Лиза! Я очень люблю тебя, моя Лиза. Прощай и не сердись на свою Нину, если я когда-нибудь тебя чем-то задела. Счастья тебе и твоим близким.
Княжна Нино Чиатурия».
«Боже мой!» – подумала Лиза и отложила письмо. Нина! Пылкая Нина, борец за справедливость и правду, неистовая максималистка – с закрытым лицом, взаперти, молча. Нет, что-то не так во всех этих традициях… Как соскучилась она по подруге, как хочет наговориться с ней всласть, расспросить, посоветоваться. А как там ей, когда вовсе не с кем ни поделиться, ни поплакаться? Подруги… Вот она пишет про Лиду. В тот раз Лида поспела как раз к Нининому письму, а нынче… Какие уж тут поклоны! Как написать об этом Нине? Да… Тяжело без подруг, все одной, да одной.
Нет! Лиза не считала свою нынешнюю жизнь одинокой – она радовалась каждому дню в своих заботах о любимой читальне, в ежедневных трудах, чтобы обустроить все так, как хотелось и виделось ей в мечтах. Радовалась людям, уже приходящим к ней. Радовалась каждой принесенной ими книге! Радовалась, что успела перечитать столько за прошедший год, и за свою жизнь, и что может обсуждать, спорить, помня почти каждую прочитанную книгу, имеет возможность обмениваться своей радостью и знаниями с другими. Книги были ее истинными друзьями.
Но не было рядом ни одного человека, кто был бы близок ей всей душой, всем существом. С кем можно было бы делиться ежедневными событиями, сомнениями, своими решениями и ошибками. Да, была няня. Да, приезжали папа с Натальей Гавриловной. Да, заходил Митя. Но все это было – не то. Вот в Институте у нее были подруги! Подруги – с ними можно было говорить о пустяках. А как же! Пустяки – это такая важная вещь, из них состоит день, они наполняют жизнь, они и есть – эта жизнь, между ее значительными вехами. Сам путь к этим вехам соткан из них. И с кем делить все это теперь Лизе? Эх…
***
Лиза сидела в гостиной Большого дома, вошел лакей. Теперь дом был полон слуг, возвращалась прежняя жизнь. Лиза улыбнулась: «Как странно мы устроены, – подумала она. – Именно тогда, когда дом наполнился людьми, и почти невозможно стало в нем уединиться, я сижу тут и думаю об одиночестве!»
– Что там? – спросила она.
– Спрашивают Вас, барышня.
– Кто?
– Да тоже барышня, – слуга посмотрел зачем-то вверх. – Такая… Рослая! С чемоданом.
– Представилась она? – Лиза не могла припомнить никого из высоких соратниц по делам читальной избы.
– Говорит – дочь заводчика Мимозова. Прикажете пустить?
– Боже мой! – Лиза вскочила. – Да это же Ариша! Как же она тут? Одна? С чемоданом, говоришь? Конечно, проси. Или нет, я сама!
Лиза выбежала в вестибюль к входным дверям. На том месте, где когда-то рыдала Аленка Вересаева, теперь стояла Арина Мимозова собственной персоной – похудевшая, в короткой шубке. У ног ее, действительно, стоял трогательный чемоданчик, он никак не подходил своей хозяйке.
– Арина! Ты? – Лиза подошла к ней и посмотрела в глаза. – Что-то случилось?
Арина протянула ей навстречу руки, и они обнялись.
– Ах, постой! Я вся холодная! – отстранилась Арина. – В общем так. Три дня назад папа был арестован. Все наше имущество и счета тоже. Лев Александрович приютил девочек. Мама в тот же день родила. Я теперь – старшая в семье, мне надо о них заботиться.
Они молча стояли и смотрели друг на друга, потом Арина снова обняла Лизу и все-таки расплакалась. Видимо, место тут было такое. Лиза не утешала ее, зная, как это прибавляет жару огню. Потом сказала мягко: «Пойдем!»
