– Что, папа?
– Хотя, я думаю, матерям это дается легче. Не всем, конечно. Но проще им, что ли… Я думаю теперь, что у той несчастной женщины в монастыре было слишком много мужского в характере, от того и муки ее. Женщина своему ребенку все легче прощает – безоглядно, бездумно, от сердца – а значит принять сопутствующие обстоятельства ей потом уже проще. А отец всегда будет сначала думать – что дальше. И простить он может только через принятие. Сначала допустить, а только потом простить. Ну, это если окажется, что есть, что прощать. Так-то дочка! Оказалось, что мучиться вопросом – хороший ты отец или плохой – жизнь не всем и не всегда дает время. Так-то. Надо просто быть им – отцом, каждый день, каждую минуту. Быть рядом. И быть готовым ко всему, вместе со своим чадом. Ох! Это так сложно самому понять, еще сложнее объяснить другому, Лиза!
***
– Ну, что, вы готовы?
Митя, одетый по-городскому выглядел солидно, но для Лизы, знающей его как облупленного, это показалось как с чужого плеча и оттого смешным.
– Ну, ты и напыщенный франт нынче, Митя! – смеялась она, выйдя в прихожую.
– Да вы еще не одеты! – Митя явно спешил и нервничал. – Ну, сестренка! Мы ж договаривались! А что Андрей Григорьевич? Матушка?
Лиза видела, что Митя нарядился во все самое лучшее из своего гардероба и, хоть и поддела его по-дружески, но памятуя об одном из уроков Егоровны, сегодня тщательно подбирала наряд, дабы сильно не выделяться на фоне матери и сына. Она надела довольно скромное платьице.
Сегодня все собирались у Полетаевых. В город прибыл цирк со знакомцами Дмитрия. Он давеча уже встречал их на вокзале, помогал устраиваться на новом месте, как хозяин знакомил с городом, и, забросив учебу, подолгу сидел на репетициях. А нынче вот – выводил всех своих домашних на премьерное представление. Это было оговорено, когда еще Лиза с отцом гостили в Луговом. Наталья Гавриловна должна была прибыть оттуда к обеду.
– Митя, успокойся, – Лиза повела его в столовую. – Хочешь лимонаду? Времени еще три часа до начала, матушка твоя еще не приехала, ждем. Куда ты так торопишься?
– Эх, Лизавета! – Митя утер лоб, достав огромный белоснежный платок из кармана, но за стол присел. – Нам же еще в кассы надо успеть, там для нас контрамарки отложены. Ты знаешь, какой нынче ажиотаж? Аншлаг! Нет свободных мест вовсе.
– Ну, раз отложены, то, что ж волноваться? Егоровна! Принеси попить холодненького.
– Куда ему холодненького? – няня недовольно качала головой, осуждая всяческую суету. – Да принесу, принесу! Пусть только остынет. Вон – красный весь!
Во дворе послышался шум въезжающей повозки – это Кузьма привез Наталью Гавриловну. Его не стали больше гонять в этот день, а погрузились на двух извозчиков и поспешили к ярмарке. В пестрой толпе, направляясь к зданию цирка, они неожиданно столкнулись с младшими Олениными и Алексеем. Дмитрий радостно приветствовал его, зная уже по совместной поездке. Лиза представила всем брата и сестру. Лида тут же пожаловалась, что вот – хотели на итальянцев попасть, да билетов нет вовсе. Дмитрий обещал что-нибудь предпринять. Дальше пошли вместе. Андрей Григорьевич с Натальей Гавриловной поотстали и лишь умиленно наблюдали за шумной стайкой молодежи.
– Наташа, – Андрей Григорьевич степенно вел ее под руку. – Ты сильно жаждешь лицезреть клоунов и комедиантов?
– Нет, Андрюша, – улыбнулась она ему. – Ты же сам знаешь, что я бы с радостью погуляла где-нибудь в тихом парке с тобой. Но сдается мне, что у Мити в этом цирке какой-то свой интерес, я как мать чую. Нельзя его обидеть. Пойдем!
