– А вот и пустил бы! – гость освободил проход, скрестил руки на груди, смотрел насмешливо, как бы играя в кошки-мышки, и удерживал Зинаиду теперь одним только взглядом. – Вот, если б не врала, может и пустил бы. Но ты же врешь!
И тут, как спасение, вспыхнул в памяти Тани тот злополучный день, когда столичный визитер спугнул ее своим перегаром. И как потом Сергей заслонил ее от претензий барона.
– Защищал. Было уже! – твердо стояла теперь на своем Таня. – Заслонил и вызов на дуэль желал сделать.
– На дуэль? – протяжно переспросил лохматый гость. – Правда, что ль из графьев? А я не поверил. И кто же? – он недоверчиво обернулся на тело, не подававшее признаков жизни. – Муж? Жених?
– Брат! – Таня уперлась в него глазами и взгляда не отводила.
– Бра-а-ааат? Ну, тогда верю. Ну, тогда простите, люди добрые, – гость недоуменно мотал головой, но уже было видно, что отступит. – Ну, прости, коли зашиб его. Не подумал. Да я не в полную силу, не боись. Оклемается! А, может, все-таки поедешь, а? В атласы тебя наряжу?
– Да я вроде и так, слава Богу, не в сарпинке хожу, – огрызнулась осмелевшая Татьяна.
– Ах, жаль, жаль! – улыбался теперь восхищенно гость. – Из нас с тобой знатная пара сложилась бы. А, брат? Может, отпустишь?
– Сама не хочет, значит никуда и не поедет, – ответил, приходящий в себя на полу Клим.
– Ну, как знаете, – гость поклонился. – Простите, на чем обидел. И прощевайте.
В этот день Татьяна переехала к Климу насовсем. Она сначала ухаживала за ним, промывала рану на голове, которая действительно оказалась не опасной, а к вечеру просто молча перенесла мелкие пожитки. Когда пришло время спать, легла в его постель. Клим до последнего находил себе какие-то дела в доме, в комнату не шел. Когда более тянуть стало невозможно, он собрался с духом, вошел, услышал Танино ровное дыхание, задул лампу и лег у окна на сундуке.
***
Что думали про них в заведении, то каждый по-своему скажет. Кто верил, кто смеялся, кто угадывал правду. А они так и жили – Таня на постели, Клим на сундуке. Вроде, как и действительно – брат. В остальном все вернулось на прежний лад, комната Танина оставалась за ней, но ее она теперь использовала только как сценическую грим-уборную, все равно все ее нарды в комнатушке Клима не поместились бы. Пела. Жили.
Таня потом всю жизнь будет вспоминать этот отрезок времени, как самый счастливый. Она занималась, чем хотела, чем нравилось. Благодаря обстоятельствам с нее осыпались все сословные ограничения и обязанности, от нее никто ничего не ждал, не требовал. Пусть в небольшом и замкнутом мирке придорожного притона, но она была абсолютно свободна и, по большей части времени, спокойна. А самое главное – за все это она никому и ничем не была обязана. Но кончилось это все довольно скоро.
Танюша пела в тот вечер, сидя за фортепьяно, сама себе аккомпанируя, и не всех посетителей могла рассмотреть – некоторые находились далековато от инструмента, а по краям залы стоял полумрак. Но певицу было хорошо видно и слышно отовсюду. В разгар вечера прискакали господа офицеры, сидели допоздна, после многие разъехались, а один пожелал остаться. Потребовал хозяина, тот вышел к гостю.
– А что, скажешь? Есть ли у тебя с кем ночь провести? Солдатская жизнь, она знаешь какая! Истосковался, понимаешь ли.
– Да как не быть! – хозяин махнул полотенцем половому, тот побежал предупреждать девиц. – Какую, изволите, Ваше благородие? Беленькую, черненькую? Или можно в город послать, но это тогда обождать придется.
– Да нет, здешнюю хочу. Татьяну зови, – отвечал офицер, хозяин кивнул.
Явилась чуть погодя разодетая Танька. Смуглый господин разглядывал ее с минуту, потом снова кликнул хозяина.
– Ты кого мне подсовываешь, шельма?
– Так сами ж Таньку пожелали, барин! – не понимал тот претензий. – Что стоишь, дура! Видишь, господин ласки желают?
Танька с широкой улыбкой пошла в обход стола. Работала. Офицер оттолкнул ее и с прищуром прошипел хозяину заведения:
– Мне полицию позвать? Или ты мне сюда сей миг баронессу фон Адлер предоставишь? Татьяну Осиповну? А?
Хозяин растерялся, совершенно не понимая, что от него хотят. Видимо, офицер по его лицу понял, что тот не врет.
– Только что тут песни пела! Раз живет в твоем заведении, значит должна обслужить по первому разряду! Ну-ка, давай ее сюда.
– Вы спутали что-то, господин хороший. Дама та к гостям не выходит! Да и зовут ее не Татьяна, а вовсе даже Зинаида. Обмишурились Вы.
– Я обмишурился? – захохотал Мавродаки, невесть как оказавшийся в этом краю. – А ну, показывай, где живет!
Хозяин застыл, не желая ни злить гостя, ни жертвовать приносящей ему золотые яйца Зинаидой. Пока он думал, офицер выложил на стол пистолет. Тут же к ним метнулся крутящийся поблизости половой и с поклонами повел Мавродаки, показывая дорогу. Тот пнул ногой дверь комнаты и застиг ее испуганную обитательницу, которую за минуту до того успела предупредить Манька. Клим был в отъезде с поручением.
