– Радуют, – Лиза задумалась. – Но, знаешь, папа, посвятить все свое время только этому я не готова. Я честно и ответственно взялась бы за учительство, если бы пришлось. Но, теперь, когда я могу выбирать, то… Мне нравится то, чем мы сейчас занимаемся с Рафаэлем Николаевичем. Мы встречаемся со многими людьми. Я понимаю, что это принесет пользу не меньшую, чем преподавание деткам в школе. Я вижу результат, и я мечтаю о большем! И я хочу довести это дело до конца, папа. А это возможно только здесь, в городе. Прости. И еще чего-то хочу… Как будто жду чего-то, а, когда оно придет, то сразу узнаю! У тебя так бывало?
– Значит вот как, Лиза? Только здесь… – Полетаев задумался, но тут же улыбнулся дочери: – Что ты, девочка моя! Это – твоя жизнь. Да и я уж сильно утрирую, говоря про разлуку, видеться-то мы будем частенько. Скоро пойдут балы, да рауты, да губернские собрания. Неужели, думаешь, твой отец станет держать тебя взаперти? Конечно, нет! Тебе нужны новые друзья, новые лица. Мы еще покажем себя! Да, дочь?
– Покажем, – тихо кивнула Лиза при упоминании о друзьях.
Лида так и не пришла к ней после ареста. Не появлялся и Алексей, вообще никого из их компании. Как будто это она провинилась перед ними, а не наоборот. Уроков больше не было, поводов зайти к Полетаевым, как видно, тоже. Лиза вовсе не хотела держать зла на подружку, но та не давала ей возможности ни прояснить случившееся, ни простить ее за опасность, которой она подвергла Лизин дом и семью. Эти мысли наводили тоску, но в нынешнем Лизином настрое, вовсе не стали поводом к унынию. Лиза решила форсировать события сама. В конце концов, она же должна поблагодарить Алексея за то его вмешательство? Лиза оделась и одна уехала в город.
***
Алексей принимал сегодня труднейшее решение. Дальше тянуть было некуда! Он понимал, что и так уже вышли все сроки и боялся, что приехав в Москву, узнает о своем отчислении. Вместо того, чтобы подстегнуть его к немедленным действиям, подобные мысли расслабляли его и так не очень сильную волю, как бы говоря: «А зачем тогда и ехать?» И он откладывал окончательное заключение о выборе своего местопребывания на завтра. И еще на завтра. И еще на день.
А в дом, после визита полиции было не ладно. Ольга Ивановна была обижена на своих старших детей, потому что считала, что не столь даже сама опасность дому главное в этом деле, а то, что в семье появились секреты и недоверие. Петр неожиданно стал на сторону сестры и всячески отстаивал перед матерью их право выбирать себе друзей, единомышленников и убеждения. Мать пыталась объясниться с ними, говоря, что они ее не слышат! Не свободу она хочет у них отобрать, а вернуть единение и доверие. Лида отмалчивалась, что только усугубляло ситуацию. Ольга Ивановна все внимание свое теперь перенаправила на младшую дочь, забирала ее из Института при малейшей возможности, возила и по врачам, и по знахаркам. Складывалось впечатление, что она просто старается реже бывать дома.
Хохлов заглядывал к ним, но так как Лида его имени при допросах не называла, то его Оленина ни в чем конкретном не подозревала и не винила, хотя чувствовала, что влияние на ее детей идет именно с его стороны. Алексей мучился тем, что стыдно было перед Лизой про которую все в доме просто как по договоренности перестали даже упоминать. Сердце тянуло постоянно от того, что ни видеть ее, ни даже говорить о ней не стало никакой возможности. И еще муторно было потому, что его тяготила тайна ночных возвращений Хохлова. Окошко тому по-прежнему открывали, а Алексей по-прежнему прятал голову под подушкой.
Собираться наверху, петь и читать брошюры перестали, на этом хозяйка дома настоять власть еще имела. Только обедали, по-прежнему, все вместе. Петр спускался теперь частенько вниз, когда у него не было дежурств, и подолгу беседовал с Игнатом, кажется, им обоим этого вполне хватало. Слыша сейчас их спор за стеной, Алексей встал, набросил пиджак и вышел из дому. Во дворе летали мелкие белые крупинки, он поежился, но другой верхней одежды у него здесь не было. Хлопнула дверь на втором этаже. Алексей испугался, что сейчас спустится Ольга Ивановна, да, не дай бог начнет его расспрашивать о чем-либо. Он вышел за калитку. Медленно побрел по слободской улочке, заметил, что редкие лужицы покрылись хрупкой слюдой первого льда. Вдалеке показалась упряжка. Поравнявшись с ним, возница придержал коней: «Тпррру!»
– Алексей! Вот так удача! А ведь я – к вам.
– Елизавета Андреевна! – фантазии воплотились в реальность, и Лиза протягивала ему руку, живая и настоящая. – Да как же Вы тут?
– Да Вы меня не слушаете? – Лиза улыбнулась, и Алексей наконец-то помог ей сойти. – Я ехала к вам.
– Ко мне? – опешил Семиглазов, не понимая, как реагировать на столь неожиданный визит.
– Вы не рады? – Лиза вглядывалась в его лицо. – Если это неудобно, то я не стану заходить. Но я имела в виду всех, когда собиралась сюда. Как Лида, Ольга Ивановна – они дома? Я подумала, вы сегодня празднуете. Вот и заехала.
