Николай мечтал участвовать в плавательных соревнованиях, так как в училище он был не из последних в этом виде, а Дмитрий, соответственно – в схватках по борьбе. И те, и другие состязания назначены были не в начале игр, и успеть еще было можно. Приятели решили задержаться на несколько дней и подзаработать в портовом городе. Но человек предполагает, а… Присев как-то отобедать в уличном кабаке, Митя доверчиво повесил свой пиджак на спинку стула. Надо ли говорить, что окончив трапезу, приятели не обнаружили не только портмоне, хранящегося в кармане, но и самого одеяния. Благо половина денег была у Николая. Митя сокрушался, Николай хоть и смотрел на друга с выражением лица «Я же сто раз тебе говорил так не делать!», но вслух ничего не высказывал, а только все обдумав, выдал: «Про оставшиеся деньги надо забыть теперь, как будто их и нет вовсе! Это шанс хоть одному из нас вернуться на родину и уже оттуда вытаскивать второго. Пошли искать работу, как и собирались, да жилье подешевле. Ни о каких гостиницах и речи быть не может, во-первых, надо договариваться в долг, да и бумаг у тебя теперь тоже нет, так ведь?» Вспомнив про документы, Дмитрий схватился за голову.
***
Комнату они нашли не сразу. Кормились первые дни, спуская взятую с собой приличную одежонку. Со временным трудоустройством все обстояло тоже не совсем ладно. Верней Митю с его силищей тут же взяли грузчиком, хоть на неделю, хоть на сколько. Причем трое хозяев нарасхват зазывали его к себе. А вот Николай остался не у дел, и если первые ночи Кузяев спал прямо на складских мешках в порту, то где скитался Рихтер, это ему одному ведомо. Новые соратники силача, заметив бедственное положение друзей, на ломанном русском объяснили им, что самое доступное жилье нужно искать у армян, те много не возьмут. И в выдавшийся у Мити перерыв, они с Николаем планомерно стали обходить дворы армянского поселения. Но нигде неизвестных чужеземцев не впустили, объясняя это очень схоже: «Полным-полно уже у нас, вот жена брата с детьми приехала, теперь здесь жить будет».
Митя своим простодушием большого ребенка очень скоро расположил к себе как собратьев по тасканию мешков и бочек, так и ближайших конкурентов, с которыми после смен грузчики часто устраивали приятельские поединки. Как-то амбалы с соседнего пирса привели к нему схожего с нижегородцем по сложению и росту армянина и рекомендовали: «Это – Затик. Он про тебя знает». Тот осмотрел русского с ног до головы и сказал: «Жить негде? Если не пугает каждый день переправляться через залив, то могу предложить чердак в доме дяди. Приходи с братом к ночи, вот адрес. Мы живем в Галате».
И началось житье в большой армянской семье. Кроме племянник, у хозяина дома – дяди Агаси – оказалось двое взрослых сыновей Теван и Тигран, один мальчик-подросток Мнацик и дочь Сате, красавица, в которой вся мужская часть семьи души не чаяла. Еще была бабушка Гинуш, которая почти не вставала, но весь день сидела на дворе и всегда видела и знала, кто куда пошел и чем сейчас занят. Хозяйничали в доме жена дяди Агаси – Лусинэ, которую Митя почти сразу стал называть «тетя Люся» и ее вдовая сестра Мануш («тетя Маша»). Еще за столом собирались дядя Натан, дядя Мигран и почти ровесник Мнацика – Арташез, родство коих с главой дома друзьям точно отследить не удалось. В семье не очень хорошо знали, но понимали русскую речь поселившихся друзей, которых упорно принимали за двоюродных братьев. Сносно говорили с ними на родном языке только хозяин, Теван и Затик. Через неделю уже бегло болтал по-русски и Мнацик.
Николай объяснил ему значение нескольких слов по-английски. Тот запомнил. Потом по-немецки – мальчик сооружал из них осмысленные предложения.
– Ваш сын имеет необычайную расположенность к обучению языкам, знаете ли Вы это? – с восторгом делился своим открытием Рихтер.
– В любом портовом городе каждый с малолетства может объясниться с покупателем на любом языке мира, – смеялся отец мальчика.
– Но это не обычные, не средние способности. Грех оставлять такой дар без развития. Отдайте его в обучение! А то, что из него вырастет, если он в свои двенадцать так ничему и не учится, а только бегает с другими мальчишками по городу?
– Грузчик из него вырастет, грузчик! – отмахивался дядя Агаси. – Как из братьев и иных родичей. Будет как все!
– Вы не понимаете! – дотошный Николай хотел убедить родителя в своей правоте.
– Я не понимаете? Это ты не понимаете, – благодушно растолковывал ему хозяин. – Где я денег учителю возьму? Семью кормить надо? Родственников кормить надо? Вас кормить надо? Сами-то в долг живете. А моя Сате? Вот-вот невестой станет, не сейчас, так в будущем году. Мне приданое надо готовить, свадьбу не хуже, чем у других справить. Эх, ты, пустопляс мой дорогой!
– Пустозвон, – понуро отвечал Рихтер.
– Что говоришь? – переспросил дядя Агаси.
– У нас говорят «пустозвон» или «свистопляс», – вздохнул безработный жилец. – Вы не сомневайтесь, мы Вам все до копеечки заплатим, как Мите жалование дадут. Вы к нам так отнеслись! Поверили. Даже на билет после копить станем, сначала все Вам!
