– Носи еще цветочки! Конфет купи! Сделай милость, не исчезай с ее горизонта. Вот тебе пятерка, больше нет. Ну, я еще на неделе добуду.
Тут зажегся свет, это в коридор на голоса вышла одна из горничных. Пришлось уходить:
– И держи меня в курсе, Богом заклинаю! Прощай.
После ужина пили чай с ликерами. Разомлев от горячего все стали расслабленными и добродушными. Беседа больше на рифы опасных тем не нарывалась, и течение ее продолжало плавно журчать в допустимом для всех русле.
– Вы же курите, Сергей Осипович? – спросила хозяйка.
– Трубку! Если честно, то уже давно страдаю от этого желания, спасибо, что спросили, Варвара Михайловна.
– Я составлю Вам компанию, – она поднялась из-за стола. – Кто еще желает курить, прошу пройти в диванную, господа.
Поднялись и потянулись за хозяйкой все, кроме двоих.
– Клим! Что же это? – с дрожанием в голосе вели розы допрос васильков, оставшись вдвоем за столом. – Конец всем надеждам моим? Нашим? Ты ведь, брат, тоже завяз?
– Корней Степанович, да Бог с тобой! – Неволин замахал на собеседника обеими руками, как бы отгоняя мух. – Никаких сердечных планов я тут не мыслю и никогда не чаял. Только духовные интересы влекут меня к сему источнику – исключительно душевный комфорт и наслаждения интеллекта.
– Неужто так, взаправду? Тогда не понять тебе меня, – долгий вдох обозначил глубину чувств носильщика букетов. – А у меня ведь истинные намерения на ее счет. Я и про тебя так думал – ты ж все с поручениями летаешь, все для нее, все по ее делам. Остальные-то стервятники тут, Клим. Они ж ее саму не видят! Они или себя выпятить норовят, или в кошелек ее заглянуть надежду тешат. Да ты сам все видишь. А я хоть не так, чтобы богат, но средства-то имею! Я все к ее ногам сложить готов. А она все по сторонам глядит.
– Сущая правда, Корнеюшка. Варвара Михайловна – женщина добрая, всех без разбору крылом своим покрывает. Эх!
– Так что ж, Клим, нет мне больше просвету? Избрала она себе, да? Этого? – Леврецкий поднял на Клима глаза затравленной гончей.
– Да прекрати ты, друг любезный, слезы-то лить как девица! Почем знаешь, что там решено? Поглядеть еще надо.
– Климушка! А ты погляди, а? Ты, раз своего интереса, как оказалось, не имеешь, так ты мой соблюди, будь добр? Ты же чаще около нее бываешь, уж присмотрись!
– Да, оно не трудно, конечно… Но, сам пойми, Корней Степанович, часто, не часто, а я ж еще и обеспечением своего существования должен заниматься. В службе не состою, доходов как ты, не имею. Так, когда минутка свободная выпадает, так я сюда забегаю. А обещать ничего не могу.
– Да если лишь в этом вопрос, Клим Валерианович! Я могу Вас субсидировать, милый Вы мой, если в этом загвоздка. Пяти рублей Вам на первое время достанет? Вы только точно мне удостоверьте – действительно с ее стороны имеет место быть лишь благодарность, или меж ними, что уже другое состоялось? Я ведь сегодня его без туфель застал, так-то вот! Объяснили давешним происшествием.
– За вспомоществование большое гран-мерси! – Неволин спрятал пятирублевку во внутренний карман сюртука. – Правда, когда вернуть смогу, не скажу сразу. Стеснён нынче в средствах, уж простите, государь мой.
– Помилуйте, батенька! Да об этом пустяке мы и вспоминать не станем, ничего возвращать не надо. Считайте, что это расходные.
– Благодарю Вас, любезнейший! – уже шепотом проворковал Неволин. Курильщики возвращались в столовую.
***
На неделе Лиза, наконец-то, разобралась с отцовскими бумагами и в среду вечером торжественно читала окончательный вариант лекции на кухне Егоровне.
– Ты мне по седьмому разу про закалку металлов читаешь. Я скоро сама начну ножики калить! – смеялась няня.
– Погоди, Егоровна! Мне же надо по времени понять – сколько текста можно оставить? На бумаге же – это одно, а когда голосом, то получается медленней. Хочется всё важное сохранить. А папе надо в полчаса уложиться.
– В полчаса! А как уедет на свою Выставку, так на целый день пропадёт! – сетовала Егоровна.
– Ах, Егоровна! – отчитывала ее Лиза с гордостью за отца. – Как ты не понимаешь!? Это же полчаса чистого времени, а сама экскурсия длится гораздо дольше. Пока гости обойдут другие залы, папа же уже готовится их встречать! Потом сам водит от витрины к витрине – показывает, рассказывает. А в конце, мы это вместе придумали, проходит небольшой конкурс для желающих. Все всегда веселятся очень! Потому что редко у кого получается. Мы заперли в сундуках и шкатулках разные сюрпризы на экспонатные замки, и если кто секрет отгадает, то может приз с собой унести. Правда, здорово?
– Сама-то все секреты, наверно, уже знаешь?
– Нет, папа мне не говорит, – рассмеялась Лиза. – Наверно, боится, что разболтаю. Хотя, ты права, это неправильно! Останусь как-нибудь подольше и догадаюсь. Хотя бы про одну шкатулку! Сама, без подсказок.
– Давай, давай, дитёнок. Потом заберешь её домой, будешь свои богатства хранить, – «подкалывала» ее Егоровна.
