Через час приехали Тася с Леврецким. Увидев происходящее, молча переглянулись. Клим заметил этот обмен взглядами и тут же понял, что перед ним стоят люди, ставшие за эту ночь близкими, доверяющими друг другу безгранично, совсем новыми, другими. Счастливыми. У него в правом виске бешено заколотилась какая-то жилка, но он размеренно продолжал свое занятие.
– Климушка, что это ты надумал? – нерешительно спросила Тася.
– Провожу вас. До полдороги, – еле-слышно произнес Клим.
– Клим Валерианович, милый, – Леврецкий, поглядев еще раз на жену, подошел к родственнику вплотную. – Ты для нас самый близкий человек. И самый желанный гость всегда будешь! Дай только обустроиться и милости просим. Может быть, сейчас не стоит?
– Нет-нет, не беспокойтесь, – Клим теперь улыбался, и Тася по-настоящему испугалась за него. – Только провожу.
– Климушка, а зачем тогда это? – показала Тася на заколоченные окна. – Вернешься же не сегодня-завтра?
– Вернусь, все поправлю, – Клим обухом топора постукивал по уже загнанным по самые шляпки гвоздям. – Все поправлю. Всю верну.
– Клим! – в голосе Таси послышалась боль. – Может быть все-таки ты…
Она взглянула на мужа, тот тихо покачал головой.
– А и прокатимся вместе! – с наигранной лихостью воскликнул Леврецкий. – Вместе, оно веселей? Ведь так, Глеб?
Глеб, заподозривший было в недоговорках взрослых неладное, расплылся в улыбке и побежал в дом за вещами.
– А кошка? – вышел он на порог со своей котомкой на плече, держа на руках белую пятнистую кошку, что прибыла с ними сюда еще с пепелища. – Дядечка! Кто ж Мурку кормить станет, если ты с нами уедешь?
– Да что это за кошка, которая пару дней сама не прокормится? – смеялся Леврецкий, легко убирая неожиданное препятствие, а не хватаясь за него. – Пусти ее на двор, пусть мышей ловит.
– Нет-нет, – Клим снова стал серьезен и собран. – Мурку с собой берите! Это Стаськина кошка, она с вами все прошла, все пережила, пусть и в новом доме удачу приносит. Нет-нет! Глебушка, разыщи корзинку.
Благословясь, погрузились, заперли дом и ворота, тронулись. Мурка высовывала любопытную мордочку из корзинки, Стася гладила ее, а та урчала на всю улицу.
***
В первый день осени состоялся, наконец, придуманный Татьяной музыкальный вечер. Лев Александрович заехал за Полетаевыми, и они, уже вместе, отправились в особняк Удальцовой в нанятой им карете. Лиза была очень благодарна Борцову, хотя ему этого и не говорила. Вдвоем с отцом они создавали ей надежную свиту – если один отвернется, отойдет или заговорит с кем-то из гостей, то все равно второй останется рядом надежной опорой. Лиза ехала к Тане, но все время думала о том, как она увидится на людях с Сергеем. Она заставляла себя гнать непрошенный страх, уверяя, как и тогда, в оранжерее, что она ничего плохого не совершала и стыдится ей нечего. Она может бывать где желает и видеться с кем угодно. Она едет к однокласснице и то, что ей неприятна встреча с одним из ее домочадцев, не может стать препятствием, не должно. Вежливый поклон и глаз не опускать! А разговаривать с ним вовсе не обязательно… Но вышло все по-иному.
Получилось так, что прибыли они хоть и вовремя, но самыми первыми – никого из гостей в доме еще не было, и встретил их только лакей при входе. Пока он принимал у мужчин шляпы и трость, из боковой полуприкрытой двери первого этажа вполне отчетливо раздавался женский властный голос:
– Сучка! Ну, вот одно тебе название и есть! Ты что же это натворила? В подоле мне принесла! И это за всю мою любовь к тебе? Только что с серебра тебя не кормила. Ах, ты, морда этакая!
