– Мама, мамочка, смотри – цветочки! Эти-то можно рвать?
– Спроси у хозяйки, хорошо воспитанная девочка! – улыбнулась ей мать.
– Можно? – Аленка перевела взгляд на Лизу.
– Можно, только, надеюсь, не все? – тоже с улыбкой разрешила Лиза.
В заросшей траве сада проглядывали дикие ромашки, клевер и еще какие-то синие цветы, которые ошибочно называют дикими васильками… Лиза по своему детству помнила, что оторвать стебель этого цветка стоит неимоверных усилий.
– Пока Алёна играет, могу я предложить Вам присесть? – Лиза протерла платком и второй стул.
– Ох, с удовольствием посижу с Вами, – дама грациозно опустилась на предложенное место. – Я только приехала из города. А Вы, вероятно…
– Полетаева Лиза, дочка Андрея Григорьевича.
– Так Вы наша молодая хозяйка! Я так и подумала. А я – жена Александра Александровича Вересаева. Зовут меня Вера Дмитриевна. Лена – наша дочь. Она всё пытается во дворе цветов нарвать, так я ее ругаю за это. Там так всё нарядно стало! А тут у Вас, оказывается, ещё вот какие владения… Из окон это выглядит несколько иначе…
– Сад заброшен, сейчас просто некому следить за ним. А Вы здесь на время Выставки?
– Да. Мой муж – горный инженер. Вы бывали на Выставке? Заходите в горный отдел, там есть представительство чугунолитейного завода, Александр Александрович – его совладелец. Хотя, что это я говорю? – засмеялась она. – Руда, флюс, крица – разве это может быть интересно молодой барышне!
– Может! Очень интересно. Рассказывайте, милая Вера Дмитриевна! Папино товарищество тоже выставляется, а я служу у него секретарем. И мне очень интересно про Выставку!
– Вот Вы какая! – Вера Дмитриевна восхищенно оглядывала новую знакомую. – А я и не знала, что Андрей Григорьевич не только домовладелец, он никогда не упоминал.
– Мастерские все находятся за городом. В общем, ничего особенного, кустарное производство. Но наши замки и ножи по всей России расходятся.
– Как интересно! Я скажу мужу, мы обязательно зайдем посмотреть. С Вами так легко, Елизавета Андреевна, я понимаю теперь, почему Леночка с Вами разговорилась. Вы – какая-то «своя», как будто сто лет друг друга знаем.
– Ох, не смущайте меня! И зовите просто «Лиза».
– Лиза, Вы не представляете, что значит для меня это Ваше «просто поболтали». Раз уж мы так сразу сошлись, то я Вас в наши семейные невзгоды посвящать сейчас стану. Мы с мужем познакомились еще в Тобольске, я там выросла. После он увез меня на Алтай – с ним все время мы куда-то переезжаем! Там и родилась Леночка. А два года назад объявился этот завод, поехали мы в Пермский край. И по дороге где-то Леночка заразилась тифом. Лиза, Вы знаете – это была ужасная зима! Привезли на новое необжитое место совсем больного ребенка. Еле выходили, как сразу за тем – скарлатина. Ее тогда пришлось постричь почти наголо, она стеснялась страшно. С детишками не знакомится, гулять выйти не уговоришь… В Барнауле няньки-гувернантки все были местные, приходящие, никто с нами не поехал. Мы тогда думали, пустяки, приедем – сразу новых наймем. А тут получилось, что сначала одни только врачи вокруг дочки колдовали, а потом, кроме нас двоих, все чужие люди рядом оказались. Лена замкнулась. Молчит. Только головой качает – «да» или «нет». Думали, уж – насовсем так. А сюда приехали, вроде получше стало. А Вы меня сегодня, просто обнадежили – сама! Сама пришла и вы болтали!
– Так вот почему у нее учителей нету…, – задумчиво протянула Лиза.
