Забираюсь с ногами на кровать и скрещиваю их. Подо мной белое стеганое покрывало, тонкое, мы застилаем его, когда в город приходит жаркое влажное лето. А мне хочется закутаться в зимнее одеяло – пушистое, уютное – и свернуться клубочком.
– Я хотела, чтобы мы перестали ссориться. Сработало на какое-то время.
– Мы сейчас ссоримся?
– Не знаю. А ты как думаешь?
Люк поворачивается ко мне. Забирается с ногами на кровать, скрещивает их, как я.
– Я не хочу ссоры. Давай не будем ругаться, хорошо?
– Хорошо, – киваю я. Мы неуверенно смотрим друг на друга. – И что дальше?
Муж пожимает плечами, короткие рукава серой футболки слегка приподнимаются, обнажая развитые от постоянного ношения фототехники мускулы. Я вдруг ошеломленно замечаю, насколько Люк привлекателен. Похоже, последние месяцы я об этом забыла. Мне захотелось его поцеловать, прижать к себе.
Я ведь могу его поцеловать? Я же его жена, наверное, могу. Правда?
Разве не так супруги преодолевают напряжение в браке, сглаживают разногласия, мирятся – занимаясь сексом? Мы с Люком так проблемы не решали, я никогда этого не понимала. Когда мы ссоримся, заниматься сексом мне не хочется. Хочется швырять вещи, кричать или дуться сутки напролет.
А если хоть ненадолго перестать думать, волноваться, не позволить нашим разногласиям из-за ребенка встать между нами? Что, если просто дать шанс биологии определить за меня мое будущее – быть мне матерью или не быть? Если забеременею, так забеременею, а нет – мы с Люком сможем сказать, что пытались. Я смогу сказать, что пыталась или по крайней мере согласилась попробовать стать матерью и у нас просто ничего не вышло, проблема решилась раз и навсегда.
Будет приятно знать, что я что-то делала. Возможность маячит впереди, нашептывает, манит.
Мой первый шаг на этом пути – легкое движение. Я касаюсь кончиком пальца обнаженной кожи руки мужа. А потом совершаю целый прыжок, коснувшись его щеки и целуя, по-настоящему целуя Люка. Без разговоров, споров и решений.
Пока будет так.
Проведем эксперимент.
2 июля 2007 года
Роуз, жизни 6 и 8
– Мама?
– Что, милая? – Мама увлеченно раскатывает тесто на столешнице. Спереди ее свободная красно-сине-белая футболка испачкана мукой.
«Проникаюсь духом Четвертого июля!» – заявила она, выйдя к завтраку в костюме цветов американского флага. Мы живем в доме, который родители каждое лето снимают на праздники. Он стоит прямо на пляже.
– Вы с папой никогда не думали отказаться от решения заводить ребенка? Меня?
Ручки старой скалки, расшатавшиеся за годы пользования, звякают, когда мама вжимает ее в тесто. Потом отрывает бумагу для выпечки, высыпает на нее горсть муки. Белая пыль оседает во влажном воздухе.
– О чем ты, Роуз?
Салфетка, на которой стоит пластиковый стаканчик с кофе со льдом, промокла от испарины. Лед почти растворился. Отпиваю глоток, жую соломинку. Тишину нарушает звук прибоя. Неужели я правда собираюсь ей сказать? На самом деле?
Да.
– Когда вы с папой старались зачать ребенка, вы ни разу не задумывались о том, чтобы просто бросить попытки и не иметь детей вообще?
Скалка со звоном ложится на раскатанное тесто. Мама поднимает на меня взгляд:
– Конечно думали. И не раз.
– Правда? – недоверчиво спрашиваю я, хотя сама задала этот вопрос.
Мама хмурится. На лбу – капельки пота. Руки все еще сжимают скалку.
– Роуз, когда десять лет пытаешься зачать ребенка, множество раз возникает желание сдаться. И не потому, что я тебя не хотела.
– Конечно, – быстро отвечаю я. – Понимаю.
Мама кладет скалку, отряхивает футболку от муки. За окном раздается скрип шезлонга на веранде, в котором отдыхает папа.
– Ну, и в чем дело?
Подумываю, не сменить ли тему на другую, не такую тяжелую, но все же продолжаю:
– Ты удивишься, но… – я тяжело сглатываю, – мы с Люком пытались завести ребенка.
Мама вздрагивает всем телом, дергает руками, будто марионетка, и с грохотом сбивает тяжелую скалку на пол.
– Что?
– У вас там все в порядке? – окликает с веранды папа.
– Все прекрасно! – кричу я в ответ.
– Но ты же не хочешь детей, – шепчет мама. – И никогда не хотела. С подросткового возраста твердила, что внуков мне не видать, мучила меня. Не верю!
Ясно, это была ошибка.
– Ну и не верь. Прости, что рассказала. – Отпиваю еще кофе со льдом, который уже стал комнатной температуры, разворачиваюсь, чтобы пойти на кухню, но тут испачканная мукой рука меня останавливает.
– Постой, – вздыхает мама. – Давай поговорим.
Я не оборачиваюсь.
– Мне понадобилось много сил поднять эту тему, поэтому если разговор для тебя нелегкий или ты хочешь меня пристыдить, давай не будем. – Вдыхаю жаркий дневной воздух. – Мне тоже непросто.
Мама тяжело вздыхает:
– Роуз, ты можешь поделиться со мной всем. Мне не следовало так реагировать. Просто я удивилась. Никогда не думала…
– Знаю.