– Идем, идем, – похлопал Полетаев пальцами по тыльной стороне ее ладони.
Протиснувшись сквозь толпу очередников, надеющихся на бронь, Дмитрий постучал в деревянное окошко запертой кассы и, когда оттуда выглянула симпатичная головка, расплылся в улыбке и вновь весь покрылся румянцем. Вот и интерес обнаружился! Миловидная кассирша долго говорила с ним, разводила руками и сочувственно качала головой. Митя отошел от нее расстроенный, с четырьмя билетами в руках – больше взять возможности не случилось. Он понуро подошел к обнадеженным приятелям Лизы и тут Полетаев все же не выдержал и предложил:
– Дети! Идите без нас, вам нужнее!
– Ну, как же так! – Митя чуть не плакал как большой ребенок. – Я-то и без билета там всюду пройду, за кулисами постою. А матушка ведь из-за города прикатила! Я так хотел показать вам…
– Иди, Митя, я вовсе не расстроюсь, – погладила его мать по плечу и улыбнулась. – А все, что нужно, ты нам уже показал. Главное я видела.
Митя обернулся на все еще не закрытое окно кассы и снова покраснел:
– А как же вы?
– Мы погуляем, идите!
– А обратно как же? Где мы вас найдем? – все никак не мог решиться отчего-то растерянный нынче Дмитрий.
– Да дома и найдете, уж вернемся, поди, – мягко улыбался Андрей Григорьевич. – Ты «жених», вот и проводишь Лизу обратно.
Старшие развернулись и затерялись в толпе, так и не заметив, что последние слова вызвали досаду не только у нахмурившегося Мити, но и у Лизы, чутко уловившей его перемену настроения. Да и у еще одного невольного свидетеля! В толпе соискателей на билеты, никем не замеченный, наблюдал за прибытием наших знакомых, не кто иной, как праздный отпускник Лев Александрович.
Он, оставшись в городе один, без своего большого друга, решил как-то развлекать себя. Вся ярмарка гудела о новой итальянской труппе, прибывшей в город, и он поддался на всеобщий восторг. Скучая в толпе возле касс, Борцов сразу заметил Лизу, узнал ее спутников и вновь почувствовал в груди то неприятное чувство, от которого вынужден был сбежать в Москву. Нынче он от поездки туда с Саввой отказался и видимо зря! Он разозлился на себя, развернулся, и, не подходя к Лизе и ее окружению, так незамеченным и ушел с ярмарки. Потом снова ругал себя уже дома – за бегство и малодушие, а после решил, что все это пустяки и яйца выеденного не стоит. У Лизы может быть своя жизнь, и ему это никакого неудобства причинять не может. Они друзья. Да, друзья! Он завтра же докажет это сам себе, явившись к Полетаевым с визитом. Легко и просто!
***
Больше недели отсутствовал Савва Мимозов в Нижнем Новгороде. К его частым отлучкам стали уже привыкать – и на производстве, и в Пароходстве. Многочисленные знакомые, переговариваясь между собой, переезд Саввы в Москву обсуждали как дело окончательное и решенное. Кто радовался, потирая руки, предвидя возможность прибрать к рукам Мимозовские активы, а кто вздыхал. Андрей Григорьевич был из тех, кто о перемещении друга и соратника жалел, и понимал, что разговор о Товариществе все равно выйдет, потому как – пока что Мимозов сбывал с рук весь крупняк, но и до мелочишки дело когда-то дойдет. И тут Савва сам заявился к нему.
– Здравствуй, друг мой любезный! – Савва Борисович нынче не шутил, был серьезен, Егоровне протянул шляпу и, пройдя в коридор, кивнул на закрытую дверь Полетаевского кабинета.
