– Не понимаю Ваших страхов. Это мне иметь проблем при последующем разговоре с владельцем. Но то до Вас касательно вовсе не быть!
– Давайте обождем? – неохотно поддерживал разговор пуганный уже раз урядник.
– Чего? – англичанин поднял брови в деланом удивлении. – Окончания оглашения? Так я Вам после таких условий не назначу, друг мой. Все за бесценок и так дадут.
– Торгуете? – Савва вышел из тени. – Позвольте поучаствовать, господа любезные? Жуть, как люблю торговаться!
– О, Господи! – воскликнул Тимофей Михайлович и весь покрылся испариной.
– Приветствую Вас, Вы случаем председателя нашего не видали? – продолжал куражиться Савва. – Только-только упустил! Вот, туточки он не проходил давеча?
Помощник станового и вовсе сник, а господин, ведущий с ним торг, вежливо раскланялся с новым собеседником.
– Мы есть торговать, это так, – он взглянул на Тимофея Михайловича, все еще ожидая, что тот представит их с новым господином, как положено, но тот лишь нечленораздельно пытался оправдываться.
– Мы… Савва Борисыч, не погубите… По миру пойду… Войдите в положение!
– И сколь Вам этот господин прибытку положил? – вежливо и обстоятельно интересовался любитель торгов Савва, не отвечая на лепет.
Урядник только смог вытащить из кармана огромный носовой платок и утереть пот со лба.
– По законам сие есть тайна переговоров двух субъектов! – ответил англичанин, хотя обращались вовсе не к нему.
– По закону сделки должны вестись, соотносясь с уставом! – хлестко отвечал ему Савва, тот замолчал.
– Номинал пая плюс две тысячи рублей серебром сверху! – вдруг отчетливо отрапортовал Тимофей Михайлович, обретший голос.
– Ух, ты! – Савва тотчас же сделался весел и азартен. – Даю две пятьсот! А? И закон соблюдете, и совесть отыщется?
– Следующий день ваш устав будет ничто! – ухмыльнулся англичанин. – Все с молотка пойдет, так у вас говорят?
– Две шестьсот, – парировал Савва.
– Три тысячи, – англичанин больше не поминал русских поговорок и образных выражений.
– Три пятьсот, – довольно улыбался Савва.
– Четыре тысячи рублей! – пальцами повторяя сумму, сам ошарашенный ее огромностью, в лицо уряднику демонстрировал соискатель пая Товарищества.
Урядник снова скукожился и самоустранился, отдав поле боя более значимым фигурам.
– Четыре пятьсот, – Мимозов был невозмутим и непробиваем, а в собеседников вглядывался внимательнейшим образом, выдавая тем для стороннего наблюдателя свою трезвость в торгах.
– Пять! Пять! – почти кричал англичанин.
Савва надолго замолчал, как будто сомневаясь, а потом улыбнулся с прищуром и сказал:
– Ну, вот и всё, друзья мои любезные! Торг окончен. Пять сто, и порешим на этом. Ведь Вам, сударь, означенная сумма пределом положена? То-то. Выше Вы не взберетесь. Прощайте.
И взяв совсем обалдевшего урядника под руку, он повел того к одному из пустующих столиков. Проходящему мимо служителю, он на ходу бросил:
– Любезный! Не пригласите ли сюда Кирилла Ильича, он только мелькал где-то в коридорах?
Подошел вскоре Кирилл Ильич, оказавшийся представителем банка, стали составлять тут же бумаги, урядника все еще потрясывало, но глянув на место недавнего торжища, англичанина он там уже не увидел. К ним приближался покинувший общий зал Лева.
– На Ваше имя велите новое владение оформить? – спрашивал в этот момент Кирилл Ильич у Саввы Борисовича?
– Никак нет, голубчик, – Савва развалился в удобном низком кресле. – Пишите: Кузяев Дмитрий Антонович.
Лева встал у него за спиной, и, услышав названное имя, скривил лицо, хотя шел сюда воодушевленный и возбужденный. Сделка завершилась, приятели остались вдвоем.
– Ну, что ты? – увидев лицо друга, спросил, вымотанный уже Савва, перед ним не считая нужным скрывать этого.
– Все приданое дочке соратника собираешь? – ехидно спросил Лева, шедший явно сообщить что-то иное, и присел напротив.
– Ну, ты же слышал все. Чего ты? – Савва отдыхал, прикрыв глаза. – Не ей! Сыну Натальи Гавриловны. Теперь у них равные доли в семьях, и я как… Э-эээ… Как стрелка меж гирьками. Ты, Левка, без меня стал злой какой-то. Что тут у вас происходит?
– Поедем отсюда! Сейчас толпа хлынет, там все заканчивается, – встал из-за столика Лев Александрович.
– Да что ты! – Савва открыл глаза. – Ну! Не томи! Медаль?
– Медали нет, врать не буду, – Лев Александрович не мог улыбаться, у него на душе все еще оставался осадок от вчерашнего бестолкового разговора у Полетаевых. – Но отметили. Да еще как!
– Как? – Савва по-детски вглядывался в Левино лицо.
– Герб! – Лева все-таки выдавил из себя что-то наподобие улыбки.
– Ах, ты! Ах, молодца! – Савва вскочил и хлопал его по плечу, словно Лев Александрович лично добыл победу для Полетаева. – Не зря! Не зря я министру! Не зря в Петербург! Едем! Сейчас же едем к нему! А то, сбежал, понимаете ли! А то – на золото оне, видите ли, и не надеялись! Гляньте-поглядите! Едем.
– Ты езжай. Я не поеду, – твердо отвечал Борцов.