Если Полетаев был далек от слухов, что витали в высшем городском обществе о племяннице хозяйки, то Лиза, встречавшаяся в городе с институтками и иными знакомыми, хоть и пресекала скабрезности, говорящиеся при ней, но общее представление о положении дел, видимо, имела. Она густо покраснела. Борцов был осведомлен еще более подробно, но ехал сюда из-за Лизы, на всяческие предрассудки внимания не обращая и за репутацию свою не опасаясь. Но проняло и его, слишком уж донесшаяся до них невзначай тирада, умом накладывалась на известную ситуацию. Он уж хотел было предложить ретироваться, но тут по парадной лестнице стала спускаться к ним сама Татьяна. Они обменивались приветствиями, когда снова донесся голос, отчитывающий некую нерадивую особу:
– Совести у тебя нет! И где только ты того кобеля высмотрела! Сука, сука и есть.
Таня, привычная к тому, что тетушка иногда позволяет себе выражаться в доме также как и с приказчиками, при гостях смутилась и прикрикнула в сторону плохо прикрытой двери:
– Тетушка, да оставьте ее, ну что Вы, право! Выходите. У нас уже гости.
Вышла расстроенная чем-то Гликерия Ивановна, приветствовала пришедших. Лиза присела в реверансе.
– У Вас неприятности, милая хозяюшка? – мягко спросил Андрей Григорьевич.
– Ах, друг мой любезный, – тут же ринулась жаловаться Удальцова. – Ну, ничего же нельзя этим дуракам доверить! Упустили красавицу мою, сорвалась со сворки, вернулась уж брюхатая. Такую породу подпортили! И где только отыскала себе дружка такого, что, видать еще больше нее был – все утро маялась, ощениться не могла. Девочка моя любимая. Так измучилась! Вот подарочек-то мне ко дню рождения! Ну, что ж мы все в прихожей? Таня, веди. Пройдемте наверх, господа.
Тут из-за двери раздался тихий визг, и вышел слуга. Он глянул на незнакомых господ и, не решаясь ничего при них сказать хозяйке, только согнулся в поклоне.
– Ну, что там? – Удальцовой здоровье ее любимицы, очевидно, было важнее любых приличий, что явно импонировало всем нынешним ее гостям, они переглядывались, улыбаясь такой заботе.
– Один живой получился, барыня, – доложил обстановку слуга. – Отобрали. Что прикажете делать?
– Да топи, голубчик. Что уж! На что мне шавка в доме? А эта ничего, пообвыкнет.
– Как утопить? – Лиза чуть не заплакала. – Отдайте его мне, прошу Вас!
– Деточка! – Удальцова растеряно остановилась на ступеньках. – Да на что тебе? Это ж дворняжка получится, вся родословная насмарку. Не бери в голову. Эх, не надо было, – пеняла она теперь слуге. – При барышне-то!
– Не надо никакой родословной! – Лиза молитвенно сложила ладони.
– Лиза, ну, куда нам собаку? – Полетаев тоже был в растерянности. – Она хоть небольшая?
– Да в том-то и дело! А! – махнула рукой Гликерия Ивановна. – Пойдемте, уж покажу, что говорить-то.
За дверью оказалась привратницкая, где в необъятной плоской плетенке, застеленной красным бархатом, возлежал огромный белоснежный волкодав. Увидав хозяйку, псина с трудом привстала, и поползла ей навстречу, а после стала лизать пряжки туфель.
– Не могу! – вздохнула Удальцова. – Сейчас сердце разорвется! Ну, что стоишь, как истукан? Неси ей детище обратно, видишь, сердобольные люди нашлись. Только, дева моя! – она обращалась теперь исключительно к Лизе. – Давши слово – держи! У себя его не оставлю, глядеть на это позорище не желаю. Точно заберешь?