– Празднуем? – Алексей растерялся еще больше. – Что же? Я не знаю всех их семейных праздников, может… Но да, обе дома! Может, вечером что будет?
– Ну, может быть и вечером, – Лиза потянулась к коляске, на сидении которой осталась стоять большая прямоугольная корзина с крышкой, с какой Егоровна часто ходила на базар. – Может быть, они хотят Вам сюрприз сделать. Не буду мешать, тут Вас поздравлю.
– Меня? – Алексей вдруг подумал, что ему это снится, до того все было удивительно.
– Вас, Алексей. Вас! – смеялась Лиза. – У вас же сегодня – день ангела!
– Господи! – хлопнул себя по лбу Семиглазов. – А я и забыл вовсе. Спасибо Вам, Елизавета Андреевна.
– Всех Вам благ! И вот. Помогите снять. Знаю, что подобный подарок без спросу может оказаться нежелательным, поэтому… – Лиза открыла крышку корзины, которую Алексей спустил на землю. – Я возьму его себе, если Вы не захотите. Но, когда я днем забирала его у хозяев, то сразу вспомнила и лето, и тот ящик, и Ваши слова… Хотите, Алексей?
Из корзинки раздался тихий скулеж, и высунулась еще подслеповатая голова белого кутенка.
– Елизавета Андреевна! Это… Мне? – Алексей достал щенка и прижал к груди.
– Ну, если Оленины позволят, и если Вы захотите…
– Я захочу! – твердо ответил Алексей.
– И еще я хотела поблагодарить Вас за то участие, Вы тогда выручили меня с той машинкой, – опустила глаза Лиза.
– Это Вы, – Алексей тоже потупился. – Это Вы простите меня. Нас!
Он зарылся носом в пушистую собачью шерсть.
– Лида примет меня? Можно зайти? – вскинула взгляд Лиза.
Алексей пожал плечами. Они развернулись и медленно пошли к воротам Олениных. Алексей пропустил Лизу вперед. Он кивнул на окна второго этажа и Лиза, как через силу, пошла к дверям. Но тут они распахнулись, и сама Лида вышла им навстречу, держа в руках завядшие цветы. Увидев подругу, она покраснела.
– Вот, – от неловкости протянула она букетик вперед. – Завяли. Хотела выбросить.
– Здравствуй, Лида, – Лиза всматривалась в знакомое лицо. – Беги, я подожду.
Лида сбегала к яме и вернулась.
– Я на минуточку! – опередила ее вопросы Лиза. – Только узнать как вы, да поздравить Алексея.
– Мы нормально, – отвечала Лида, не глядя в глаза. – Как ты?
– Все разъехались. Вересаевы жалели, что не смогли попрощаться с тобой и вот, просили передать.
– Что это?
– Наверно, гонорар за последние уроки? – Лиза протянула конверт.
– Спасибо.
Говорить больше было не о чем.
– Ну, я поеду, – Лиза развернулась и пошла к калитке. – До свидания, Алексей! Если пес не приживется, то не ищите других хозяев, я приму. Спросите тогда у Лиды адрес.
Лиза села в коляску и молча уехала. Лида обтерла руки о передник и, ничего не сказав про собаку, поднялась к себе. А Алексей все прижимал к себе теплое живое существо и думал: «Ну, куда ж я теперь уеду!»
***
Варвара Михайловна шла по коридорам Пароходства. Сергей теперь занимал кабинет в другом этаже – повезло, она сама бы не сумела углядеть, когда за выездом господина Мимозова освободились его комнаты. Помог Константин Викторович. В первый день после возвращения она столкнулась с ним в этом же коридоре и лишь вскользь упомянула о новом помещении. А он не забыл. Она вошла в свой опустевший кабинет и, присев, застыла за столом. Одна. Почему-то она так часто стала теперь оставаться одна! Даже в тот траурный год не чувствовала она себя такой брошенной. Ее поэты и художники куда-то разбежались. Она еще по привычке устраивала вторники, но являлось на них народу все меньше, и все менее интересными становились споры и произведения, которые они приносили ей на суд. И все больше времени отчего-то стали занимать документы и дела пароходства, и вечные претензии визитеров. И в рестораны ее больше никто не возил. И Выставка закрылась.
Тогда, вернувшись после поездки с Сергеем, увидев на службе Емельянова, она заметила искреннюю радость в его глазах. Этот большой и статный человек, сдержанный и подтянутый всегда, чувств своих на людях никогда не демонстрирующий, тут шагнул ей навстречу и еще издалека своим командным, громовым голосом приветствовал ее:
– Знал! Чувствовал, что сегодня будете! Ну, здравствуйте! – Его улыбка была простой и открытой. – А то мы тут без Вас сиротеем.
– Ах, неужели, так-таки и знали? Откуда? – кокетничала Варвара.
– Желание видеть Вас, по всей вероятности, было таково, что разбудило силы неизвестной мне природы, – они как раз сблизились, и Константин Викторович поцеловал даме руку. – Как, знаете ли, некие флюиды пронзили меня вчера вечером – «завтра», «завтра»!
– Вечером, Вы говорите? – Варвара Михайловна припомнила, что они как раз в это время собирались причаливать. – Так это известные природе силы! Мы вспоминали о Вас, упоминали вслух, вот Вы и уловили наши мысли. Передача энергии на расстоянии.
– Прямо, как беспроводной прибор господина Попова? – Емельянову шутка понравилась. – Я тогда должен был услышать в своей голове нечто похожее на звонок? Дзынь! Так?