– Как сможете, так и заплатите. Одной веры мы, что уж тут считаться. Сказал же – подожду, – пожилой армянин почесал в затылке. – Только долгонько вам с братом на обратную дорогу собирать придется, в порту-то гроши платят. Эх, кабы его в городе где приткнуть, с его-то умениями и силищей! Вон, мои-то молодцы, раза в три больше приносят.
– Ну, так куда ж ему в город без документа! – сокрушался Николай. – Спасибо, что хоть там хозяин никаких бумаг не спрашивает. Эх, мне бы еще самому где-нибудь пристроиться! Хотите я, пока делать все равно нечего, Мнацика сам учить стану, за так? Вы только ему чернил и тетрадок купите?
– Ну, давай попробуем.
Они помолчали. Сыновья дяди Агаси работали где-то в самом городе, не в порту. Николай спросил где. Оказалось – в посольствах. Тоже грузчиками, но совсем другого качества. И работа не такая грязная, и авралов почти не бывает, и платят лучше.
– А что ж Затик ваш? – Николаю хотелось поболтать хоть с кем-то, друг, приходя с работы, валился без сил, а еще затемно он и такие же работники из Галаты спешили на баркас, перевозивший их через Золотой Рог в центральную часть города.
– А Затик всего год в Константинополе, – отчего-то осунувшись, отвечал хозяин. – Все будет со временем. Он-то как раз учился, ему место получше обязательно найдется. Пусть приживется здесь.
– Он из дома на заработки приехал? – настойчиво продолжал расспросы Николай, не замечая перемены настроения хозяина. – У вас всегда такие большие семьи! А он тут один. Где вся его семья? В другом городе?
– В другом городе, – еле слышно прошептал дядя Агаси. – Была в другом городе. Теперь нету. Убили всех.
Он встал и молча ушел в дом. А Николай еще долго сидел под раскидистым деревом, крона которого даже в жаркий день создавала островок прохладной тени на раскаленном дворе, и тер лоб, коря себя за бестактность.
***
Успехи Мнацика были столь красноречивы и скоры, что вызывали неподдельную гордость всех домашних, хоть сами они не понимали ни слова из того, что болтал мальчик на иностранных языках. Артика тоже никто не гнал с уроков, но посидев пару раз с учителем и благодарным учеником, он взмолился, и его отпустили гулять. Совершенно не завидуя достижениям родственника, он снова носился с мальчишками по пыльным улочкам или околачивался на берегу, наслаждаясь вольной жизнью, где все понимали друг друга и без нудного писания непонятных закорючек на бумаге. Он непрестанно рассказывал приятелям о способностях Мнацика, превозносил учителя и всячески восхвалял их домашние перемены с воцарением в доме двух русских гостей. А Митю все дети в округе знали напрямую и полюбили мгновенно. Взрослые тоже не могли отказать себе в удовольствии похвастаться неожиданно раскрывшимися дарованиями одного из мальчиков, и со слов дяди Тиграна вся обслуга австрийского, а из рассказов дяди Тевана российского посольств была осведомлена об армянском вундеркинде.
Слух дошел и до личного помощника первого драгомана русского посольства. Он, как-то выходя вечером, не удержался, и подошел к Тевану.
– Правду ли говорят о твоем племяннике, Теван? Что будто бы он, ничего не зная до того, вдруг взял, да сам языку за три дня выучился?
– Врут, господин Денисов! Не племянник он мне, а брат родной. И не за три дня, а за три недели. И не сам, а нам Господь хорошего учителя послал.
– Кто таков?
– Русский.
– Приведи мальчика. Я сам – переводчик, мне любопытно. Я его поспрашиваю, не возражаешь?
Теван Мнацика привел, экзамен тот выдержал с достоинством, и Денисов захотел познакомиться и с его толковым учителем. Они сошлись с Николаем и вскоре стали приятелями. Чуть лучше узнав нового знакомого, Рихтер поведал ему историю их одиссеи и под секретом доверил нынешнее положение друга, надеясь на порядочность Денисова. Тот в полицию не пошел, но объяснил Николаю трудности восстановления документа именно здесь, за границей. Но помочь в переправкой в Россию обещал, это возможно было и со временной бумагой. Он велел передать другу, что не дело прятаться, а надо явиться к властям с повинной, все решаемо, правда о работе и заработке на время придется, видимо, забыть. Но зато он обещал найти учеников Николаю.
Так прошел месяц и второй. Приятели пока думали над предложением Денисова, работали оба, расплатились за жилье с дядей Агаси, да и их накопленная сумма увеличивалась на глазах. И тут случилась беда. Заболела Сатеник. Она мучилась от боли в животе, местный лекарь выписывал ей какие-то порошки и капли, но они мало помогали, а на вторую ночь стало совсем худо. Слыша ее стоны, уже начинавшие переходить в крики, друзья не выдержали. Митя взял Николая за грудки и потряс как грушу.
– Они загубят ее, понимаешь ты? Как же ей больно! Что делать? Что делать, Николай?
Николай молча стряхнул с себя могучие Митины кулачищи, так же молча полез в укромное место и, вынув из тряпицы пару бумажек, скрылся в ночной тьме. Через некоторое время он вернулся с русским доктором – благодаря рассказам Денисова, он знал теперь почти все места проживания соотечественников в этом городе. Врач осмотрел больную, обругал ее родных за упущенное время и, видя в их глазах лишь слезы и ужас, вновь обернулся к приведшему его Николаю.