Я мельком смотрю на журнал, который Томас читал, тот самый, что он отложил на стойку, когда я подошла.
– Так о чем статья?
Я хочу знать все, что Томас может мне рассказать, я жадная, я жажду его.
Пока он отвечает, я пью вино. Когда бокал пуст, заказываю следующий.
В тот день, делая всевозможные тесты на беременность, я сбегала в аптеку за дополнительными и все пила кофе со льдом и большие стаканы воды, чтобы без конца мочиться. Люк был на съемках. Когда он вернулся домой, я возилась на кухне с ужином.
Я с ног сбилась, готовя для нас роскошный ужин, и уже собиралась подать блюда на стол. Стейки от нашего любимого мясника, дорогого, к которому мы ходили только в особенных случаях. Картофель с трюфелями, брокколи в чесночном соусе, шампанское – в основном для Люка, но я бы тоже выпила глоток в честь нашего будущего ребенка. Стейк все еще шипел на тарелке – только режь на кусочки острым ножом, что я положила рядом. Я идеально рассчитала время к приходу мужа.
Новость должна была меня взбудоражить. И я изо всех сил старалась это ощутить.
Так старалась, что разболелась голова.
– Что все это значит? – спросил Люк, подойдя ко мне сзади. – Ух ты, шампанское! Шампанское на ужин во вторник?
Я взяла нож.
– Роуз?
В другую руку я взяла вилку, воткнула в мясо и принялась резать. Темно-розовый сок стекал на белоснежный фарфор, подаренный нам на свадьбу. Я не могла говорить.
Не в силах была поднять взгляд, посмотреть на Люка.
Он забрал у меня нож, потом вилку и положил на стол; взял меня за плечи и повернул к себе:
– Почему ты плачешь?
– Не знаю…
Но я знала.
И Люк тоже знал.
– Скажи мне, – попросил он с участием в голосе, но было понятно, что в глубине души мужа бурлит волнение.
Я не могла говорить, не могла ответить. Мне хотелось умереть. Хотелось вернуться назад во времени и отменить все, что мы натворили, все, что натворила я, еще раз глупо поругаться из-за банки витаминов и закончить все по-другому, уйти от Люка, разрушить брак. Глупо думать, что ребенок остановит наш разрыв, поскольку его рождение все равно бы нас разлучило. Еще хуже другое, чего я не ожидала, но о чем должна была догадываться: ребенок внесет разлад и в мою душу.
Я видела и ее – ту Роуз, которой я была, настоящую Роуз, что вынуждена бороться за воздух, за собственный голос, за свою жизнь. Она заперта внутри другой, новой Роуз – та взяла и забеременела от мужчины, что больше не похож на того, за кого она выходила замуж. Эта Роуз отказалась от своей воли, от своих желаний, от выбора, который должна была сделать с самого начала, но не смогла, потому что ей не хватило смелости.
Которая из Роуз победит – гадаю я.
Я стояла, а муж ждал, пока я отвечу ему, скажу хоть что-нибудь, что угодно. И тогда я поняла: все всегда заканчивается именно так. Люк добивается своего только в том случае, если я сдаюсь. Его радость, его желание станут моим концом. Я давала Люку то, чего он так жаждал, но при этом жертвовала собой, своим телом и своим временем. Приносила в жертву себя.
Слезы полились сильнее.
– Роуз… – повторил Люк.
– Мне жаль, – сказала я, но извинялась не перед ним.
Идиотка, идиотка, идиотка.
Почему я такая идиотка? Что я с собой сотворила? На что согласилась? Почему не боролась за себя, за то, что считаю правильным? Теперь деваться некуда. Придется рожать. В противном случае меня сочтут чудовищем, еще хуже, чем считали прежде, когда я просто не хотела беременеть. Сделать аборт означает уничтожить ребенка, о котором так мечтают Люк и его семья. Тогда я и вовсе стану для всех детоубийцей. За абортом, разумеется, последует развод.
Люк стоял у меня за спиной, обнимая за талию, будто огораживая стеной, тюремными решетками, что смыкались вокруг моего тела.
Я высвободилась и пошла к столу, который так красиво накрыла для нас.
– Я сделала тест на беременность, – наконец сказала я Люку.
Муж сел напротив.
– Я так понимаю, он положительный…
Даже сквозь собственные слезы я слышала в голосе Люка отчаянную жажду. И ненавидела его за это.
– Да, – с трудом выдавила я.
Затем потянулась за шампанским – пробка выскочила еще до того, как подошел Люк, – и налила себе бокал. Я выпила его залпом, до дна, будто студентка, которая хлещет пиво из бочонка. Покалывающие пузыри во рту были единственным позитивным моментом за весь день.
Люк смотрел на меня с тревогой:
– Роуз, тебе нельзя.
– Конечно, можно. – Я налила еще бокал и подняла его повыше. – Сегодня мне можно все, что я пожелаю. Беспокоиться о том, что нельзя – дабы с ребенком все было в порядке, – стану завтра.
Люк потянулся к моему бокалу, но я убрала руку. Шампанское выплеснулось на пол. Выражение лица мужа – тревога за ребенка, уже такая сильная – только усилило зачатки моей ненависти. Она расцвела насыщенным пурпуром, цветом сочного красного вина.