– Давай пойдем в спальню? Там нас никто не услышит.
Мама проходит мимо, зовя за собой в их с папой комнату с видом на море (если встать у окна под правильным углом). Наша с Люком спальня меньше и располагается на другой стороне коридора. Муж ушел фотографировать птиц в заповедник в дальнем конце пляжа, папа загорает и читает.
Мама садится на кровать и приглашающе похлопывает по покрывалу, берет подушку и обнимает ее. Мука повсюду: на сером покрывале, на подушке… Даже на маминых волосах, потому что она провела по ним рукой, но я молчу.
Сажусь, сглатываю комок в горле, стараюсь преодолеть раздражение и сомнения по поводу этого разговора.
– Не могу сказать, что мы вот так взяли и отважились на ребенка. Сначала просто перестали сопротивляться мысли об этом. – Мама смотрит на меня одобрительно. – Ну вот. Я решила, что не буду слишком зацикливаться. Забеременею, значит, забеременею. А нет – так нет.
– Ничего себе, Роуз. Ничего себе!
От разочарования кожа покрывается мурашками.
– Мам, если ты только охать собираешься, я ухожу.
Мама тихо вздыхает и отводит взгляд в окно.
– Не собираюсь, милая. Просто дай мне время свыкнуться. Как-то слишком много всего… – Она улыбается, радостно хлопает в ладоши, но потом берет себя в руки. – Ладно, я порадовалась и уже успокоилась, готова выслушать. Рассказывай… Так когда вы с Люком положились на волю судьбы?
– Уже почти год прошел.
– Милая, год – это ерунда. Особенно, если вы не очень активно пытались.
– А может, за нас все решила судьба?
– Может и так.
– Вообще-то, мы никогда не проговаривали вслух, что будем пытаться.
– То есть? – хмурится мама.
Вспоминаю день той ссоры, которая закончилась сексом.
– Не знаю, мам. Мы просто… перестали это обсуждать. Договор был негласным. Люк, наверное, боится что-то сказать, чтобы я не пошла на попятную.
– А ты бы пошла? – фыркает мама.
Предпочитаю ответить честно:
– Не знаю. Может быть.
– Бедный твой муж.
– Бедный муж? Серьезно?
– Роуз, для вас обоих лучше было бы прийти к взаимопониманию.
Встаю и включаю кондиционер. Жара уже достала! К тому же я переживаю, что Люк вернется с работы и услышит наш разговор. Прибор дребезжит, потом начинает негромко гудеть. Встаю перед ним, вытянув руки к решетке, – и меня обдает прохладой.
– Мы с Люком никогда не придем к единому мнению, – говорю я, глядя на маму. – Сейчас мы достигли наиболее полного понимания, насколько это вообще возможно.
Мама придвигается ближе ко мне.
– Думаешь, это справедливо?
Поворачиваюсь к кондиционеру спиной. Воздух ледяной, скоро я замерзну, но шевелиться и не думаю. Мне не нравятся мамины вопросы. Правильных ответов у меня на них нет.
– А ты считаешь, справедливо, что меня заставляли родить ребенка, которого я никогда не хотела?
Мама вздыхает:
– Нет, Роуз. Думаю, несправедливо.
Я дрожу.
– Ты бы на моем месте не сердилась?
– Не знаю. Мне непросто это понять. Я одна из тех женщин, о которых ты невысокого мнения. Которые росли с желанием завести собственных детей и мечтали об этом так, будто это вопрос жизни и смерти, а потом сделали все возможное, чтобы родить. Материнство – смысл моей жизни.
– Мама… – Возвращаюсь на кровать и усаживаюсь напротив матери. – Я вовсе о тебе так не думаю.
Она качает головой, смотрит на меня темно-карими глазами.
– Но и не уважаешь таких. В последнюю очередь ты бы хотела стать такой, как я.
– Вовсе нет, – отзываюсь я, но разве мама не права?
– Конечно да. Ты всю жизнь положила, чтобы ни в чем на меня не походить, посвятила себя всему, чего я никогда не делала. И я горжусь тобой! Ты уникальна и добилась поразительных успехов! А самое главное, любишь то, чем занимаешься, и я это знаю. – Она отводит взгляд и крепче обнимает подушку. – Но порой мне тебя трудно понять. Я всегда думала: будь у тебя ребенок, мы могли бы сблизиться. Конечно, я хотела внуков. Но главное не это: я думала, если у Роуз появится малыш, может, я снова ей понадоблюсь? Я бы стала тебе полезна. Это было бы здорово. – Она смеется, но смех звучит грустно. – По работе-то совет я тебе дать не в состоянии.
Мамины слова повисли в душном августовском воздухе.
– Мне так жаль, мама.
Она пристально смотрит мне в глаза.
– Тебе не за что извиняться. Быть не такой, как твоя мать, – это нормально.
Не знаю, что и сказать. В каком-то смысле мама и правда всегда воплощала собой ту, кем я не хотела становиться: мать, которая всю жизнь сидит дома, заботится о ребенке и муже, посвятив себя готовке и уборке. Я пошла совершенно другим путем, при этом открыто и честно заявляла, что в будущем не хочу ей уподобиться.
А вдруг у меня родится дочь, которая станет ко мне относиться так же? Захочет вырасти моей полной противоположностью и будет постоянно об этом твердить? Будет осуждать все мои решения? Смогу ли я это вынести? Под силу ли матери такое?