– Да хоть сегодня! – сияла Лиза.
– Куда сегодня-то? Эх, вы, девочки, – Удальцова с умилением любовалась теперь, как огромная мамаша вылизывает лобик вновь обретенного слепого кутенка. – Пусть выкормит. Недельки через три забирай. Ну, давайте, все-таки поднимемся. Таня, покажи Елизавете Андреевне свои апартаменты. Прошу прощения, господа, племянника моего вы сегодня не сможете лицезреть, отбыл в другой город по делам службы. Прошу вас.
Собрание прошло очень достойно, приглашенные явились на этот раз все. Прибыли гости и высокого ранга, начало вечера получилось торжественным. Сперва Таня увела Лизу на свою половину и, пока они осматривали девичьи богатства и кормили орехами большого пестрого попугая, гостиная заполнилась гостями. Вернувшись, девушки увидели среди вновь прибывших благообразного старика в епископском облачении, и подошли к нему за благословением. Осенив их знамением, он, к удивлению Полетаева, обратился с каким-то вопросом к его дочери. Лиза отвечала коротко и спокойно. Когда высочайшие гости, отдав дань вежливости и этикету, разъехались, началось домашнее музицирование, и до самой ночи длилось веселье.
Заняться вплотную Борцовым у Татьяны в этот вечер не получилось – и обязанностей по дому вышло много, да еще и весь вечер увивался за ней молодой барон фон Адлер, не отходя ни на шаг. Он был настойчив и все упирал на давнее знакомство. Таня смеялась его шуткам и комплиментам, но никогда не призналась бы ему в том, что после пикника Мимозовых даже не помнила его имени. Это был тот самый офицер, что дефилировал по ночам перед ее окнами. Васенька. Тане он был любопытен всего лишь как очередной кавалер, и она его просто терпела.
Гораздо более глубокое чувство возникло у нее при представлении его дяде – барону Корндорфу. По пикнику она его вовсе не помнила, но липкое ощущение того, что они уже когда-то встречались, причем при обстоятельствах не вызывающих у нее ничего приятного в воспоминаниях, преследовало ее весь вечер. Хотя сам старичок ничем не намекал на их возможную в прошлом встречу, знакомился с панегириками и восторгами, а отбыл с племянником одним из последних.
Только засыпая, Таня вспомнила, где она слышала этот скрипучий тембр голоса, и весь лоб ее покрылся холодной испариной. Крючковатый нос сегодняшнего гостя, сосватанного им Сергеем, был ранее скрываем под маской! Она вспомнила. Ах, братец! Ах, плут! Вот почему он ускользнул с теткиного праздника. Но, ничего. Татьяна теперь снова была в силе, она еще посчитается с ними со всеми.
А Лиза, весь вечер проведшая за роялем, уставшая, но довольная, почти засыпала в карете, когда Борцов вез их обратно домой. Андрей Григорьевич пожалел ее и не стал удовлетворять своего любопытства, отпустив сразу же спать. Лишь на следующий день, он за завтраком задал мучавший его со вчерашнего дня вопрос:
– Лизонька! Мне показалось, или ты имеешь знакомство с самим архиереем?
– Ну, «знакомство», это громко сказано, папа, – улыбнулась Лиза. – Но мы были представлены. Помнишь, меня вызывала запиской наша maman? После удачного исполнения поручения Белочки нас с Лидой просили помочь еще и в деле сбора народных библиотек. Но это дело не одноразовое, его надо будет доводить до ума, согласовывать с другими помощниками, с властями. Так как епархия является одной из сторон, что организуют всю кампанию по борьбе с безграмотностью в губернии, то нас познакомили с разными людьми, в том числе и с представителями духовенства. Я думала, папа. Это важное дело и для города, и для уезда в целом. Я боялась, что мне времени на все не хватит, но вчера дала свое окончательное согласие. Я возьмусь за это!