– Нет, – ответил Люк, но в голосе слышалось сомнение.
– Правда?
– Не знал! – уже более решительно заявил он.
– Чего ты хочешь, Люк?
В тишине пели сверчки. Из ресторана вышли несколько посетителей и направились к внедорожнику на другой стороне парковки. Люк вытянул длинные ноги, царапнув подошвами асфальт.
– О чем ты? – В его голосе сквозила паника.
Похоже, я неправильно задала вопрос. Наверное, Люк подумал, что я спрашиваю о детях.
– Я имею в виду, что ты собираешься делать сейчас? Вернешься в ресторан к родителям или поедешь со мной домой?
– Ты правда уходишь?
– Да. Вызову такси.
– Роуз, пожалуйста… – Он вытер руками лицо. – Не хочу, чтобы ты вот так уходила.
– Я? То есть это я виновата? Твои родители устроили мне засаду! – Я начала вставать, но Люк снова потянул меня вниз. Я уставилась на него. – И ты ничего не сделал, чтобы меня защитить! Просто позволил им все это устроить – как обычно.
– Они же мои родители, – страдальчески сказал Люк. – И твои тоже. Они тебя любят, по-настоящему любят!
– Нет. Вот уж сомневаюсь. Им нужно от меня одно – может, тогда они меня полюбят.
– Роуз…
– У тебя два варианта, Люк. Либо пойти в ресторан и сказать им, что мы не будем с ними ужинать, пока они не научатся уважать наш выбор, либо отпустить меня домой. Тогда сегодня ты спишь на диване. Возможно, и завтра, и до конца недели.
– Это нечестно.
– Других вариантов нет, так что выбирай.
Люк молчал. Казалось, прошла вечность. Потом встал, сообщил, что скоро придет, и направился в ресторан. Позже, когда он вернулся и мы поехали на такси домой, мы не разговаривали и в тишине легли в постель.
А что тут скажешь?
Заяви мне тогда кто-то, что вскоре я забеременею и рожу Адди, я бы всех послала на хрен. Я так устала, так злилась, меня мутило от постоянного давления. Но я не просто взяла и передумала насчет ребенка, все было иначе.
Однажды мы с Люком по-глупому поругались из-за витаминов для беременных. Он хотел, чтоб я их принимала, и я действительно обещала пить таблетки, но не стала этого делать. Помню, как сильно я разозлилась, войдя в спальню и обнаружив, что Люк трясет передо мной банкой с витаминами. В тот миг странное парализующее ощущение сжало мне сердце, будто кто-то сунул его в крошечную коробку, где оно не могло биться. Я была не в силах сделать вдох. Помню, подумала: «Не могу дышать, почему?» Я тяжело хватала ртом воздух.
Люк закричал:
– Роуз, Роуз!
Глаза заволокло туманом, в ушах зашумело. Вскоре я уже лежала на полу, прижавшись щекой к дереву. Еще какое-то время задыхалась, но потом все прекратилось. Когда вернулось зрение, я увидела Люка – он лежал рядом со мной, голова к голове.
Наконец я нашла в себе силы подняться и сесть, муж взял меня за руки.
– Кажется, это была паническая атака, – сказал он, поглаживая пальцы, зазубренные ногти, которые я не успела подпилить. – Это все из-за меня. Прости, Роуз.
Эти слова – извинения мужа, признание ответственности – его, а не моей, в том бедламе, в который превратился наш брак, – прозвучали словно магическое заклинание, разрушили стены, сковавшие мое сердце, высвободив место. В этот миг что-то изменилось во мне и вернулась способность любить мужа. Я вспомнила все разговоры, которые мы вели о детях, все ссоры, злость, обиду и подумала: «А не усложняем ли мы ситуацию? Нам бы перестать волноваться, о чем думают и чего хотят другие, например родители Люка, и заняться тем, чего хотим и о чем думаем мы. Вспомнить, какими мы были до того, как началась вся эта неразбериха».
– Посмотри на меня, – попросила я мужа. Он посмотрел, и я произнесла слова – сама не знала, что способна на это. Слова, что странно прозвучали в нашем доме, слова, что в конце концов привели к рождению Адди – нашей прекрасной замечательной дочери. – Давай просто жить, и посмотрим, что будет дальше.
Наконец отделавшись от родителей и всех родственников, мы с Люком возвращаемся после концерта дочери домой. Адди посапывает. Перышки на ее наряде поникли, как и она сама.
– Уложу ее в кроватку, – шепчет Люк.
Внимательно смотрю на мужа и киваю.
Он тянется к сумке, достает камеру и вручает мне.
– Взгляни на фото с концерта. Там есть пара отличных кадров.
Улыбаюсь и беру фотоаппарат.
– Не сомневаюсь! – отвечаю я, глядя, как муж и дочь скрываются в детской.
Листаю кадры, сменяющиеся на экране камеры – изображения Адди и семьи, которую мы создали с мужем, – и неловкость, что всегда присутствует в наших с родителями Люка отношениях, кажется такой далекой. По крайней мере сейчас. В эти минуты я вижу лишь чудесную семью, и она – моя.
С каждым годом мы с мужем все сильнее отдаляемся. Родительство похоже на бултыхание в стоячей воде. Мы напрягаем мускулы, шевелим конечностями, дергаемся туда-сюда – постоянная череда мелких движений, которые ни к чему не ведут.
