А когда Чэн спустя еще полчаса садится и откидывает одеяло, мое сердце и вовсе пускается в галоп.
Я понимаю, куда он собрался.
– Не ходи туда, – тихо говорю я, осторожно поймав его руку.
– Не переживайте, кириса, я ненадолго, – звучит ровный голос в темноте.
– Пожалуйста…
Еще один бесцветный ответ:
– Я вернусь до рассвета.
– Чэн, не ходи туда, – повторяю я едва слышно, испытывая одновременно и стыд, и страх, и что-то еще, постепенно прорывающееся изнутри, но пока не спешащее показаться на поверхности.
– Кириса…
Чувствую, как напрягается его рука; слышу по голосу, как он сжимает челюсти.
– Объясни: чего тебе не хватает? – прошу я, приподнимаясь на локтях и не выпуская его руки.
Некоторое время Чэн молчит, опустив голову. А затем все так же, без эмоций, бросает:
– Вы еще ребенок, не стоит вам об этом думать.
Он освобождает свою руку и идет к двери.
– Я… не могу дать тебе то, что ты хочешь? – негромко спрашиваю я, прижав руки к груди.
И вновь молчание. А затем какой-то нервный смешок:
– Не можете!
– Но могу попытаться, – настаиваю я, не желая его отпускать.
– Что именно вы попытаетесь сделать, кириса? – мгновенно оказавшись рядом и нависнув надо мной, спрашивает Чэн очень странным тоном. – Вы хоть понимаете, что предлагаете?
– Я… Ты хочешь близости, верно?
– Не просто близости, – почему-то холодно улыбается он. – Мне не хватит простого прикосновения или даже объятия…
– А чего же еще ты хочешь?
– Мне нужно все, – уткнувшись носом мне в шею, шепчет Чэн, пугая меня своим поведением до дрожи.
Что это с ним? И куда делся мой спокойный и уравновешенный страж?
– Вы же все понимаете, кириса, – с легким холодом произносит он, не отстраняясь от меня и продолжая нависать сверху, зарывшись носом в мои волосы.
Запускаю руки в его собственные волосы и начинаю гладить по голове.
Ему нужно успокоиться. Нужно выпустить из себя все это напряжение. Он не знает, как это сделать, поэтому ищет ложные пути, но я чувствую: его энергия бурлит внутри, скованная гранями, созданными самим Чэном.
Она требует немедленного выхода, но выход можно найти, лишь успокоив сознание.
– Что вы делаете со мной? – через несколько минут спрашивает страж.
– Сама не знаю. Но чувствую, что это правильно.
Он выпутывается из моих рук и приподнимается, заглядывая мне в лицо:
– Я не хочу, чтобы вы делали нечто подобное еще когда-либо.
Ничего не понимаю…
– Но тебе же стало легче!
– Я хочу сам управлять своими желаниями, – четко и неожиданно твердо говорит Чэн, затем поднимается на ноги.
Наблюдаю, как он надевает верхнюю одежду, закидывает несколько монет в карман и выходит из комнаты.
Закрываю лицо руками и некоторое время лежу без движения.
Что я натворила?
Я сделала явно что-то не то…
Как мне теперь извиняться перед Чэном?
Мне срочно нужен учитель, который обучит меня духовным техникам. Я больше не должна влиять на чужое состояние – особенно когда меня об этом не просят!
Не проходит и часа, как Чэн возвращается в комнату. Смелости не хватает спросить, где он был, но почему-то я чувствую, что явно не в доме утех.
Это успокаивает.
Делаю вид, что сплю, слушая, как страж снимает верхнюю одежду, бросая что-то из кармана на крышку короба.
– Можете не притворяться. По дыханию слышу, что вы не спите, – звучит его голос в темноте.
– Что ты принес?
– Амулет для вас. Теперь мы можем вернуться на лесную тропу и ехать без опаски.
Не понимаю, почему сжимаюсь в комок, давя слезы. Чувствую тяжесть внутри, которую никак не могу объяснить.
И не знаю, чем бы все закончилось для нас двоих, не столкнись мы на следующий день.
Впрочем, обо всем по порядку.
Глава 18. Время перемен
– Чэн, ты уверен, что мы не можем остаться здесь еще хоть на день? – мягко спрашиваю я, выглядывая на улицу.
– Мы ехали сюда за амулетом. Теперь он у нас. Нет смысла оставаться, – сухо отвечает страж, складывая наши вещи.
Поджимаю губы и разворачиваюсь к нему. Эта трещина между нами все больше беспокоит меня, но я совершенно не понимаю, как вернуть все на свои места. Мне просто не хватает жизненного опыта.
– Тогда, может быть, поедим где-нибудь горячей похлебки? Я так давно не ела ничего горячего, – признаюсь с легкой надеждой в глазах.
– Это можно. Но пойдем со всеми вещами и возвращаться уже не будем.
– Хорошо.
Мы находим небольшой трактир с яркой вывеской, обещающей самую вкусную еду в городе.
– Эй ты, прокаженная! Иди убери со стола! – слышим громкий голос и видим, как сутулая девушка с нечесаными волосами и перекошенным лицом мчится к дальнему столику и протирает его мокрой тряпкой. – Бесполезное создание, – ворчит женщина лет тридцати пяти и выходит к нам. – Добро пожаловать, гости дорогие! – тут же растягивается улыбка на ее губах. – У нас самые вкусные похлебки в городе! Обязательно попробуйте – не пожалеете!