Они сидели в столовой, принесли самовар. Арина отогревалась и рассказывала о московских событиях. Савву Борисовича обвинили в растрате государственных средств и в намеренном нанесении ущерба будущему строительству Амурской железной дороги. В вину ему ставилось многое, основанием для этого следствие подвело тот факт, что он только что в спешке свернул все дела в Нижнем Новгороде.
– Значит, не хотел, чтобы его имя могли связать с оставшимися здесь сообщниками, так говорит следователь, – Арина всхлипнула.
– Какими сообщниками! – новости никак не укладывались у Лизы в голове. – Это же Савва Борисович! У нас его весь город знает!
– Ну, вот ваш город знает, а московскому дознанию это без разницы, – Арина протянула опустевшую чашку. – Можно мне еще? Я так продрогла!
– Господи! Да ты, наверно, голодная! – Лиза позвонила. – Егоровну позовите.
– Я с поезда сразу к вам, – Арина отхлебнула чаю, обожглась. – Ой! Я решила сразу – поеду! Лев Александрович уговаривал его подождать, ну, а кто ж тогда с девочками остался бы?
– А ты сюда для чего? – не понимала пока Лиза.
– Папа же на меня переписал завод, – объясняла Арина. – Я и решила. Надо быть тут. Поговорить с управляющими, узнать перспективы. Банковским счетом я не могу воспользоваться, я еще несовершеннолетняя, как и ты. Наличных в доме было не так, что бы и много. Хватит на первое время, но не так, чтобы надолго. А расходы предстоят, и еще какие! Дело папино, мамино здоровье, обучение девочек. Я, Лиза, честно, пока не знаю – как оно все будет дальше!
– А ты так и не сказала, кто родился?
Тут Лиза оглянулась на открывшуюся дверь, вошла няня.
– Ах, ты ж, милая моя! – Егоровна, увидев Арину Мимозову, всплеснула руками. – С дороги вот-вот, только-только? Ну! Давайте шубку-то заберу. Лизонька! Принести чего?
– Давай, Егоровна, чего-нибудь горячего! До ужина не дотерпим. Арина проголодалась и замерзла.
– Так может ванную сперва? – няня собирала с пола Аринины ботиночки, с козетки – шарф и перчатки. – Как Вы, барышня? Арина Саввишна, проводить Вас?
– Я… Я сейчас… Я с Лизой, – Арина вопросительно смотрела на Лизу.
– Ты иди, няня, мы сами. Вели ту комнату приготовить.
Няня вышла.
– Правда? – Арина посмотрела на Лизу с надеждой. – Можно я у вас переночую? Я в городе ничего пока не знаю, но завтра разберусь. Здешний дом тоже опечатан. Я никак не могу привыкнуть!
– А Егоровну ты тоже не помнишь? Что ты так при ней, она же со всей душой?
– Прости, Лиза. Я обязательно привыкну, – Арина грела ладони о бока чашки. – Я просто не умею откровенничать с прислугой.
– Это няня моя! Не прислуга.
– Лизонька, прости! Вот именно, что твоя. Я не могу пока. Но я буду стараться, – Арина прикусила губу. – Не знаешь, какие гостиницы в городе приличные?
– Даже не думай! – Лиза стала распоряжаться как взрослая. – Жить ты будешь здесь, это решено. Денег не предлагаю, знаю – не возьмешь. Но давай подумаем, что можно сделать помимо денег? Что еще нужно? Говори.
– Нужно. Нужно денег, Лиза. Адвокатов нужно. Хороших! Московских.
– Это ясно. Что еще? Наверно, жилье в Москве?
– Да, хорошо бы. Льва Александровича стеснять долго неудобно. Маме будет нужна отдельная спальня. И детская.
– Детская! – воскликнула Лиза. – Так кто все-таки?
– Девочка, – улыбнулась Арина. – Сестренка.
– Ждали-то братика, наверно? – Лиза представила младенчика и тоже расплылась в улыбке. – Имя-то для девочки хоть придумали?
– Да что тут придумывать, – Арина вздохнула. – После этого лета и думать-то нечего. Ты же знаешь, что у нас приключилось?