– И это рассказала? Чудо просто! Учителей, действительно, нет. Французский она начинала учить. Немецким папа наш в совершенстве владеет. Языками мы пробовали с ней сами заниматься, но нас она не слушает, не воспринимает как преподавателей. Да и времени, если честно, не хватает, чтобы хорошо, системно заниматься, а не раз от раза. А надо бы уже девочку к гимназии готовить. Да кто ж возьмется – мы у Вас в городе всего на пару-тройку месяцев. Теперь уж, наверно, до дома придется обождать, – и тут Вересаева вскинулась в надежде: – А может быть, Вы сами, Лиза? Это было бы чудесно, и девочка Вам уже доверяет. И рояль. Я видела открытый рояль. Может пора уже Лену и музыке учить?
– Давно пора! Меня мама с трех лет за инструмент посадила, а в пять я уже бегло играла. Сколько Леночке?
– Шесть. Зимой семь будет.
– Конечно, надо начинать. Вы знаете, я наверно взялась бы, – размышляла вслух Лиза. – Но только за музыку, если раза два в неделю? Я у себя посмотрю мои детские ноты, и мы попробуем. А про остальное, я поговорю с одной своей подружкой, может она приходить сюда станет, если ее отпустят.
– А вы откуда с ней знакомы?
– Вместе Институт благородных девиц окончили. Она – с медалью!
– Лизонька! Поговорите, – Вера Дмитриевна положила свою ладонь поверх Лизиной. – Мы платить хорошо станем. Счет, письмо, чтение. Французский, чтобы не забыла. Может быть, еще немного по природе что-то. Поговорите…
***
Лиза закрыла крышку рояля, затем заперла залу. Алёна Вересаева ушла на свою половину, горделиво неся пред собой добычу – спасенного одноглазого зайца и охапку полевых цветов. Ее мама еще задержалась с Лизой в вестибюле большого дома.
– Я очень рада нашему знакомству, Лизонька! – говорила она. – В доме одни мужчины, так мне и перемолвиться по женским пустякам бывает не с кем.
– Одни мужчины говорите? – Лиза посмотрела на лестницу, ведущую наверх. – Вы знаете всех своих соседей? Кто они?
– Не близко. На втором этаже – всё люди приличные. Вадим Сергеевич, мы раскланиваемся. Тоже инженер, но по военной части. Кажется, сразу три комнаты снимает некий коллежский асессор. Очень достойный господин. Тоже каким-то образом связан с Выставкой, мы там часто сталкиваемся. Все с представительствами выставляться приехали, – она запнулась, ее взгляд опустился на двери апартаментов напротив собственных.
– На втором, Вы сказали, все приличные. А на первом, простите? – спросила Лиза, проследив направление и выражение взгляда Вересаевой. – Вас кто-то тревожит? Давайте скажем папе?
– Нет-нет. Ничего конкретного. Там проживает некий господин из Баку. Один, только со слугами. Мы, слава Богу, пересекаемся редко, у нас абсолютно разные распорядки. Вот сейчас он, скорей всего, спит.
– Так скоро же обед! – изумилась Лиза.
– Вот-вот. А приезжает под утро иногда.
– Нефтедобытчик? – поинтересовалась Лиза, вспоминая уроки географии.
– Ах, Лизонька, я не знаю, – Вера Дмитриевна коротко вздохнула. – Но уж если что он и добывает исправно, то это коньячную жидкость из графина. Да не по одному в день, как мне думается! Только папе своему ничего не говорите, пожалуйста! А то получится, что я…
– «Ябедничаю»? – подсказал Лиза.
– Ябедничаю, точно, – Вересаева засмеялась. – Лизонька, Вы давно из Института?
– Уже две недели как.
– Как это мило! – Вера Дмитриевна продолжала улыбаться. – Вот потому мы и не виделись раньше! Передавайте папе привет от меня. И ничего более, – она подняла в напоминании указательный палец, прижав его к губам, и, простившись кивком головы, удалилась вслед за дочерью.