Хозяин понял, что к чаепитиям сегодня гость не расположен и велел няне к ним ни с чем не входить, по пустякам не отрывать.
– А мы думали, что Вас нет в городе, Савва Борисович, – Полетаев пригласил гостя располагаться с удобствами. – Рад! Рад видеть!
– Догадываешься о чем речь вести стану? – из-под бровей осторожно спросил Савва.
– Да чего ж там, – Андрей Григорьевич попытался улыбнуться. – Сам ждал этого разговора. Перед смертью не надышишься, как говорят.
– Ну, уж! – махнул на него Савва. – Поживем еще! Не на радость, так назло завистникам. Небось подумал, что я явился тебя доклевывать? Думаешь, долю свою пришел у тебя выщипывать?
– Ну, если ошибся, то прости! – в глазах Полетаева засветился лучик надежды. – Съезд открылся, ты потому вернулся?
– Нет, друг любезный, я на съезде заседать не смогу. Сейчас расскажу почему. У меня, друг мой, тоже того… Э-ээээ… Завертелось многое. Твои как дела? Доклад-то не сняли?
– Да видишь, как с этим съездом все выходит. Схлестнулись ваши промышленники с аграриями не на шутку. Нам, кустарям, и не вклиниться, боюсь, – Полетаев развел руками. – Как пойдет. Если время выделят, так у меня все готово. Тексты согласованы, утверждены. Что, кстати, для меня отдельная радость – уж не знаю, дадут ли выступить, а вот в печатный вестник Съезда все до словечка войдет! Я уж и материалы комитету сдал. Не выслушают, так прочитают, кому интерес есть.
– А за что голосовать собираешься, если не секрет?
Полетаев опустил глаза.
– Поня-яяя-ятно, – протянул Савва и отвернулся к окну.
– Савва, пойми! – Полетаев не то, чтобы оправдывался, но осознавал, что его решение другу доставляет боль, а сам он по-другому перерешить не может. – Пойми, я сам по сути своей – аграрий. Я всю эту кухню досконально знаю. Какие пошлины! Окститесь! Да на одних запчастях разоримся, техника-то у всех сплошь немецкая. Вы ж предлагаете всем и сразу на отечественную перейти. Да где ее взять столько?
– Андрей Григорьевич! – Савва начинал злиться и ноздри его раздувались в такт ладони, что ребром постукивала по зеленому бархату стола Полетаева. – Уж ты-то! Сам жизнь свою, душу свою… Э-ээээ… Имущество свое положил, не пожалел! Станочки, разработочки!
– Савва! – попробовал остановить его Полетаев. – Потому сам и знаю! Не свернешь с места здесь ничего, все по ветру пустишь!
– Да не перебивай ты меня! – Мимозов хлопнул всей ладонью по столу и чернильница, подпрыгнув, выплеснула перед ним свое содержимое. – Ох, прости! Погорячился.
– Ах, Савва! – Полетаев привстал и застилал теперь чернильное пятно, взяв с подоконника газеты. – Что уж о столе жалеть, когда все в тартарары летит…
– Кстати, Андрей Григорьевич, о Товариществе-то нашем, – присмирел Савва. – Не хотел я тебя расстраивать, да лучше, чтобы ты знал. Урядник-то наш предусмотрительный, свою долю англичанам решил сбагрить. Да тем, видно, она одна без надобности, так этот… Э-ээээ… предприниматель трусоватый еще и Погодина решил втянуть! Благо – тот человек совестливый да прямой, ко мне явился, доложил. Пока не состоялось, но ведь знаешь, как бывает – если мыслишка гнилая закралась, так уж не выбьешь! Выждет этакий Тимофей Михайлович момента, как тебя в городе не будет, а после будет клясться, что срочная необходимость у него случилась. Я руки марать не стал, а ты бы, как председатель, напомнил бы ему права и устав, да судом пригрозил. Может, присмиреет. А лучше от греха – давай его долю сами выкупим?