– И так в этом году припозднились, – Лев Александрович поежился, было уже прохладно. – Вы не замерзли, Лиза? Может, пройдем в Главный дом, там подождем Андрея Григорьевича?
– Правда, утром мне показалось, что изо рта шел пар. Но разве это может быть? И сейчас вовсе не холодно! – Лиза смотрела по сторонам, настаивать Борцову было неудобно. – Но как идет время! Завтра уже награждения, а там и закрытие. Все кончается. Пойдемте?
Редкие группки людей все же встречались им по пути, ярмарка не желала впадать в опустошение и вырывала у осени невзначай доставшиеся ей в этом сезоне деньки и удовольствия. Не дойдя до площади, Лиза и Лев Александрович заметили некое пестрое и азартное сборище, и подошли полюбопытствовать.
– Ату! Ату, его, арлекин безмозглый!
В огороженном рыболовной сеткой загоне мужики стравливали двух петухов – черного с коротким мясистым гребнем и рыжего с пестрым хвостом. Побеждал цветной боец, именно его и взбадривали выкриками, сделавшие ставки игроки. Наблюдателей было немного. Вскоре присоединился к ним и Лизин отец. Лизе было неприятно зрелище не только самого боя, отвратительного по своей сущности – науськивания бессловесных тварей ради мнимого своего человеческого удовольствия, но еще и лица окружающих вызывали у нее недоумение своим неподдельным интересом и истовостью взглядов. Она видела, что когда отец подошел и взглянул на происходящее, его лицо невольно перекосила гримаса брезгливости. У Лизы отлегла от сердца, но тут она испугалась снова и медленно подняла глаза на Льва Александровича, боясь обнаружить его увлеченность и расстроиться от этого. Но оказалось, он вовсе не смотрел на петухов, а смотрел на нее. И улыбался.
– Поедемте отсюда, господа любезные? – спросил он разом и у отца и у дочери. – Слава богу, все собрались!
***
Поехали к Полетаевым. Пили чай, о чем-то говорили, потом замолчали.
– Завтра все решится, Лизонька, – похлопал Лизу отец по лежащей на скатерти ладони, она вздохнула.
То ли от долгого ожидания, то ли от разморившего их всех горячего чая, то ли от того, что за последний месяц они так привыкли к присутствию в их доме Борцова, что престали считать его посторонним, но отец и дочь расслабились. Они обсуждали сейчас при нем свои сокровенные чаяния и ожидания, забыв горделивую осторожность.
– Простите, а что именно завтра? – Борцов смотрел на Лизу, но все отчего-то поняли, что обращается он не к ней, а к ее отцу. – Вы сказали «решится», о чем это, Андрей Григорьевич?
– Да знаете ли, батенька, – Полетаев кашлянул в кулак, посмотрел на дочь и не стал отпираться. – Да вот закроем Выставку нашу, проводим гостей, продадим этот дом, да и уедем с Лизой в деревню. Надеюсь, нас там приютят. Будем помаленьку выкарабкиваться, все при деле, рядом.
– То есть как это «приютят»? – Лев Александрович почувствовал, как в его груди зреет мощная волна несогласия, за шутку он сказанное не принимал и секунды, помня о разговорах с Саввой. – Кто приютит? Ваши рабочие? В бараках?
– Ну, в каких бараках, голубчик! – Полетаев улыбался. – У меня работники все в собственных домах проживают, они ж сплошь местные жители, либо давно отстроились. Или сруб, какой выкупим, или пока поживем в Гостином доме, за мной там комнаты числятся. Лизе тоже что-нибудь подберем.
– Это вы какую-то ересь говорите, любезный! – Лев Александрович не мог поверить в услышанное. – Что Елизавете Андреевне делать круглый год в деревне, позвольте узнать?
– Лев Александрович! – Лиза все смотрела поочередно то на одного, то на другого собеседника, но тут не выдержала. – Почему Вы говорите так, будто меня вовсе нет в комнате? Спросите у меня самой.
– Да, Елизавета Андреевна, – с напором спросил Борцов, будто наказывая ее за что-то. – Извольте! Чем Вы собираетесь заполнять свой сельский досуг?
– Почему обязательно досуг? Я буду просить места сельской учительницы, тогда, возможно, что земство выделит мне жилье.
– Платьишки из ситчика, видимо, заранее уже обнашиваете? – ехидно подколол ее Борцов.
– Какие платьишки? – в глазах у Лизы появились непрошенные слезы от незаслуженной обиды. – Вы почему… – она запнулась и всхлипнула.
Лев Александрович умом понимал, что ведет себя недопустимо, но остановиться уже не мог. Он не был готов к этому разговору, но чувства захлестывали его изнутри и вырывались наружу совсем не тем, что он на самом деле давно хотел высказать этой девушке. Он попытался взять себя в руки и свернуть на нужные рельсы. Вышло еще хуже!
– Я, Елизавета Андреевна, всей душой принимаю в Вас участие. Поверьте! – он встряхнул головой. – Но эта Ваша жертвенность… Это Ваше самоуничижение!
– Молодой человек! – Полетаев встал из-за стола и выпрямился. – Извольте сменить свой тон! Вы в моем доме и разговариваете с моей дочерью. Не забывайтесь!
– Простите! Простите меня! – экзальтированно воскликнул архитектор и, опустив лицо, постарался успокоиться. – Но посудите сами! Вы-то взрослый человек! Опытный. Вы понимаете, на что Вы обрекаете молодую, образованную девушку?