Лиза вернулась во флигель, настройщик давно ушел. Егоровна назвала сумму, которую надо было возместить для хозяйственных нужд, и Лиза всполошилась:
– Няня! Его надо догнать! Это совсем по-грабительски!
– Никак больше не выторговывалось, доню! – Егоровна облизывала ложку с вареньем.
– Куда «больше», Егоровна?! Я говорю, что ты обобрала его в конец! Надо догнать и заплатить нормально.
– Никого догонять не надо, ушел довольный, всё восторгался, что редко когда такие понимающие хозяева находятся. Что таким вообще забесплатно можно, – спокойно прихлебывала чай няня. – Не шебурши! Я ему по прейскуранту тютелька в тютельку заплатила. Не обидела. Мы еще на зиму договорились, придет.
– Дай мне чернил и бумаги, – Лиза все еще стояла с пунцовым от возмущения лицом.
– Заявление околоточному на меня писать станешь? – хохотнула довольная няня.
– А надо бы! – Лиза не выдержала и рассмеялась. – Две записочки, пошлешь кого-нибудь отнести? Одну – Нине, вторую в Институт.
Из Института ответ пришел скорее. Вершинина писала, что рада видеть Полетаеву и Чиатурия в любой будний день, в «мертвый час» – с двух до пяти часов пополудни, когда младшие воспитанницы отдыхают, и Лида точно будет свободна. Нина прислала записку к вечеру, видимо ждала родителей, чтобы отпроситься. Назавтра она была занята, про четверг помнила, что у Лизы «выставочный день», а в пятницу могла приехать к полудню и хоть до вечера.
Череда записочек продолжилась и на следующий день. Днем какой-то мальчишка доставил послание для Елизаветы Андреевны. Егоровна долго крутила переданный дворником конвертик, смотрела на просвет, даже нюхала, но вскрыть, конечно, и не подумала.
– Чай, вроде уж все тебе вчера отписали! – то ли с вопросом, то ли с утверждением принесла няня письмо Лизе. – Чай, от него табаком тянет?
– Так от кого прислано? – Лиза протянула руку.
– Не указано. И никакого адреса на нем нет, – няня не отдавала конверт, а осматривала его теперь со всех сторон.
– Ты, никак, читать стала? А то всё: «Не вижу, неразборчиво писано, прочти сама, доню!».
– Что надо разгляжу! – отвечала не шибко грамотная няня. – Пустой конверт-то! Ни строчечки на нем нет.
– Давай сюда! – Лиза наконец-то заполучила предмет такого пристального внимания домашнего цензора, вскрыла его, прочла и покрылась предательским румянцем.
– Ну, что там? – Егоровна заглядывалась через руки Лизы на три строчки текста.
– Кому велели передать-то? – строго спросила Лиза, складывая бумажку как было.
– Дык! – опешила Егоровна. – Дык – тебе. То бишь – Елизавете Андреевне.
– Точно мне? Не Наталье Егоровне часом?
Егоровна поджала губы, развернулась и ее обиженная спина удалилась в сторону кухни. Когда дверь за ней захлопнулась вдалеке, Лиза снова развернула письмо и перечитала: «Завтра в три часа пополудни путь одинокого странника проследует около ангара воздухоплавания на известной всем Выставке. Счастьем для него стало бы хоть мельком узреть известную особу, родом из лесных краев». Лиза сунула письмо под подушку, лучшего «тайника» у нее все равно не было. Думать о назначенном свидании она себе сейчас запретила, поняв, что впопыхах теряет разум. Вот известия застали ее врасплох, а она зачем-то обидела няню. Та в чем виновата? Правильно Нина говорила, как стыдно-то! Сама не можешь справиться с тем, что внутри, а вываливаешь на тех, кто рядом. Она прошла в кухню.