Это совсем не те слова, которые могут успокоить мать и заставить её поверить, что с сыном всё в порядке.
– Мам, просто я учусь держать себя в руках. Иногда это получается.
Поверила она или нет – не знаю, но больше ни о чём таком не спрашивала.
Дома меня окружили удвоенной заботой, сто пятьдесят раз спросив, не хочу ли я чего.
– Мне нужен выход в Сеть, – попросил я родителей, и те воззрились на меня так, словно я несу какую-то несусветную чушь.
– Зачем?! – воскликнули оба.
Мне-то хотелось, конечно, порыться во всевозможных архивах. Отыскать какие-нибудь сведения о тех людях из прошлого, чьи имена крутились в голове. Но родителям стоило преподнести повод более земной и убедительный.
– Так для учёбы же! В Сети столько информации! Всё что хочешь можно найти. И время сэкономить. К тому же там, Маша говорила, тестов полно, по всем предметам, можно самому себя проверять…
Вообще, я не знаю, насколько важными для родителей были мои школьные успехи. Отец на эту тему всегда отмалчивался. Мама же твердила одно: главное хоть как-нибудь вытянуть девятый класс – и всё. Такая вот и у меня сложилась установка: как-нибудь.
В душе, может, мама и мечтала иметь сына-отличника, по крайней мере, моими четвёрками-пятёрками за сочинения и диктанты гордилась неимоверно, но за плохую успеваемость по прочим предметам ни разу не упрекнула. А я и рад был. Литературу я любил с ранних лет, потому что читал запоем. С русским как-то само всё получилось. Правила я не запоминал, но интуитивно чувствовал, как надо писать. На этом и выезжал с успехом. С остальными предметами необходимо было напрягаться, а это мне всегда давалось нелегко. Да и, раз не требовали, не хотелось и стараться. Но, как ни крути, учёба – самый что ни на есть весомый аргумент. Родители посовещались меж собой и на другой день порадовали меня не только выделенной линией, но и новеньким ноутбуком. Однако Интернет-сёрфер из меня пока был никудышный и поспрашивать было особо не у кого. Но это дело времени. Мне хотелось отправиться бороздить Сеть прямо в тот же день, но родители не дали, то есть мама, а папа всегда с ней заодно.
– Антоша, милый, тебе отдыхать надо! Врачи же сказали…
Мама у меня хоть внешне и мягкая, и ласковая, а переубедить её невозможно – кремень. Ну или почти невозможно, так что я и спорить не стал. Благоразумно сдался и весь вечер слонялся без дела, надеясь, что завтра наверстаю упущенное, пока родители будут на работе. В школу идти не надо было – до конца недели мне законно позволили прохлаждаться дома.
Ночью не спалось. Да и как тут уснёшь, когда в голове точно калейдоскоп какой-то? Некоторые образы представали чётко и ясно, другие – наоборот, расплывчато и тускло. Но до чего увлекательно было выуживать их откуда-то из самых недр этой странной штуки, что зовётся памятью, перебирать, раскладывать, рассматривать! Эдакое путешествие по прошлому.
За эти дни из разрозненных лоскутов всё же удалось составить хронологическую ленту.
Первые мои воспоминания относились, пожалуй, к XII веку. И тогда родиной моей была Древняя Русь. Сам я служил в гриднях[38] у князя новгород-северского Игоря Святославича, того самого, что на половцев ходил. Звали меня Белым. Почему? Поди упомни. Может, за светло-русые кудри, что на солнце выгорали и становились белёсыми, может, ещё по какой причине. Однако есть о чём призадуматься: тогда – Белый, сегодня – Белов. Ведь неспроста? Но больше толком ничего не вспоминалось: образы были размыты, и отчётливо рисовалась лишь гридница – бревенчатый терем в два этажа, за ним десятиметровая каланча, вокруг двор, мощённый булыжником и обнесённый высоким частоколом.
В следующей жизни я вспомнил себя моряком-турком на торговом каботажном[39] судне. И звался я тогда Тезер Бейаз. В эпохах могу путаться, но, судя по ощущениям, то был век XV, причём вторая половина. Как раз в то время негоцианты редко осмеливались покидать пределы владений Османской Империи[40]. Высокая Порта[41] строжайше запрещала вывозить в чужие земли многие товары, да и те, что под запрет не попадали, облагались зверской пошлиной. Но главная беда – налёты каперов, вот и приходилось купцам кружить по Средиземноморью от одного портового города до другого. И пусть плавание обычно не было долгим, я помнил, как всякий раз радовался возвращению домой. Казалось, я так и видел, как на горизонте появлялась полоска суши – полукруглая бухта, над которой царственно и гордо возвышался прекрасный Константинополь. Как солнце прощальными золотыми лучами скользило по стенам крепости и башням. Как в пурпурном закатном мареве проступали острые шпили по четырём сторонам круглого купола главной мечети города, которую ещё совсем недавно поверженные византийцы именовали собором Святой Софии. Да, определённо это конец XV века.
