– Господи, дочь! – Полетаев даже отставил чашку. – Я горжусь тобой, ты такая умница у меня. И не бойся, ты со всем справишься. Главное – начать.
– То же твердит и Рафаэль Николаевич, – засмеялась Лиза. – Он говорит: «Надо сделать первый шаг, а там боженька подхватит, и ноги сами понесут!» И обещал нам помогать во всем. Надо бы пересмотреть и наши книги, папа. Тем более, что большая их часть все равно сейчас хранится на чердаке, без дела. Ты поможешь мне их разобрать? Дашь ключи?
– Как ты сказала? – Андрей Григорьевич вовсе опешил от обилия новостей. – Рафаэль? Что это за птица, ты не говорила мне раньше про такое знакомство?
– Прости, папа! Я, наверно, забыла. А ведь он велел тебе кланяться. Демьянов Рафаэль Николаевич. Должности не знаю, штатский, средних лет. Вы, вероятно, знакомы?
– Да уж! – Полетаев потер лоб и засмеялся. – Правильно люди говорят: «Мир тесен!»
***
Лиза стояла на антресолях книжного магазина – покупателям сюда ход был заказан, но сегодня она впервые была в подобном заведении вовсе в иной роли. Рафаэль Николаевич внизу, в торговом зале, отбирал по спискам пожертвования, оговоренные с владельцем книжной лавки заранее, двое подручных укладывали тома в ящики и корзины, и составляли их у выхода – ждали перевозчиков.
– Вот, барышня, – часом раньше докладывал ей один из продавцов. – Откопали непроданную периодику, букинистические остатки, как просили. Но все наверху. Пылищи там! Может вам ручки-то не марать? Вы скажите точнее, что нужно? Мы отберем!
– Нет-нет! – Лиза подняла взгляд на белые балясины галереи. – Я поднимусь. Я сама – объяснять сложно. А я взгляну и сразу пойму – годится или нет. Там же и старые тиражи есть? Журналы? В них романы с продолжением, так?
– И романы, и публицистика. Как велели – все больше нравоучительное да про природу.
– Ну, не обязательно одно только нравоучительное, – засмеялась Лиза. – Рафаэль Николаевич, Вы тут управитесь без меня?
– Ступайте, Елизавета Андреевна, – он внимательно осматривал корешки всех уложенных уже книг. – Эх, жаль, конечно, что все разрозненное. Я ведь говорил на том совещании – основу любого книжного собрания должна составлять классика отечественной литературы. То, что должен прочесть каждый. То, что и является не только славой словесной культуры, но и объединяющим всю нацию духовным клеем, так сказать! Как кирпичи ничто без цементного раствора, так что за читальни без собрания сочинений? Да-да! И письма, и наброски – это всё, так сказать, образцы мысли, поиски смыслов… И лучших писателей других стран, иных культур и народов, тоже хотелось бы – переводы, подлинники. Иметь, так сказать, вселенское представление!
– Помилуйте, барин! – вступил в разговор хозяин, который с самого утра лично надзирал за происходящим. – И так жертвуем, не скупимся! Неужто, босякам безграмотным велите еще и издания с золотым обрезом даровать? Они пока мест и читать-то, толком, не обучены! Побойтесь Бога!
– Я Бога, добрый человек, возлюбил, – Демьянов прищурил глаз. – В страхе перед Ним пребываю денно и нощно, дабы благодатного духа не отнял, дабы не оскорбить, не ослушаться, не отдалиться. Ни помыслом, ни поступком. Так что это Вы сами соразмерность дарения определяйте и соотносите, сударь любезный, под оком всевидящим. Меня сюда не путайте! А про соотечественников, что нынче неграмотными выросли, так то не жертва, друг мой – дать, а потом пожалеть. Я ж не требую от Вас лишнего. Я так, вслух размышляю. Вон, с барышней советуюсь. А Вам за любой дар – благодарность. И наша, и безграмотных соотечественников, что с этой помощью мир свой расширят, да словом просветительским раскрасят. Благодарствуйте!
Пристыженный хозяин вскоре удалился в подсобные помещения, а Лиза улыбнулась Демьянову и стала подниматься по лестнице на антресоль.
– А знаете, Рафаэль Николаевич, – Лиза чуть повысила голос, дабы собеседник слышал ее и оттуда. – Мне кажется, я нашла жертвователя на собрания сочинений. Знаете такую домовладелицу – Удальцову? Так вот она от своего имени, и от имени своей племянницы готова закупить разом столько экземпляров, сколь окажется читален. Это уж точно, она не отступит. Надо будет лишь уточнить персоналии и количество. Ну, Пушкин, Диккенс, Лесков, Лермонтов – то даже не обсуждается! Может мне составить полный список, Вы потом поглядите?
– Займитесь, Лизонька, очень хорошо! А по тому сколь книжных собраний у нас вырисовывается, то порядка двадцати по уезду. В самом городе хорошо бы довести хоть до четырех-пяти. И хорошо бы в разных районах, чтобы охват был полнее. Вся загвоздка в основном – в помещениях. Неохотно дают. Вы бы тоже смотрели своими зоркими глазками, может, где по пути что попадется? Епархия поможет договориться.