– Какие же это богатства, Егоровна? – поддержала шутку Лиза.
– Ну, у каждой девицы есть богатства. Не золото-каменья, так письма-записки, или цветок какой засушенный. Есть у тебя такой?
Лиза замотала головой. А потом вдруг вспомнила про незабудку, заложенную в книгу.
– Есть! Егоровна, а ведь есть такой! Я и забыла совсем. Ура! У меня есть богатство! – продолжала веселиться Лиза.
– А, кстати, ты денюшкой-то сейчас богата? – няня вернула Лизу из облаков на землю, перейдя к делам насущным. – А то я тебе настройщика присмотрела. Но берет он, говорят, по-разному – от сложности работы. Наши-то пианины долгонько без дела стояли… Как бы не заломил!
– Зови его, няня! Есть у меня сейчас средства. А то я без упражнений все уже позабывала. Надо срочно наверстывать!
– Ну, так я на ту неделю и договорюсь?
В четверг не было ничего примечательного, а в пятницу днем принесли записку от Арины Мимозовой: «Лиза! Без тебя не справлюсь! Приезжайте завтра пораньше, часа за два до начала. Папа пришлет за вами карету, она ваша на весь день. Жду. Ничего не успеваю. Волнуюсь. Арина».
– Карета. Зачем нам карета? У нас самих пролетка есть, – недоумевала Лиза.
– А ты в чем на праздник ехать-то собираешься? – сложив руки на груди, допрашивала ее няня.
– Ну, в приглашении написано «как для пикника». В том платье, что на открытии Выставки была, в том и поеду.
– В белом? На весь день? – Егоровна поджала губы.
– Оно не белое, а всё в зеленых листьях! Как раз для слияния с природой.
– Природа – это и трава, и одуванчики! И пыль, и брызги. К вечеру будешь, как чушка немытая! А на ноги что наденешь?
– Фи, няня! Что за выражения. Что ты на меня напала? – защищалась Лиза. – Ботиночки конечно! Они с каблучком, а Арина вечером танцы обещает. В чем мне еще прикажешь идти?
– Прикажу в тапках удобных. Прикажу в юбке немаркой. А в карете все развесить можно, а после переодеться. К тому же она запирается, не то, что ваша пролетка – воруй, не хочу!
– Господи, няня, ты совсем уже с ума сошла. Кому там воровать-то! У Саввы Борисовича все гости – люди почтенные!
– Гости гостями, а каждую мышь в лесу не отловишь, – гнула свою линию Егоровна. – Знаю я тот Черный пруд! Всякая шваль по ночам так и шастает. Не мог Савва Борисович поприличней место выбрать?!
***
На следующее утро Полетаевы встали рано. К девяти часам прибыла карета от Саввы, в ней разместили сменную сорочку и вечернюю тройку для Андрея Григорьевича и платье для Лизы, а пока они поехали одетые просто, удобно и, как настаивала Егоровна, «не марко». Подъезжая к Черному пруду, они увидели вновь установленный переносной шлагбаум рядом с площадкой для карет. Ее охраняли трое полицейских. Полетаевы предъявили билеты и дальше по аллеям шли к месту пикника уже пешком. По дороге им встретилась еще парочка охранников – Савва подготовился к мероприятию по всем параметрам.
Отец и дочь вышли к квадратному окну водной глади, которая в это время суток совсем не казалась черной. Один из берегов занимало деревянное сооружение, часть которого была то ли буфетом, то ли рестораном, остальные его отделения, видимо, были отведены под технические службы. Туда они и направились. Прямо у воды было расставлено около десятка столиков, пока не накрытых, но уже застеленных белоснежными скатертями. На одном из них громоздилась целая армия фарфоровых молочников, над которыми уже вились мухи и пчелы. Лиза с отцом зашли внутрь, откуда раздавались голоса.
– А я говорю – рано разливать!
– Барышня! Так потом в суматохе не успеем-с! Позвольте сейчас докончить?
Арина ругалась с буфетчиком. Увидев Лизу и Полетаева, сильно обрадовалась.
– Андрей Григорьевич, здравствуйте, милый! Лиза, спасибо, что отозвались!
– Что у вас тут с самого начала за шум? – поинтересовался Полетаев.
– Да вот. Папа уехал в конюшни, а я тут одна бьюсь. Решили самым младшим на лакомство клубнику со сливками подать, у нас Шурка ее просто обожает. Так я говорю, что при такой жаре рано сливки с холода снимать, а Гордей Савельич настаивает, что надо заранее, а то не успеем. А общий съезд только через два часа начнется!
– Ариша, а можно малышам такие ягоды-то? – озадачено спросила Лиза.
– Да мы все их с детства едим, а Шурку так за уши не оттащишь! А что такое? – не понимала Арина.
– Ну, я просто вспоминаю, как в Институте родители Анюте Елагиной принесли клубники в гостинец, а она потом три дня в жару пролежала и вся красными пятнами пошла. Взрослые всполошились, нас всех осматривали – боялись, что зараза. Мы тогда маленькие были, только седьмой класс кончали, а до сих пор помню.
– Да, барышня, – вступил в разговор, забытый было всеми, буфетчик. – Истинный крест, слыхали и мы про такое. У родителев про каждое дитя надо спрашивать – можно-нельзя? Сенная лихорадка может случиться.
– Господи! – Арина опустилась на стоящий рядом стул и повесила руки между колен. – Чуть детишек не уморила, вот хозяйка-то!