– Что? – не понял тот.
– Оденьтесь во что-нибудь незаметное.
– Почему? – удивился Мэлс.
– Видите ли… – замялся лабух. – Есть одна небольшая проблема… а вам придется нести его через весь город…
В своей нищей коморке с выцветшими афишами над кроватью лабух достал с антресолей футляр, сдул с него толстый слой пыли. Мэлс с восторженной улыбкой взял инструмент с бархатной подкладки, нажал на клапана, осмотрел…
– А это что? – спросил он с вытянувшейся физиономией.
Около раструба красовался массивный фашистский орел, зажавший в когтях свастику.
– Это – небольшая проблема, – пояснил лабух. – Инструмент трофейный, из оркестра военно-воздушных сил. Так вы берете?
– Да, – твердо сказал Мэлс.
Он нес футляр по людной улице, как шпион рацию – искоса бдительно поглядывая по сторонам, широким кругом обходя мелькающие в толпе милицейские мундиры…
Ночью он, мокрый от пота, с душераздирающим скрежетом скреб напильником свастику. Сдувал опилки, безнадежно смотрел на неподдающегося, только чуть поцарапанного орла и снова принимался за работу.
Мэлс поставил пластинку на проигрыватель, опустил иглу – сквозь шипение донеслись звуки джаз-банда. Он прибавил громкость, взял саксофон и, дождавшись, пока вступит Чарли Паркер, начал подыгрывать. Он сбивался и терял ритм, но упрямо продолжал играть.
Когда мелодия закончилась, перенес иглу на начало… И еще раз… И еще…
Скосив глаза вниз, на клапана, он вдруг увидел рядом сверкающие черным лаком туфли. Поднял взгляд: напротив него стоял у проигрывателя черный, как смоль, негр с саксофоном в руках и, склонив голову, насмешливо щуря глаз, слушал его игру.
– Чарли?.. – спросил изумленный Мэлс.
– Charley Parker, yes, – кивнул тот. – More drive, guy!
Он щелкнул пальцами, отсчитывая ритм, и они вступили одновременно. Они играли, глядя друг на друга смеющимися глазами, потом Чарли прервался, требовательно указал на Мэлса – и тот выдал сложное соло. Паркер подмигнул и показал большой палец…
Хлопнула дверь, вошел Ким. Опустив голову, не глядя на Мэлса, он обошел негра и положил скрипичный футляр на свой стол. Чарли отступил на шаг и растаял в воздухе.
– Ким… – Мэлс заглянул через плечо брату. Тот отвернулся. Мэлс зашел с другой стороны – Ким снова повернулся к нему спиной.
Мэлс силком развернул его к себе: под глазом у Кима набухал огромный синяк, под носом темнела запекшаяся кровь.
– Кто? – спросил Мэлс. – Ким, скажи, кто это?..
Тот молча вырвался.
– А ну, пойдем! – Мэлс схватил его за руку и потащил к двери.
Ким отскочил.
– У всех братья как братья, только у меня – стиляга! – сквозь слезы крикнул он срывающимся голосом, упал на кровать и заплакал.
Нолик деловито прошел мимо стиляг в одну сторону, потом в другую, остановился за спиной у Фреда. Тот протянул ему зажатую между пальцев бумажку:
– За всех.
– «Таганская-кольцевая», восемнадцать тридцать. Больше двух не собираться… – сообщил Нолик манекену в витрине и направился к следующей компании.
К половине седьмого стиляги попарно заняли исходные позиции по обеим сторонам улицы. Мэлс с футляром в руке стоял рядом с Бобом, поглядывал на Полли, которая поодаль беспечно щебетала с Бетси.
Нолик, не оглядываясь, целеустремленно прошествовал мимо. Стиляги, соблюдая дистанцию, двинулись за ним.
На сцене в клубе, на фоне могучих колхозниц, обнимающих налитые снопы в бескрайнем поле, играл джаз. Стиляги танцевали.
Мэлс стоял под сценой со своим саксом, вполголоса повторял мелодию, которую вел самовлюбленный слащавый саксофонист, цепко приглядываясь к работе его пальцев. Тот недовольно покосился на него раз, другой, наконец сбился с ритма и оборвал музыку.
Стиляги недовольно загудели.
– Слушай, чувак, ты меня достал! – заорал он. – Хочешь, иди сюда лабай вместо меня! Ну? – он подмигнул в зал, предлагая вместе повеселиться. – Давай! А я покурю пока!
Весь зал уставился на Мэлса.
– Давай, Мэл! Не дрейфь! – крикнул вдруг Фред.
– Давай! – подхватили свои.
Мэлс неуверенно вышел на сцену. Саксофонист широко развел руками, показывая, что не несет никакой ответственности за происходящее, отошел на край сцены и демонстративно вытащил папиросы. Нолик за кулисами в ужасе схватился за голову.
Мэлс оглядел обращенные к нему лица. Полли напряженно смотрела на него, прижав к губам сложенные ладони.
– «Чаттануга», – обернувшись, сказал Мэлс музыкантам. Щелкнул пальцами, отсчитывая ритм – и заиграл.
Полли облегченно улыбнулась. Через минуту танцевал весь зал. Саксофонист забеспокоился, погасил папиросу:
– Ну все!.. Все, давай, чувак, заканчивай! – подтолкнул он Мэлса.