– Что-то подобное мы слышали вчера в переулке, – замечает Чэн и все же проходит в угол, занимая последний свободный стол.
Заведение явно пользуется успехом.
Пока Чэн делает заказ за нас двоих, – я понятия не имела, что за блюда с чудными названиями в списке, поэтому полностью доверилась своему стражу, – я наблюдаю за сутулой девушкой, суетящейся между столов. Ее то и дело подгоняют, смеются над ней, кто-то даже отталкивает ногой, не давая забрать пустую тарелку, а потом долго хохочет, глядя на растерянное чумазое лицо.
– Кто эта девушка? – спрашиваю у хозяйки заведения.
– Моя младшая сестра. По отцу. Этот негодяй ушел от матери в новую семью, заделал там ребенка и умер; новая жена его еще раньше полегла от той же болезни, а ребенка никто из дальней родни не желал забрать – вот и отдали нам! Будто нам своих проблем не хватало! Но взяли ведь! Сжав зубы, вырастили и теперь терпим. Тяжело каждый день вспоминать об отцовской неверности, но такова, видно, наша с матерью ноша в этой жизни!
– Она, кажется, не совсем здорова, – замечает Чэн, внимательно наблюдая за хозяйкой, которой его внимание сильно льстит.
– Туповата чуток, тут уж не поспоришь. Но со временем, надеюсь, пройдет. А то совсем смотреть больно, – жалуется та.
– Ясно, – роняет мой страж.
– Пойду передам ваш заказ. Надеюсь, еда придется вам по вкусу, – вновь расплывается в улыбке женщина и уходит в подсобное помещение, окликнув свою сестру.
– Эй… Девочка! – зову ту, когда хозяйка скрывается за дверью.
– «Девочка»? Она старше вас на пару лет, – замечает Чэн не без сарказма.
– Я не знаю ее имени… – бормочу, понимая, как невежливо себя веду.
Когда та подходит, как-то неуверенно кося на нас глазом и стоя полубоком, словно готовая отскочить в любой момент, я не выдерживаю и метаю яростный взгляд на тех посетителей, что следят за передвижениями прислужницы и посмеиваются в голос. Это они приучили ее к тому, что отовсюду можно получить удар. Они приучили девушку быть такой нелюдимой.
Постояльцы этого заведения, подпевающие хозяйке в ее ненависти к сестре.
– Как тебя зовут? – осторожно спрашиваю я.
– Мей-ли, – отвечает та едва слышно, почти на выдохе.
– Ты давно работаешь здесь, Мейли?
– Всю жизнь свою…
Нахмурившись, поворачиваюсь к Чэну.
– Но… разве это не заведение твоих сестры и матери? – уточняю я у девушки.
– Это заведение моей ма… мы. А теперь… мое заведение… – едва разборчиво отвечает та.
Молча смотрю на нее, затем вновь обвожу взглядом зал.
– А сестра твоя когда сюда работать пришла? – спрашиваю я очень медленно.
– Когда отец умер, – выдавливает девушка, и я чувствую, как ей сложно говорить. – Чет… четыре года назад.
– А скажи мне, Мейли, когда ты начала вредить себе?
Чэн вскидывает на меня взгляд, а Мейли пятится.
Но я продолжаю пристально смотреть на нее.
– Я не врежу себе, – шепчет та.
– Все твои потоки, – качаю я головой. Понимаю, что меня несет, но не могу остановиться: она – один сплошной черный вихрь! Все внутри нее скручивается в узлы, сжимая невидимые пальцы на здоровых сосудах, искривляя позвоночник, перекашивая мышцы лица, забирая возможность нормально разговаривать. – Позволь мне помочь тебе! – хватаю я Мейли за руку, пока девушка не отпрыгнула.
– Что вы делаете?! – шипит она, а посетители вокруг хохочут, полагая, что я издеваюсь над ней.
Даже хозяйка выходит из подсобки и с довольной улыбкой следит за нами.
Не понимаю, как я все это вижу; не понимаю, почему вообще смотрю на все будто с высоты; концентрирую все свое внимание на руке Мейли, на нашей с ней связи, которую та упорно пытается разорвать, полагая, что ее в очередной раз обижают.
– Ну, полно вам, – с усмешкой отзывается хозяйка, через пару минут подходя к нашему столику. – А то она еще от страха обделается – а мне потом стирать.
Не поворачивая головы, замечаю, как Чэн мгновенно поднимается на ноги и обнажает меч, не позволяя женщине приблизиться.
– Ты что творишь, страж? И откуда у тебя такое оружие?!
– Не подходи к ней, – слышу я сосредоточенный голос.
Но не отвлекаюсь на него. Ни на него, ни на голоса других постояльцев, решивших заступиться за любимую хозяйку.
Смотрю прямо в глаза Мейли, направляя в нее всю свою энергию, вычищая потоки, выбивая пробки, раскрывая каналы. Я не могу объяснить, что я делаю, я просто вижу все это и понимаю, как это можно исправить. Из глаз девушки катятся слезы, возможно, даже слезы боли, но я не останавливаюсь, пока не вытесняю из ее тела последнюю тьму.
Мейли вдруг сгибается, успевая ухватиться за край стола и удержаться на ногах. Я со звоном в ушах откидываюсь на спинку скамейки, затем трясущейся рукой достаю чистый платок и подаю ей. Та вытирает лицо от слез, заодно освобождая его от слоя грязи, откидывает спутанные волосы со лба и выпрямляется.