Затем, столетие спустя, я видел себя испанским идальго – эдаким доном Кихотом (вообще-то, Бланко), обедневшим, но благородным, блуждающим в вечных скитаниях по пыльным дорогам Арагона. Всё, чем богат – крепкий конь, верный слуга и меч из превосходной стали. Не жизнь – романтика! Правда, подпорченная жутким зрелищем огня, пожирающего дубовые стены какой-то таверны, где мне, очевидно, не посчастливилось остановиться на ночлег.
В четвёртый раз мне довелось жить в эпоху Просвещения. Впрочем, меня – повара в замке флорентийского вельможи – это поветрие идей свободомыслия коснулось слабо. Знай себе радуй господина и его гостей всяческими кулинарными изысками – вот и вся забота.
Пятое моё воплощение пришлось на рубеж восемнадцатого и девятнадцатого столетий. Здесь я был австрийским солдатом, Райнером Вайзом, участвовавшим в «битве трёх императоров»[42]. Я попал в состав левого крыла и шёл в наступление под командованием самого Багратиона. Но… блестящий план Александра I и Франца II с треском провалился. Наполеон разгадал замысел противников. Мы оказались в ловушке, попав под удар французской армии и с фронта и с тыла. Истощённые безуспешными кровопролитными атаками, наши войска отступали, а я, смертельно раненный, встречал свой последний час на стылой моравской земле, покрытой, серым от пороха снегом.
В следующий раз мне выпала участь родиться в Японии и зваться Тэкео Ховайто. С юных лет я работал рикшей, таскал на себе двухколёсные повозки с богатеями, точно тягловая лошадь. Но однажды меня приметил и взял в ученики старец, мастер Дзю-дзюцу[43]. Где-то на задворках сознания мелькало, как более зрелый я научился мастерски делать заломы и захваты, как, предугадывая намерения противника, изворачивался и уходил от ударов, как поражал одним лишь нажатием на особые болевые точки.
А вот седьмая жизнь… Воспоминания о ней неизменно вызывали какое-то томление и смутную тревогу. Собственно, воспоминаний как таковых и не было, кроме единственного эпизода с девушкой в лодке, что то и дело вставал перед мысленным взором. Девушка говорила по-французски, и я прекрасно её понимал. Словно то мой родной язык. Но я никак не мог вспомнить до конца ни её, ни себя и отвязаться от гнетущего чувства, будто в тот момент случилось что-то очень нехорошее. Фатальное, ужасное. Если и так, то что? Именно эта моя прошлая жизнь виделась мне хуже всего. Точно укрытая плотной завесой, которую я всё пытаюсь сдёрнуть, да никак…
Последние и самые чёткие воспоминания – те, где я был врачом. Тут я помнил не только своё имя, но даже разные обстоятельства жизни. Правда, тоже не все. Например, как и когда умер – неизвестно. Просто на одном из фрагментов будто бы всё обрывалось, а дальше – ничего, пустота. Любые попытки копнуть глубже опять-таки рождали непонятное беспокойство. Но я из любопытства или ещё почему не обращал внимания на тревожное предчувствие и упорно старался вытянуть из глубокого забвения недостающие кусочки пазла. Пока не удавалось…
Но самое невероятное, отчего по коже, между лопатками, бежал холодок – это внезапное открытие, связанное с именем: в этой жизни я – Антон Белов, в предыдущей меня звали Энтони Уайт[44]. Остальные фамилии так или иначе тоже были связаны. Слово «ховайто», например, в японском языке означало белый цвет. То же и австрийское «вайз», и испанское «бланко», и даже турецкое «бейаз». О древнерусском моём прозвище я уже говорил. Это не могло быть обычным совпадением!
Влекомый интуицией, я стал проверять и имена. Начал с Антона. Толкования разнились, но в одном из источников обнаружил, что на древнеримском это имя означало «воин». Я почти не удивился, когда догадка подтвердилась. Все остальные – и Тезер, и Райнер, и Тэкео – имели то же значение. Одинокий воин.