Он тоже встал, сидя продолжать такой разговор было невозможно.
– Сотни молодых девушек живут в еще более скромных условиях! – у Андрея Григорьевича задрожал голос, чувство вины перед дочерью снова подступило к самому горлу, но он продолжал говорить, все громче и громче, убеждая в своей правоте не только собеседника, но, видимо, и самого себя. – Для человека, у которого есть ум и занятие, внешние обстоятельства вещь второстепенная! Мы так с дочкой воспитаны!
– Да побойтесь Бога! – Борцов всплеснул руками. – Мы про Елизавету Андреевну говорим! Посмотрите на нее – она достойна всего лучшего! Столичные театры, салоны, лучшие гостиные лучших домов должны открываться перед ней одним мановением! А она рядится как слободская простушка и водит знакомства с…
– Не смейте! – Лиза такого ужаса в своем собственном доме даже предположить не могла. – Лев Александрович, милый! Замолчите! Вы сейчас скажете что-нибудь такое, после чего наша дружба станет невозможной. Вы же сейчас хотели оскорбить других моих друзей. За что? Что они Вам сделали? Вы Лиде на экзамене подсказывать изволили, а нынче так вот! А остальные? Вы их не знаете вовсе! И откуда, простите, вы осведомлены о моих нарядах? Да, при той компании я стараюсь одеваться как можно скромнее. Это для того, чтобы не ущемлять их гордости. Их! Понимаете? Так откуда Вы знаете о том?
– Я видел вас, – почти шепотом сказал поникший Борцов.
– Видели? Где? Когда?
– Один раз, когда вы все вместе выходили с Выставки, а другой раз, когда приезжал итальянский цирк.
– Боже мой! – Лиза совсем растерялась и беспомощно посмотрела на отца. – Видели и не подошли? Вы что же? Шпионите за мной?
– Елизавета Андреевна! – снова повысил голос Борцов. – Выбирайте выражения!
– Не смейте кричать! – Андрей Григорьевич снова ринулся в бой.
– Я кричу, потому что меня здесь оскорбляют! – сорвался обиженный Борцов.
– Пока я вижу оскорбления только с Вашей стороны! – вторил ему Полетаев. – Действительно, что за слежка?
– Прекратите сию минуту! – Лиза уже не знала, как унять разошедшихся мужчин и поглядывала на дверь в надежде, что зайдет Егоровна и все уладит. – Я сегодня уже насмотрелась петушиных боев. Достаточно!
– Простите еще раз! Но слушать все это невыносимо. И не говорите, что Вы не понимаете о чем я. Надо же что-то решать, но не так же!
– Позвольте в своем доме я буду решать, так или не так! – парировал все еще распаленный Полетаев.
– Ну, подожди, папа, – все еще надеялась на примирение Лиза. – Возможно, Лев Александрович не понимает нашего положения. Что же тут еще можно решить?
– Елизавета Андреевна! – Борцов развернулся к ней всем корпусом и, видимо, на что-то решился. – Дорогая Елизавета Андреевна! Когда я вернулся из Москвы, в тот день! Когда я увидел Вас там, в том незабудковом платье, я… Я был ослеплен! Вы, своим достоинством, степенством своим, грацией, статью поразили меня. Не та девочка, с которой я танцевал на выпускном балу, нет! Вы и император – как равная с равным! Вы!
– Я не понимаю! Папа! – Лиза обернулась к отцу за поддержкой, но тот, видимо начав что-то улавливать, молчал и внимательно вслушивался.
– Я все сделаю, чтобы Вы получали достойное Вас обеспечение! – продолжал свою пламенную речь Борцов, раз решившись и уже не давая себе возможности отступить. – Я имею неплохую службу, сбережения. Я надеюсь на выгодных клиентов и впредь, и уже имею заказ на будущий год. Большой заказ, правда, в Москве.
– Я… Мы рады за Вас, но, я, право, не понимаю – к чему это все в нашем нынешнем разговоре?
– Выходите за меня замуж! – Лев Александрович выдавил из себя главное, но облегчения так и не наступало.
– То есть? – опешила Лиза.
– Выходите! Я отложу еще на год, или на два, мои мечтания о собственном доходном доме, бог с ним! Я думаю, нынешних средств моих хватит на обеспечение любых нужд молодой жены. Вы согласны?
– На что? – холодным тоном спросила внезапно успокоившаяся Лиза. – На то, что Вы купите меня ценой своей мечты? Думаю, не стоит.
– Что Вы! – Лев Александрович впервые за время своего монолога поднял глаза на Лизу и увидел дрожащую в ее глазах обиду. – Зачем Вы так? Вы неверно меня поняли…
– Вы уж, молодой человек, и впрямь, что-то намудрили, – Полетаев вздохнул и приложил ладонь к груди.
– Папа! Что? – взволновалась Лиза.
– Нет-нет, дочь. Все хорошо, – Полетаев сел обратно за стол. – Но что ты ответишь Льву Александровичу? При всей странности формы, мне кажется его предложение искренне. А, Лизонька?
– Папа! Ну, ты-то! Неужели ты не понимаешь, что я не могу принять такого предложения, – Лиза опустила глаза и наморщила лоб, будто от боли.
– Все ясно! Разрешите откланяться! – Борцов кивком простился, развернулся и вышел за дверь.
В прихожей ему молча протягивала трость и шляпу все подслушавшая Егоровна.
– Так-то вот, – сказал ей Лев Александрович.