Я гляжу, как Люк на цыпочках крадется по квартире с маленькой девочкой, спящей у него на плече. Удивительно, но ее короткие вдохи и выдохи, кажется, вливаются прямо в мои легкие, поддерживая сердцебиение. Адди на самом деле связующая ниточка между мной и Люком. И я рада, что мы по какой-то причине остались вместе, у нас есть дочь, несмотря на все, что предшествовало ее рождению.
Снимаю пальто и шарф, включаю свет, присаживаюсь за кухонный стол посмотреть фото с концерта Адди. Первый кадр на экране камеры – ряд маленьких лебедей на сцене. Люк поймал их в середине прыжка: ноги оторваны от пола, губы широко улыбаются, на личиках – восторг. Вот крупные планы Адди: руки подняты в первой позиции, локти нелепо торчат; девочки стоят неровным кругом, пачки с перьями сдвинуты наперекосяк.
Листаю кадры, то улыбаясь, то хихикая, пока не дохожу до более ранних фото. Вот несколько снимков со мной за рабочим столом, еще Адди – собирается утром в школу, вечером в пижаме перед сном. Великолепная фотография моей мамы – на кухне у плиты, в фартуке и с деревянной ложкой в руке она улыбается в камеру.
Тут я нахожу свое фото – и не подозревала, что Люк его снял. Оно сделано на докладе пару недель назад, где я рассказывала о своих научных разработках. Даже не знала, что Люк на него ходил, он мне так и не признался. В конце концов, докладов я провожу много и не жду, что муж будет на них присутствовать. На снимке я стою за кафедрой, рука поднята, взгляд направлен в зал. Вид у меня очень серьезный, я полностью увлечена собственной речью. Хорошее фото, на нем я – настоящая.
Гляжу на экран, и меня накрывает сокрушительная волна любви к Люку. Я осознаю – муж отправился на мероприятие и сделал фотографию, хоть я его не просила, и сам умолчал, что был там, может быть, просто потому, что любит меня, потому что хотел послушать мою речь. Волна любви течет по моим венам и распространяется до самых кончиков пальцев рук и ног.
Мне хочется поцеловать Люка. Взять его за руку и отвести в постель. Мы все еще занимаемся сексом, раз в пару месяцев или раз в месяц, если повезет, но делаем это механически, по необходимости исполняя брачные обязательства, как положено женатым людям, даже если они уже этого не хотят. У большинства моих друзей происходит то же самое: у геев, лесбиянок, гетеро. Через некоторое время желание угасает, и вы либо договариваетесь заниматься сексом регулярно, либо совсем от него отказываетесь.
Если родительство похоже на стоячую воду, то брак – на море. Вода прибывает и уходит, порой накатывают волны, налетает ураган и меняет чувства в одну сторону, а потом, годы спустя, в другую. Возможно, теперь мы с Люком плывем в верном направлении.
Возможно, мы сумеем достичь цели, если я укажу путь.
Прокручиваю кадры в камере один за другим, рассматриваю их и думаю: как только Люк уложит Адди и вернется, я потяну его в спальню. И он будет счастлив, что мне хоть раз пришло в голову проявить инициативу.
Но тут попадается фото, от которого замирает сердце. Изображение смеющейся женщины с запрокинутой головой. Кажется, в каком-то парке. Я листаю дальше, посмотреть, есть ли еще такие же кадры, но снимок единственный, втиснут между фотографиями с Рождества и Адди в школе.
Шерил.
Имя шепотом проплывает в моем сознании. Нет доказательств, что имя принадлежит девушке с фото, и причин думать, что это она, – лишь женский инстинкт и записка, которую в прошлом месяце я нашла в зимней куртке Люка, когда сдавала ту в химчистку. Я выгребла из карманов всю мелочь и отдала сверток работнику за прилавком. Маленькая записка, аккуратно сложенная в четыре раза и разделенная складками на квадратики. Поперек затейливыми, идеально прописанными буквами строчка: «Люк, ты очень талантлив. Просто потрясающе! Шерил». Кем бы она ни была, эта Шерил, – почерк очень красивый.
Я уставилась на крошечный клочок бумаги у себя в руке и подумала: «Записка еще ничего не значит. Возможно, это просто благодарность от какой-нибудь невесты, чью помолвку снимал Люк». Но даже тогда я в это не совсем поверила – и в голове начала клубиться тревога. Время от времени, когда я вспоминала о записке, красивом почерке и имени Шерил, облако тревоги появлялось вновь.
Слышится тихий звук шагов Люка, выходящего из комнаты дочери, щелчок закрывающейся двери. Я быстро перематываю фотографии в конец, к съемке концерта и Адди в образе лебедя. Перелистываю фото, из-за которого решила, что муж все еще любит меня, и собралась отвести его в постель. Желание испарилось, уничтоженное внезапным открытием.
Я встаю, сажусь на диван, натягиваю на колени плед. Преувеличенно зеваю. Люк опускается рядом, тоже накрыв ноги.
– Хорошо, правда?
Идеальная сценка: усталые, но счастливые родители обнимаются, с удовольствием вспоминая, как их прелестная дочь танцевала, а довольные бабушки и дедушки наблюдали за ней. Люк прижимается ко мне ближе, ждет ответа.
– Конечно, было хорошо, – наконец отзываюсь я.