– Аннушка? – догадалась Лиза.
– Да. Назвали Анной. Так что хоть небольшую бы квартирку – им с мамой, Шурке да мне, когда наезжать буду. Аглаю к себе тетушка приглашает, та, у которой Анфиса летом гостила. Уже телеграфировала. А Анфисе и Насте учиться нужно, нельзя прерывать. Пансион я им временно нашла, там они сейчас. Но… нехорошо там, Лизонька. Девочки все какие-то… Как курицы. Только танцы, да французский. Мама из Москвы не уедет, раз папа там. А я? Я тут пока обоснуюсь…
– Что, Ариша? – Лиза посмотрела на замолчавшую внезапно подругу.
– Ты помнишь гадалку, Лиза? Ты еще тогда не пошла к ней, а мы…
– Помню, – тихо ответила Лиза. – Ты это к чему?
– Нельзя испытывать судьбу, – задумчиво произнесла Арина, а после усмехнулась. – А хочешь знать, что я тогда у нее спрашивала?
– Если только хочешь ты.
– Я спрашивала, настанет ли то время, когда я сама, женщина, девушка, смогу владеть каким-либо делом или производством. Как папа. Без него.
– И что?
– И гадалка мне ответила, что да. Причем скоро! А я радовалась… Вот уж, поистине: «Бойтесь своих желаний!»
Лиза о своем предсказании промолчала.
***
Приехал из Лугового Полетаев. Занялся Ариниными делами.
– У Вас будут неприятности, Андрей Григорьевич, – горестно улыбалась Арина. – Ваш-то пай папа за собой оставил! Ну, значит, Вы – те сообщники и есть.
– Прекрати, девочка, все прояснится со временем. А за меня не беспокойся – у меня все дела чистые, пусть себе проверяют. Жаль, что прибылью Саввиной воспользоваться нельзя будет до окончания дела. Ты хорошо подумала? Точно денег не возьмешь? А? Взаймы?
– Нет, Андрей Григорьевич, – твердо отвечала Арина. – Спасибо. Не возьму. Да Вы бы и сами не взяли! Я же не знаю, как жизнь теперь сложится, и будет ли чем отдавать? Вы и так много нам помогаете. Я говорила на заводе с управляющим, и с главным инженером – они считают, что можно будет выкроить и взять вперед некую сумму. Это же Вы постарались, да? Хватит на адвокатов, может еще и девочкам на учителей останется.
– Вези их сюда!
– Что? Как это? – Арина поглядела недоуменно на Лизу.
– Куда, папа, к нам? – Лиза готова была принять хоть все семейство.
– В Институт! Тебя, дочь, там еще помнят. Договоримся.
– Но это же дорого! Нет, Андрей Григорьевич, мы не можем, – Арина качала головой, хотя глаза у нее загорелись.
– Я теперь в опекунском совете, – продолжал выкладывать свои доводы Полетаев. – Савву и там все знают и помнят. Хорошо знают! За двоих не ручаюсь, но одной твоей сестре мы точно стипендию выхлопочем. Уж скольким людям ваш батюшка помог! И на вторую где-нибудь наскребем. А это – и пансион, и у тебя руки развязаны, и матери твоей за них спокойствие. Вези!
Все устроилось. Арина теперь жила вместе с Лизой. Вот и подружка появилась! Следствие по делу Мимозова шло, связывая оба города еще и этой горестной нитью – пропавшие деньги действительно, обманным путем кто-то снял именно в отделении Нижнего Новгорода. Савва доказывал, что ни одной копейки впустую не потратил, что, наоборот, искал выгоды для строительства, потому и оплачивал вперед подряды по прошлогодним ценам. Что своих средств он вложил не меньше, чем конфессионных, но ему не верили, считали это за уловку. Большим, чем сам арест, ударом для Саввы стало именно недоверие. Он впадал в тоску, ломался душевно, но, потом, вновь собирал силы, и кидался в борьбу за свое честное имя, еще с большим усердием. Конца и края этому не предвиделось.