Лиза присела возле пыльных корзин, в которых хранились не проданные когда-то издания, да прошлогодние подшивки журналов, сборников и прочей литературной разнообразности. Она перебирала их, откладывая стоящие вещи отдельно. Листала, иногда сама увлекалась чтением, находя нечто знакомое, или, наоборот, натыкаясь на то, что искалось прежде, но досель не попадалось. Потом обрывала себя, продолжала дело, снова увлекалась. Уже дойдя почти до дна последней корзины, она выпрямилась, облегченно вздохнула, видя завершение своего труда, и перелистала еще парочку древних альманахов.
В одном из них ей попалась подборка поэзии городских авторов. Глаз непроизвольно выхватил знакомые строчки: «…птица с синим опереньем и пурпуровым отливом…» Она прочла стихотворение с начала до конца – слово в слово повторялось оно в том роковом для нее письме. Она нашла автора. Сергей Горбатов. Закрыла обложку и посмотрела на дату выхода. 1891 год. «Ну, хоть свое, а не чужое адресовал» – подумала безо всякого сожаления Лиза. Она прислушалась к себе. Не было ничего, ни досады, ни горечи. У нее не осталось теперь даже посвященного ей «прощального» стихотворения. Ничего от него не осталось. Вовсе.
***
Путешествие не приносило ожидаемой радости. Сергей капризничал после недавнего приступа как избалованный ребенок. Чтобы не давать объяснений и обещаний, он часто прикидывался больным, уходил в свою каюту. Варвара подолгу оставалась одна, глядела за борт, на воду. Хотелось плакать. Но вдруг все резко переменилось, и в последний день плавания он стал необычайно учтив, покладист, даже галантен. Варвара расцвела. Было! Было все, как мечталось ей – и скатерти на ветру, и вино в бокалах. Ужинали они на палубе одни, никто из пассажиров не рискнул откушать на свежем воздухе, все-таки осенняя прохлада уже давала о себе знать. Не было и солнца, стемнело, вдоль борта зажгли огни и именно их отблески скользили теперь по крутым изгибам стекла, хранящим озябшее вино.
– Ты сегодня такой… Такой милый, Сергей… Серёжа… – Варвара боялась в разговоре взять неверный тон и спугнуть умиротворение вечера. – Скажи, тебе лучше? Все прошло?
– Все прошло бы еще раньше, – доброжелательно отвечал ей Сергей. – Ты сама виновата. Это ты не взяла с собой моего лекарства.
– Прошу тебя, – Мамочкина судорожно провела ладонью по лбу, слишком свеж был ее страх. – Не называй лекарством свои порошки! Их действие далеко от благотворного, я сама в этом имела возможность убедиться только что. Зачем ты их всюду…
– Ах! – в голосе Сергея появились явные нотки ехидства. – Ах, как Вам идет ваша фамилия, мадам! Пожалуй, я буду величать Вас именно так – «мадам Мамочкина»! Ха-ха! Вы и роль-то себе выбрали соответственную. Желаете быть при мне мамочкой? Ну, так позвольте тогда и мне испытывать все вольности роли непутевого сынка!
Варвара покраснела. Неужели он намекает на ее возраст? Она не знала, кто из них двоих старше, но считала, что приблизительно ровесники. Да и разница, если и была, то должно быть ничтожная! Незначительная. И стало страшно обидно сейчас. Варвара Михайловна решила уйти от неудобной темы.
– Я просто хотела узнать, сможешь ли ты выйти уже на службу? Выглядишь вполне здоровым.
– Да, конечно, – смягчился Сергей. – Но…
– Что?
– Мне кажется… м-мммм…неудобным делить с тобой один кабинет на двоих, – Горбатов решил выгадать от перемирия все по максимуму. – Это как-то неловко, ты сама так не считаешь? У управляющего такого пароходства должен быть отдельный кабинет, хотя бы для подтверждения значительности фирмы.
– Боже мой, Сергей! – Варвара даже не ожидала претензий с этого боку. – Это так смешно! Я появляюсь в Пароходстве не более трех-четырех раз в месяц! Стоит ли об этом вообще говорить? Да и ты знаешь, что свободных помещений в здании нет. Там ютится такое количество различных компаний и товариществ, юристов и промышленников, речников и смежников, что за каждую свободную комнату идет борьба. На них очереди стоят месяцами!
– Вот именно, что «ютятся»! – из всей тирады Сергей вырвал только то, что шло ему на руку. – Ютятся! Ах, Варвара Михайловна! Ютятся далеко не все. Те, кто имеет вес и считается солидным учреждением, стараются отвести под себя полностью целый этаж. Вы же, видимо, так цените свое дело, что…
– Этаж? – удивленно переспросила Мамочкина.
– Но на это мы претендовать явно не имеем возможности, – презрительно скривил губу Горбатов. – Мелковаты! Так что хоть каморку какую-нибудь, но для отдельного приема посетителей.
– Хорошо, хорошо! – Варвара глотнула вина. – Я буду иметь это в виду, и при первом же освободившемся кабинете ты получишь его. Даже, если он будет не в нашем этаже!
– Ну, согласись, несмотря на неудобства, это же лучше? – Сергей наклонил голову, и челка скользнула, привычно прикрыв половину лица. – Ну, чуть чаще надо будет гонять казенных курьеров. Подумаешь!
Он поднял бокал и улыбнулся своей визави. Варвара в ответ засияла и мечтательно произнесла:
– Ах, если бы мы могли с тобой иметь в собственность аппарат господина Попова, то никакие расстояния не были бы помехой. Оставалось бы только условиться о сигналах. Но вряд ли Морское ведомство отдаст такую разработку частным лицам…