Отец, послюнив пальцы, пересчитал выручку.
– Добре… Хорошо поторговали, – довольно сказал он. – Теперь и горилки не грех на посошок, на обратную дорожку.
Иван взял под уздцы кобылу, и они с братьями и матерью стали проталкиваться сквозь толпу. Тощий господин с бородкой остановился, приглядываясь.
– Что-то лицо мне ваше знакомо… – сказал он. – А вы, случайно, не…
– Для вас, барин, все мы, хуторские, на одно лицо. Немудрено обознаться, – спокойно ответил Иван, проходя мимо.
– А ведь похож. Ей-богу, похож… – развел тот руками, глядя вслед…
На площади городка стоял цирковой шатер. На помосте перед ним гимнастки скручивались в кольцо, жонглеры перекидывались булавами, а клоуны, рыжий и белый, наперебой зазывали прохожих на представление.
– О! Гулять так гулять! – остановился отец. – Пойдем-ка и мы, посмотрим!
– Не надо, бать, – хмуро сказал Иван.
– Сказал – пойдем! Сто лет в цирке не был. Поди, билеты купи! – велел отец, протягивая деньги.
Они сидели всей семьей на галерке.
На арене клоуны тузили друг друга, дрессированные собачки в юбочках и шляпках прыгали на задних лапах. Отец хохотал до слез, хлопал себя по коленям. Иногда искоса поглядывал на Ивана. Тот сидел, сгорбившись, глядя под ноги, лишь изредка поднимая глаза на арену.
– А теперь – воздушная гимнастка, очаровательная мадемуазель Жанет! – объявил конферансье.
Иван вскинул голову. Из-за кулис выбежала затянутая в трико девушка. Иван напряженно следил за каждым ее движением, а когда она под тревожную барабанную дробь вытянулась в полете под куполом, невольно выбросил вперед руки – поддержать, подхватить…
Потом начались схватки борцов. Отец азартно следил за ними, ерзая на жесткой скамье.
– Давай! Давай, жми! – орал он вместе со всем залом. – Как дети малые, возятся, ей-богу! – с досадой махнул он. – Нет, ты глянь! Да я б годов двадцать назад… – Мать едва удерживала его на месте.
В конце конферансье, как положено, вызвал любого желающего из почтенной публики сразиться с непобедимой Черной Маской.
– Иди! – толкнул отец Ивана.
– Брось, бать…
– Иди, говорю! Покажи им, пусть знают наших!
– Есть желающие? – повторил вопрос конферансье. Атлет в маске ждал посреди арены, надменно скрестив мощные руки на груди.
– Есть! – крикнул отец.
Все взгляды тотчас обратились к ним. Иван медленно поднялся и пошел вниз между рядами. Шагнул на арену.
Конферансье замер с открытым ртом. Борец стащил с лица маску и развел руками:
– Иван Максимыч, вы?..
Конферансье наконец пришел в себя.
– Господа! Господа! Сенсация! – срывающимся от волнения голосом закричал он. – Уважаемая публика! На арене – чемпион России, русский медведь, ваш земляк Иван Максимович Поддубный!
Зал разразился аплодисментами и восторженным ревом.
– А ведь узнал я! Узнал! – торжествующе объяснял соседям тощий господин с бородкой. – Как же тут обознаться, когда один такой на всю Россию!
Из-за кулис повалили на сцену артисты, окружая Ивана и аплодируя вместе с залом.
Иван глянул на галерку, нашел глазами своих. Мать плакала, вытирая слезы платком. Отец сидел, горделиво выпрямившись. Молча кивнул Ивану и перекрестил…
1905 год. Париж
…Поддубный поднял болтающего ногами противника, перехватил поудобнее и бросил на лопатки…
Заголовки парижских газет, мелькающие на печатном станке: «Русский медведь возвращается!»
…Иван эффектным «мостом» – перегнувшись назад и упершись головой в пол – бросил противника через себя…
Типографские рабочие пакуют кипы газет: «Русские казаки берут Париж!».
…Иван, навалившись на соперника, вдавил его спиной в ковер.
Из-за кулис исподлобья наблюдал за схваткой Буше со своей свитой.
– Боюсь, номер с маслом на этот раз не пройдет, Рауль? – насмешливо сказал пожилой господин. – Ставки двенадцать к одному. Не в нашу пользу.
– Ставь на меня, – упрямо велел тот.
– Сколько?
– Все! – заорал Рауль. Повернулся и пошел к выходу. Молча, стремительно миновал толпу репортеров…
Мальчишки-газетчики бежали по парижским бульварам, размахивая свежим номером: «Полуфинальная схватка чемпионата мира – Иван Поддубный против Рауля де Буше!»
Вечером Поддубный с Карсаковым, Друбичем и Эженом сидели в открытом кафе. Все, кроме Ивана, пили вино. Иван чокнулся с ними бокалом сока.
– Ты сильно изменился, Иван, – рассуждал Карсаков. – Ты стал еще сильнее, но не это главное. Я всегда говорил, что на ковре побеждают не мускулами, а головой. Главное – ты начал думать на арене, перестал бросаться на врага с шашкой наголо, как в последний бой, как казак на Бонапарта, да простит меня Франция…
– Вы, как всегда, правы, граф, – насмешливо сказал Друбич. – Жаль только, что, кроме вас, это заметили и соперники, и газетчики…
– Перестаньте, в конце концов, иронизировать, барон!..