– Та-аааак! – Савва снова опустился в кресло. – Так что все же у вас тут стряслось? Говори!
– Савва, давай позже? Потом? Ну, правда, же – радость сейчас. Езжай, сообщи старику.
– На радостные вести охотников много! – не двигался с места Мимозов. – Найдется кому! Вон – Вересаевы обрадуют, как домой приедут. Не виляй, Левка! Натворил чего?
Лев Александрович вздохнул.
– Я вчера просил руки Елизаветы Андреевны и получил… разворот по всем флангам.
– Ты?!
– Я! – Лева взметнул упрямый взгляд на друга. – А ты думал, таким не отказывают?
– Я не о том! – Савва отчего-то расплылся в улыбке. – Ты? Ты просил руки? Поедем, Левка, выпьем! Ко мне поедем! На людях – это не разговор!
***
Савва вольготно расположился в гостиной своего нижегородского дома и выставил заветный графинчик с вишневой наливочкой. Лева сидел напротив него, в приготовлениях и предвкушениях заинтересованности не проявлял и вовсе присутствовал тут как бы по принуждению, неохотно. Савва делал вид, что не замечает такого настроения приятеля вовсе.
– Ну! – Савва поднял в приветствии первую рюмочку, и, не дожидаясь сотрапезника, опрокинув ее внутрь, застыл на мгновение в сладостном блаженстве. – Докладывай! Всю рекогносцировку мне давай – по флангам, по фронтам и по тыловым запасам. Начни с того, давно ли ты на воинский лексикон перебазировался, друг мой любезный? Совсем тебя без присмотра оставлять нельзя! К барышне тоже, с шашкой и пистолями являлся, или хоть букетик догадался принесть?
– Не было никаких букетиков! – раздраженно вертел рюмку в руках Лев Александрович.
– Отчего-то я сразу догадался! – Савва хихикнул.
– Как еще далеко постирается твоя проницательность? – Лева склонил голову, как упрямый бычок, смотрел исподлобья, но пока не взбрыкивал окончательно.
– А у тебя самого-то есть мысли – чего это тебе отказали, такой успешной и красивой умнице, а?
– Савва! – Лева поставил рюмку на место, чуть не расплескав содержимое. – Ты мне, конечно, друг, но остерегись! Всему есть предел! У меня есть чувства, и подвергать их осмеянию я не позволю даже самому своему…
– Це-це-це… Не кипиши! Тебя, Левка, на тему чувств только вот так, из себя выведши, разговорить-то и можно. Твоя ж гордость поперек тебя родилась! Замкнешься, да будешь внутри все свое варить, как котелок походный. Я и не помню, сколь раз за наше знакомство ты мне о чувствах своих ведал? Может и ни разу досель? – Савва посмотрел на друга, как на сына, с любовью, и тихо добавил: – Хорошо, что они есть, вот что я тебе скажу… Э-эээ… Сам что скажешь?
– А что скажу? – напустив на себя беззаботность, отвечал Лев Александрович. – Попытался, теперь ответ знаю. Легче жить стало! Теперь свою стезю, раз уж у нас тут такой высокопарный слог пошел, могу выстраивать в свободе и независимости. Уеду с тобой в Москву.
– О как! – Савва сделал вид, что ошарашен. – Вот тебе и решение проблемы. А где ж твоя хваленая гордость? Сбежать решил?
– Что значит «сбежать»? – Левино раздражение еле сдерживалось его пониманием, что Савва принимает искреннее участие в нем. – «Сбежать» – это было бы допустимо так называть, если бы я уехал твой особняк строить, ей слова не сказав! А я открылся! И получил! Ты рад, как вижу?
– Что открылся – рад, – Савва стер все время проступающую у него улыбку с лица. – Что отказ получил – не рад! Вот и хочу понять, что между тем и этим затесалось, чего я не знаю? Отчего отказали-то?
– Ах, прекрати! – сдерживать раздражение Леве становилось все трудней. – Чего в ране ковыряться? Не по душе я ей и все тут! У нее вон молодых ухажеров полно!
– Так и ответствовала: «Не по душе Вы мне, господин престарелый архитектор, извольте искупаться в молоке и трех водах!»?
– Довольно! – Лева вскочил и отошел от стола, отвернувшись к темнеющему окну.
– Да не дергайся ты, Левка! Давай поговорим спокойно. Скажи, кто еще с тобой может подобное обсудить? Вот про ухажеров, например, ты, где выкопал?
– Да что я слепой что ли! – обернулся Борцов, но ближе не подходил. – Взять хоть этого бугая из Лугового. Слыхал я!
– Этот бугай ей как брат! Они выросли вместе! Это ты, видать, прозвище домашнее услыхал, да выводов себе наделал под руководством своей гордыни. Они оба своих родителей вчера отчитывали за это словцо, за «жениха» того между собой употребляемого! А ты слышал, где звон, да…
– Врешь! Сейчас придумал, чтобы меня… утешить!
– Сдался ты мне! – Савва снова потянулся к графинчику. – Утешалку нашел себе, тоже мне! Сам себе ты врешь, Левка. Вот и вся недолга.
***
– Я вру?
– Ты.
– Ну, знаешь!
– Знаю, знаю, – Савва говорил все более спокойным и даже заунывным тоном, так что вспылить в ответ как-то и не удавалось. – И себе врешь. И мне врешь.
– Тебе-то чего я соврал? – Лева подошел к столу, но держался за спинку стула и не садился.
– Ну, не соврал, – Савва рассматривал наливку на свет. – А не договариваешь. Прошу же – расскажи, как и что вчера говорилось. Найдем решение!