– Завтра так завтра, – сказал Люк и поднялся, чтобы подвинуть к себе стейк, почти застывший в окровавленной луже.
Мы с Томасом беседуем. Вокруг изысканная обстановка ресторана. Мы улыбаемся друг другу. Заказываем еду, напитки, готовимся провести здесь вечер.
Я счастлива так, что сильнее некуда.
Говорят, материнство меняет тебя, преображает полностью. Но если ребенок, растущий во мне, собирается в самом деле изменить мою жизнь, если он или она планирует избавиться от той женщины, той Роуз, которая его вынашивает… Полагаю, я буду сопротивляться. Настоящей Роуз дорога ее жизнь. Конечно, я стану другой – женой, что обманывает мужа. Новой Роуз, которая восстанет против всего происходящего. Антиматерью.
Первый акт протеста как антиматери я совершаю в тот миг, когда принимаю решение поцеловать Томаса. Мы сидим рядом, потягиваем напитки, ночь легкой дымкой опускается на толпу, даря завесу уединения среди мерцающих свечей.
Я прижимаюсь ближе, снова улыбаюсь, полуприкрыв веки, и с вызовом смотрю в глаза Томаса.
И на сей раз, когда он отвечает на мою улыбку, моя рука тянется к его шее, пальцы поглаживают открытую полоску кожи над воротником. Я сокращаю оставшееся расстояние, и наши губы впервые встречаются.
А потом я чувствую, как возвращается она – часть меня прежней.
16 июля 2010 года
Роуз, жизнь 2
Барселона не похожа ни на один город, где мне доводилось бывать. Средневековые кварталы идут по кругу, превращаясь в извилистый лабиринт узких улочек, зданий, загораживающих свет, булыжников под ногами.
– Роуз, нам сюда! – Тетя Фрэнки хватает меня под руку и тащит за собой. Она проворно движется, плывет над землей, подол ее платья подметает мостовую.
– Иду, Фрэнки! – со смехом отвечаю я.
Она такая энергичная, такая оживленная. Небо – голубая полоса меж крышами домов; солнце пока не вошло в зенит, но светит ярко. Лицо согревает тепло, день погожий, и оттого он становится еще лучше. Мне хорошо. Очень хорошо. Я жива!
– Роуз, ты только посмотри! Тебе нравится?
Улица, которая еще несколько шагов назад была столь узкой, что, вытянув руки, я могла бы коснуться стен домов кончиками пальцев, вдруг расширяется. Она ведет к своеобразному перекрестку с еще тремя дорогами. На пересечении высится треугольное здание с рестораном на первом этаже, где кишат посетители. Они выходят на улицу, сидят на барных стульях или стоят за высокими столами прямо на открытом воздухе. Громко болтают, смеются, поднося к губам бокалы с красным вином, игристым или пивом. Кто пьет воду за обедом? Никто. Только не здесь.
– О-о, давай займем то свободное место! – говорит Фрэнки и бросается вперед, водружая сумочку с бахромой в стиле хиппи на высокий барный стул. Затем вскидывает руку, подзывая официанта, и беседует с ним на превосходном каталонском.
– Что ты сказала? – переспрашиваю я.
Фрэнки указывает на свободное место рядом с собой, и я забираюсь туда.
– Я попросила принести бутылку красного вина, сыр манчего и запеченные перцы. Помнишь, они тебе вечера понравились? Там еще иногда попадаются острые! Немного анчоусов и «Бомбу», – с горящими глазами ухмыляется она.
– Что такое «Бомба»?
– Мое любимое блюдо, но только в этом ресторане. Такой огромный шар из картофельного пюре с мясом в центре, целиком обжаренный во фритюре. Аж слюнки бегут!
– Пюре во фритюре? – Мой желудок уже урчит. Я немного навеселе после выпитой в обед бутылки вина и от описания еды чувствую дикий голод. – Что ж, здорово, что мы все утро ходили пешком.
Фрэнки с улыбкой пожимает плечами.
– Поверить не могу, что ты наконец приехала. – Она твердит это весь день.
Приятно, когда тебе так рады, когда так любят.
– Я тоже, – отвечаю я, ведь мне и вправду не верится.
Почему я так долго откладывала поездку? Всегда был повод не ехать – занятия то в университете, то в аспирантуре, потом помолвка и замужество, научная работа и получение постоянной должности. Моя жизнь всегда вращалась вокруг работы и конференций, я не позволяла себе отправиться куда-то просто потому, что мне, Роуз, так захотелось.
Почему же понадобилось развестись, чтобы это понять? Чтобы открыть для себя новый опыт, новый выбор? Возможно, своей изменой Люк просто оказал мне услугу. Бывший муж так и говорил, но я возразила, что он ошибается. Мне не хотелось разводиться.
И правильно не хотелось.
Процесс развода тебя разгружает. Высвобождаются время и жизненное пространство, ты избавляешься от ответственности, от смысла жизни и предназначения, от обязательств перед супругом. Я вдруг поняла, что болтаюсь без цели, ни к чему и ни к кому не привязанная. По большому счету это сбивало с толку.
Я не могла нащупать почву под ногами или отыскать за что ухватиться. Поэтому, когда Фрэнки написала мне, что Хави уезжает на месяц в середине летних каникул, я, недолго думая, решительно согласилась: