– Не знаю, голубчик, не могу ответить, – Леврецкий намазывал маслом бутерброд. – Как наследник я еще не жил ни дня, так пока, только на бумагах. А вот, что твердый путь перед собой стал видеть, так этим с вами, друзья мои, могу откровенно поделиться. А с тех пор и в душе покой и ясность образовались.
Они спокойно доели и Тася пошла укладывать девочку. Клим поставил самовар. Да, не таким он представлял нынешнее застолье. Скрипнула дверь, в прихожую выглянул Глеб. Он увидел, что матери нету поблизости и прямо босиком, чтобы быстрее было, побежал к входной двери.
– Глеб, ты куда? – крикнул ему в спину дядя. – А ну, постой!
– Я в уборную! – мальчик убежал.
Клим остался в прихожей и ждал его возвращения. Глеб, вернувшись, нехотя остановился подле дяди и, опустив голову, молчал.
– Глебушка, ну что случилось? Ты скажи!
Тот упрямо молчал. Послышались Тасины шаги. Глеб беспомощно взглянул на Клима, обогнул его и снова укрылся у себя в комнате, дядя не успел перехватить его.
– Глеб! – снова стучался он в дверь.
– Ну, что? Выходил? – Тася не знала, что теперь и делать-то. – Ему же плохо, я же чувствую. Давай все-таки выломаем дверь? А то вдруг чего…
– Ему действительно плохо, – за спиной родственников стоял теперь и Леврецкий. – У парня явные неприятности. Да такие, что приходится отстаивать себя с кулаками. Если и в родном доме нельзя укрыться, то зачем он тогда вообще нужен? Оставьте его в покое. Сам расскажет, когда созреет.
– А мне прикажете ждать той зрелости? – снова начала повышать голос Тася. – Ничего не понимая, не зная, чем помочь? Вы черствый человек, Вы ничего не понимаете! У Вас своих детей нет, как Вы можете что-то говорить!
– Детей нет, – спокойно продолжал Леврецкий. – Но сам-то я помню, как был таким же в его годы. Вы чем ему сейчас помогаете, тем, что кричите на него, требуете чего-то? Чего? Доклада по форме? Вы близкие люди или жандармерия?
– Я завтра к его учителю схожу, – вдруг, почувствовав свою ответственность за племянника, решил Клим. – Там все узнаю!
– Не смейте, не смейте! – раздалось вдруг из-за запертой двери. – Если вы только пойдете! Если кто-нибудь еще узнает! Я тогда… Я тогда из окна прыгну! Или вовсе из дома убегу!
– Узнают что? – припала к двери Тася и говорила, почти прижавшись к ней губами. – Сыночка, выходи.
– Учитель должен отвечать за все, что происходит с тобой в классе, – громко сказал Леврецкий. – Никто, конечно, к нему не пойдет, но как вышло, что он допустил кровопролитие?
– Отойдите все от двери! – крикнул Глеб.
Тася вопросительно посмотрела на Клима, тот пожал плечами. Тогда она посмотрела на Леврецкого. Тот ничего не ответил, а развернулся и, сделав несколько шагов, занял свое место за столом в кухне, откуда прекрасно просматривалась вся прихожая и двери, ведущие из нее в комнаты. Тася последовала за ним. Клим потянулся сзади. После пары минут тишины, дверь скрипнула и приоткрылась. Из-за нее в щель высунулась голова Глеба.
– Он не знает, – шмыгнула голова носом. – Они в классе как все, а после уроков дразнятся.
– Как дразнятся? – опешила Тася.
– По всей вероятности обидно они дразнятся, – рассудил Леврецкий. – А ты что?
– А я не слушал сначала, мимо хотел пройти…
– А они что? – Леврецкий продолжал расспросы. – Да ты иди уже сюда, что мы, через коридор так и будем перекрикиваться? Вон и чай поспел. Так что они?
– Они стали подкарауливать и сзади бежать всю дорогу, – Глеб вышел из-за двери, но к столу не спешил.
– Ну, клещами из тебя тянуть что ли? – Леврецкий указал Глебу на пустующий стул рядом с собой, тот нехотя поплелся к кухне.
– А я все равно, хотел внимания не обращать, – Глеб сел на стул. – Мама всегда говорит: «Будь умнее».
– Ну, правильно! – вклинилась Тася. – Что дураков-то слушать!
– Ну, эти «дураки», как домой приходят, так для своих родителей Ванюшками да Кирюшками становятся. – Леврецкий сегодня с Тасей видимо не во всем был согласен и смотрел не на нее, а на Глеба. – Это только стаей они считают себя грозной силой. Сколько их?
– Трое, – потупился Глеб. – Это когда Ганьки с ними нету.
– А так, значит, и четверо собирается? – Леврецкий был невозмутим. – Ну, это многовато. А с троими можно совладать. Если знать как.
– Да Вы что! – Тася аж задохнулась. – Вы чему сына моего учите? Никаких драк больше! Это ж позор какой! На всю улицу, на всю гимназию! В чем ты еще туда завтра идти собираешься?
Глеб опустил глаза и стал сползать со стула.
– Ну, все, не за столом такие вещи выяснять, – почему-то сегодня командовал в их доме Корней Степанович. – Таисия Николаевна, Вы чашечку-то Глебу поставьте! Давайте чай пить. Сиди, сиди.
– Все можно разъяснить словами! – Тася продолжала свое, но чашку с полки сняла. – Кулаки – последнее дело!
Глеб молчал и, кажется, из всех сил пытался не разреветься.
– Согласен, Таисия Николаевна! – Леврецкий показал Глебу на сахарницу и тот потянулся и передал ее гостю. – Лучшая драка, как говаривают, это та, которой удалось избежать. Но почему Вы считаете, что слова не были сказаны? Почему Вы отказываете своему сыну в этом? Почему не верите, что нынче и было то «последнее», крайнее дело, когда с кулаками и никак больше? Они первые начали?
Глеб кивнул.
– Они третьего дня меня в овраг столкнули, еле вылез. А нынче камнями стали кидать и все кричали: «Твоя мать блаженная!»
– Ну, и молодец, что за маму заступился, – Леврецкий посмотрел на хозяев, Тася плакала.
– Нет, я так этого не оставлю! – взбеленился Клим. – Это кто ж такие? Скажи, скажи! Я и в гимназию! И родителей их!
– Я ничего вам не скажу больше! – снова завопил Глеб. – Если вы только пойдете! Если только скажете!
– Камнями – это совсем не дело! – Корней Степанович нахмурился. – Как дошло до такого? Ты ж понимаешь, что они не только тебя, а кого-нибудь из малышей так подкараулить могут?
– Нет, они только меня, – захлебывался уже навзрыд Глеб.
– Чем же ты так перед ними отличился? – Леврецкий теперь вел беседу, а мать и дядя уступили ему это право, лишь замерев и слушая.
– Они! Они! – Глеб размазывал слезы вперемешку с оставшейся на лице кровью. – Они говорят, я не мальчик вовсе. Они говорят, я столько времени с юбками сижу, что сам стал девчонкой. Они говорят, что у меня сиськи растут как у бабы.
– А ты? – спокойствие Леврецкого было нечеловеческим, как казалось Климу, он бы сам уже давно вышел из себя, вспылил, возмутился, а сейчас только завороженно слушал, не смея вступить, и только изредка поглядывал на Тасю.
– А я сегодня и решил доказать, что я парень! Я рыжего отмутузил, а потом те двое меня за руки схватили и он мне по морде, по морде!
– Запомни навсегда, – твердо произнес Корней Степанович. – Морда у мопса, у тебя – лицо. Будешь знать это твердо, каждый встречный это тоже увидит. И сто раз задумается тронуть ли!
– Вы их не видали! – ревел Глеб. – Им хоть кол на голове теши!
– Я в юности английскому боксу обучался. Кое-что помню. Хочешь, научу?
– Правда? – рыдания стали затихать.
– Правда, – Леврецкий говорил так твердо, что не поверить ему было невозможно. – Только знай, что это борьба джентльменов. Значит, придется тебе твоим врагам объяснять, что будешь с ними исключительно один на один сражаться. Это уже не ко мне, это уж ты сам сумей!
– А сейчас мне что делать? – снова скривил губы мальчик. – Пока я ничего не умею? Я даже убежать от них не могу. Я бегаю плохо. Я толстый!
– Ну, ты еще зареви снова! – Леврецкий протянул Тасе свою пустую чашку. – Таисия Николаевна, налейте-ка еще! А к тебе, друг мой, у меня будет просьба. Ну, или задание, как хочешь. Ты поройся в своих книжках, попроси у дяди газет да журналов. Найди мне там парочку… Нет! Три! Найди три портрета тучных людей. Людей известных, своему Отечеству пользу приносящих. Которыми гордиться не только можно, но и должно! И их жизнеописания. И в тетрадочку выпиши. Я в другой раз зайду, а ты мне почитаешь. Сговорились?
***
У Танюши завелся тайный поклонник. В его появлениях не было никакой регулярности, но частенько по вечерам Таня стала замечать всадника, гарцующего в проулке перед забором тетушкиного особняка. Так как ей и мысли не приходило, что кто-то может интересовать молодого мужчину в их доме, кроме нее самой, то он и был присвоен молодой хозяйкой в качестве трофея. Поклонник был в офицерском мундире, но разглядеть издалека его звание и личность не представлялось возможным, а днем он Тане на пути до времени не попадался, пока они не столкнулись с ним почти нос к носу около тетушкиных ворот – Сергей вез ее домой со своей новой квартиры. Поклонник оказался тем самым молодым человеком, что так навязчиво рассматривал ее из ложи в день визита императорской четы.
– Батюшки! – воскликнул брат, разглядывая из-за занавески кареты опешившего от неожиданной встречи поручика, который и ему показался знакомым. – Что, интересно, здесь поделывает этот тип? Не помню его фамилии, но он изображал раба на пикнике Мимозова, я точно помню это лицо!
– То-то мне тогда показалось, что я видела его еще до театра! – Таня прилипла к окошку. – Ты напомнил где.
Подобное внимание было забавным и очень льстило Танюше, но пойти на более близкое знакомство со странным ухажером ей на ум не приходило вовсе. Она лишь улыбалась, замечая его фигуру за окном, когда расчесывала волосы перед сном. Здесь? Очень хорошо! И ладно. Но сближение все-таки состоялось – случай выдался.
Перепробовав все знакомые ей способы собрать собственный кружок в теткином доме, тем самым склонив хоть часть светского общества обратно на свою сторону, Таня почти отчаялась от неудачных попыток. Но это была бы не она, если бы навсегда «опустила руки». Наоборот, припомнив недавнее свое институтское прошлое, решила Танюша и дома повторить тот забытый маневр, когда желаемое можно заполучить не своими, а чужими руками. К ней не пошли – пойдут к тетушке! Так то! И Таня принялась действовать с новым приливом энтузиазма.