– Ну, что, баронесса? – гость оглядывал убогое обиталище, скривив тонкие губы. – Вот и встретились? Вот, значит, где Вы теперь обитаете! Придорожной шлюхой изволите служить? Так-так. А гонору-то было! Попрошу со мной в апартаменты.
– Извольте выйти вон! – у Тани тряслись губы. – Я Вас не знаю.
– Ну, так узнаешь, красавица! – улыбался противной улыбочкой Мавродаки. – Я ж тебе еще год назад предлагал узнать меня, а ты все нос воротила. Извольте сейчас! Татьяна Осиповна?
– Вы меня с кем-то путаете! – Таня была бледнее бумаги. – Я певица, и Вы не смеете разговаривать со мной в подобном тоне. Извольте выйти!
– Пойдешь, коза? Пойдешь – миром обойдемся. Я даже муженьку твоему не скажу, что тебя нашел. А нет – так за мной не залежится! Завтра же здесь полиция будет. Разнесут этот вертеп до донышка! А, хозяин?
Хозяин, подслушивающий из-за угла, стоял – ни жив, ни мертв. Он так и не мог понять, ошибается заезжий господин, или эта скользкая девица, таким странным образом появившаяся в его доме, вот-вот подведет их всех под монастырь? Но тут на подмостках появилась Матрена Антиповна и, проявив вдруг женскую солидарность, вступила в мизансцену.
– Ну, обознался, касатик, так признайся, – миролюбиво попыталась она увести гостя из жилых помещений.
– Ты меня за рукав не хватай, тетка! – заорал на нее Мавродаки. – На эту… женщину розыск объявлен. Ее муж на нее все права имеет. Полнейшие!
– Ты что ли муж? – скрестив на груди руки, застыла в проходе Матрена. – Ты что ли права имеешь?
– Ну, не я! Так что же! Я ее мужа сто лет знаю, и ее ни с кем спутать не мог. Мы с ним в одном полку уж третий год служим!
– Ну, раз у тебя самого правов на нее нету, так и, пожалуйте, на выход, господин любезный, – Матрена указала ему направление.
– Ты белены объелась, тетка? – офицер явно не привык к такой бесцеремонности. – Да я ж полицию сюда приведу!
– А и веди! Вот приведешь – так все вместе и поговорим! И ты меня полицией не пужай! – мирная Матрена вмиг превратилась в хабалку и стала грудью наступать на Мавродаки, вытесняя его из узкого коридора в общий зал. – Нашел чем напужать! Идол! А ну, изыди! Я тут – полновластная хозяйка. Тут все права у меня и есть – вот туточки! У меня! У ну, иди своей дорогой! Погуляли, барин, и будя! А то сейчас полицию на тебя, дебошира, позову!
– Ну, вы меня еще попомните! – офицер ретировался к сеням. – Ну, вы все еще пожалеете об этом дне!
Когда дверь за ним захлопнулась, Матрена обессиленно опустила руки и, отмахнувшись от мужа, прошла обратно, в комнату к Зинаиде. Она зыркнула на крадущихся вслед любопытных домочадцев и плотно затворила за собой дверь.
– Ну, вот что, дева, – спокойно и серьезно вещала она Тане. – Или, как Вас там теперь – Ваше благородие? Уходить тебе надо. Этот не угомонится, сильно ты ему, видать, запала. Про мужа-то не врал?
Таня молчала, опустив голову.
– Ну, так, так, – пробубнила Матрена. – Собирайся. Деньжат-то хоть поднакопила? Лошадку тебе снарядим, до станции подбросить велю. А там уж, не обессудь.
– Где Клим Валерианович? – только и спросила Таня. – Не бойтесь, до света меня здесь не будет.
***
Через час вернулся Клим. Таня кратко и без слез рассказала ему все, чего он не знал до сих пор. И про добровольное сутенерство мужа, и про сегодняшний визит.
– Что же делать, Танечка? – как он до сих пор называл ее при волнении, спросил растерянный Клим. – Полиция – это… От полиции я не смогу Вас…
– Что делать? – горько усмехнулась Таня. – Бежать. Снова бежать. Такая, видно, мне судьба написана.
– Господи! – он, вдруг осознав все происходящее, тяжело опустился рядом с ней на кровать и обхватил голову руками. – Куда же Вы пойдете? Одна?
– Клим?
– Да?
– Вы так… Так заботились обо мне, – Таня прикусила губу. – Никто так обо мне…
– Не надо, Танечка! Давайте спать ложиться. До рассвета уж почти и времени-то не осталось. Вам надо отдохнуть перед дорогой.
Таня легла прямо у него за спиной и отвернулась к стене. Клим задул свечу, горевшую рядом, и хотел уходить. Но тут горячая ладонь перехватила его ледяную руку.
– Не уходи!
– Что Вы, Таня, – Клим остолбенел.
– Останься сегодня здесь. Забудь ты свой сундук! – Таню почти лихорадило, она развернулась снова к нему лицом, хотя он и не видел его в темноте.
– Танечка, не надо, – Клим попытался разжать ее пальцы, но она крепко держала его, так что он чувствовал, как впились в его кожу полумесяцы ногтей. – Татьяна Осиповна. Вы утром пожалеете.
– Не уходи! Мне страшно.
– Я посижу, посижу тут.
– Иди ко мне!
– Я лягу, я тут рядом полежу с Вами. Танечка! Что Вы делаете!
Клим почувствовал ее соленые от слез губы на своих губах и тут же утонул – в ее кудрях, в аромате ее волос и тела, в ее ласках.
Он проснулся, когда звякнул об пол, уроненный гребешок. Таня уже была полностью одета, причесана и готова к отбытию. Он посмотрел на нее с тоской и надеждой.