Иван молча ел, поглядывая на компанию за крайним столиком – пятерых мужчин с невыразительными, будто стертыми лицами, почти одинаково одетых, в одинаковых котелках. Старший, с перебитой, расплющенной переносицей, заметив его взгляд, приветливо приподнял шляпу.
– Но весь Париж по-прежнему болеет за тебя, Иван, – с улыбкой кивнул на них Эжен.
– Остались две самые тяжелые схватки – Рауль и Йенс Педерсен. Рауль – очень хитрый и очень подлый, железный Йенс – очень умный и очень сильный. Это как бы два полюса современной борьбы – все худшее и все лучшее, что в ней есть… – продолжал Карсаков.
– Позвольте повторить мой вечный вопрос, граф, – отчего вы не пишете стихов? «Ода о французской борьбе на современном этапе ее развития»? Вы будете иметь успех!..
Иван, не слушая, искоса наблюдал за подозрительной компанией. Они расплатились и исчезли в темноте. Иван проводил их взглядом.
Он шел по ночному бульвару с Эженом.
– Мы, борцы, объезжаем весь мир, – сказал Эжен, вдыхая свежий воздух. – А что мы видим, Иван? Атлетический зал и арену. Когда закончится этот чемпионат, я покажу тебе Париж. Париж – это не соборы и дворцы, Париж – это улицы, дворы, это парижане… Я прожил пятнадцать лет в России, Иван, и остался французом. Это навсегда. Как и ты в любом краю мира останешься русским…
Иван глянул через плечо – компания шла за ними в отдалении.
– Иди в гостиницу, Эжен.
– А ты?
– Скоро буду. Один хочу пройтись.
– Понимаю, – кивнул тот.
Когда Эжен скрылся за деревьями бульвара, Иван обернулся – улица была пуста. Он свернул в темный переулок и пошел, постукивая тростью в тишине.
Двое возникли перед ним из-за угла. Он оглянулся – остальные подходили сзади, отрезая путь к отступлению.
– Вам нужен мой кошелек? – Иван доставал портмоне.
– Боюсь, тебе не хватит денег, приятель, – усмехнулся главарь, вытаскивая револьвер. Остальные достали ножи.
Иван взмахнул тростью. Раздался выстрел, пуля срикошетила от стены рядом с головой Ивана, а главарь, выронив «бульдог», повалился на мостовую, прижимая к себе перебитую руку. Иван ударил в другую сторону – второй апаш сложился напополам и рухнул. Третий ударил Ивана сзади ножом – тот едва успел закрыться, лезвие вонзилось в руку. От ярости не чувствуя боли, Иван схватил пятерней нож прямо за лезвие, рванул на себя – и переломил. Растерявшиеся апаши кинулись бежать. Иван помчался было за ними, но они бросились врассыпную по проходным дворам.
Главарь, постанывая, пытался подняться. Иван остановился над ним и занес над головой пудовую трость. Тот скорчился на мостовой, в ужасе глядя на него снизу, ожидая смертельного удара. Иван, раздувая ноздри, поднял трость выше – и не смог ударить. Наклонился, сорвал с него белый шарф и, заматывая на ходу окровавленную руку, пошел прочь не оглядываясь.
– Ты с ума сошел, Иван?! Ты смерти ищешь? – метался по комнате Карсаков.
Иван сидел на стуле, доктор плотно бинтовал ему левую руку от ладони до плеча.
– Почему полицию не позвал?
– Поддубные еще никогда ни от кого не бегали, – спокойно ответил Иван.
– Господи, а я действительно поверил, что ты изменился!
Врач начал собирать инструменты.
– Что скажете, доктор? – спросил по-французски Друбич.
– Скажу, что вашему другу повезло. Крупные сосуды не задеты. Сухожилия тоже целы. Нужен полный покой. И полная неподвижность для поврежденной руки. От любого напряжения раны снова разойдутся.
– Сколько времени нужно для полного выздоровления?
– Все зависит от организма. Недели две, три…
– Господи! – схватился за голову Карсаков. – Через два дня схватка с Раулем! Доктор, вы уверены, что он не сможет выйти на арену?
– Вы на рояле играете? – спросил тот, открывая дверь.
– Да, а…
– Сыграйте мне одной рукой сонату Бетховена, и я поверю в чудеса, – доктор вышел.
В комнате повисло молчание.
– Нет, это просто так Раулю с рук не сойдет! Я немедленно иду в судейский комитет! – схватил Карсаков шляпу.
– Что вы им скажете? – мрачно сказал Друбич. – У нас нет ни доказательств, ни свидетелей.
– А что вы предлагаете? Просто сняться с чемпионата?
– Я что, за сто верст киселю хлебать приехал? – вскочил Иван. – Под конвоем домой не отправите! У этого хлыща с того раза еще ко мне должок! Умру, но получу!
– Есть еще одна опасность, – сказал молчавший до этого Эжен. – Я знаю французских апашей, этих… головорезателей. Они не остановятся, пока не закончат дело, за которое им заплатили.
– Я звоню в полицию! – сказал Карсаков. – Надо, чтобы приставили охрану!
– Русский медведь в клетке? – усмехнулся Иван. – Нет, не буду я, как цирковой мишка, на цепи ходить… Вот что, Эжен. Вы, тренеры, старые борцы, друг с другом общаетесь. Поплачься им – мол, Поддубный руку на тренировке выбил, вряд ли на схватку выйдет. У кого рыльце в пушку – тот смекнет, про что речь. Хочу на физиономию Рауля глянуть, когда на ковре встретимся. Да и эта шпана меня в покое оставит до поры до времени…