Тот закончил победным соло и спустился в зал. Стиляги заорали, захлопали, бросились обнимать его. Мэлс улыбался, жал руки налево и направо, целовался с девчонками. Нашел глазами Полли – та, отвернувшись, кокетничала с каким-то парнем, положив руку ему на плечо…
Мэлс отошел к стене и закурил.
– Ну ты дал ему утереться!.. – в восторге сказал Боб. – Слушай, Фред завтра процесс на хате устраивает!
– Процесс? – не понял Мэлс.
– Процесс – это то, что ведет к результату, – поучительно сказал Боб. – По законам классической философии процесс есть развернутый во времени результат, а результат, соответственно, есть квинтэссенция процесса… Возьмем вина, несколько батонов…
– На закуску?
– Дремучий ты человек, Мэл! – вздохнул Боб. – Начнем с тычинок и пестиков. Девушки интересующего нас возраста подразделяются на несколько категорий. Есть настоящие чувихи – их мало. Среди чувих есть барухи – те, кто барается с нашими. Их еще меньше. Есть румяные батоны. Вон, с Фредом, – указал он на двух действительно румяных, строго одетых девочек, завороженно глядящих на Фреда. – Это те, что вокруг вертятся. Стильно одеться мама не разрешает, но очень интересно. Есть жлобихи – это понятно. Есть рубцы, есть мочалки…
– А Польза – кто? – спросил Мэлс.
– Польза – это Польза, – развел руками Боб.
Брусницын-старший – седой, вальяжный – вышел с женой из подъезда высотки. Фред вытащил следом две громадные сумки с провиантом, погрузил в «Паккард».
– Федя, сиди занимайся, – сказала мать. – Не забывай, что скоро экзамены. И нажимай на английский!
– Хорошо, мам, – Фред, как примерный мальчик, чмокнул ее в щеку и предупредительно распахнул дверцу машины.
– Федор, – вполголоса уточнил отец. – Когда будешь нажимать на английский, постарайся делать это не так громко, как в прошлый раз…
Брусницын сел за руль, и машина отъехала. Фред помахал вслед рукой. В то самое мгновение, когда «Паккард» скрылся за углом, с другой стороны с радостным гоготом вывалилась толпа чуваков и чувих с вином и закусками.
– Здрасьте, дядь Петь! – хором приветствовали они укоризненно качающего головой вахтера и топоча, как стадо бизонов, рванули вверх по лестнице.
В огромной пятикомнатной квартире Брусницыных было тесно. В гостиной крутился проигрыватель. Зеленый Капитал бродил от компании к компании, шарахаясь от танцующих пар. Фред танцевал с «румяным батоном», нашептывая ей что-то на ухо. Та смотрела на него, восторженно разинув рот, готовая внимать каждому слову. Дрын, расставив на крышке рояля бокалы с вином, стучал по ним палочками, как на ксилофоне. Прислушался к фальшивому звуку, добавил вина из бутылки, оставшееся вылил в себя.
Мэлс курил на диване. Рядом Боб, держа на просвет пластинку, увлеченно объяснял скучающей Бетси:
– Очень интересный случай: вывих челюсти. Видишь, сустав вышел? Обычно бывает, если кто-то слишком широко зевнул или, например, хотел откусить сразу половину яблока. Тут надо руку больному вот так в рот засунуть… – показал Боб. – Тебе интересно?
– Очень, – вздохнула Бетси.
– И потом чуть вниз и на себя. Главное – руку успеть выдернуть, чтобы больной не откусил…
Фред снял пластинку, сунул ее в руку Бобу, а вывих челюсти поставил на проигрыватель.
– А тут абсцесс в хрящевой ткани… – начал Боб.
Бетси обреченно закатила глаза.
Начался медленный танец. Фред, продолжая шептаться с хихикающим «батоном», мимоходом выключил верхний свет. Раздались возмущенные девичьи голоса.
– Граждане, проявляйте сознательность, экономьте электрическую энергию! – строго сказал Фред. – Кому приспичило почитать, прошу в ванную!
Вошла Полли и с ходу налетела на проигрыватель. Игла со скрежетом сползла по пластинке.
– Ой… – сказала она.
– По-ольза! – хором откликнулись все, разводя руками.
– Я нечаянно. Темно же…
Мэлс и Полли одновременно склонились над проигрывателем, стукнулись лбами и засмеялись, глядя друг на друга. Мэлс поставил иглу на пластинку и вернулся на прежнее место, проклиная себя за нерешительность. Полли присела рядом с Капиталом, погладила его по морщинистому лбу.
Фред между тем дотанцевал с «батоном» до двери комнаты.
– …покажу одну вещь – ты даже не представляешь… – уловил Мэлс последние слова, и дверь за ними закрылась.
Мэлс проводил их глазами. Допил бокал и решительно встал. Заглянул в одну комнату – дверь тут же захлопнулась, едва не сбив его с ног, в другую – из темноты высунулся чей-то кулак.
Полли искоса, сдерживая улыбку, наблюдала за его маневрами.
Мэлс открыл дальнюю комнату, включил свет, лихорадочно огляделся, повертел в руках какую-то статуэтку, обшарил глазами стены. Наконец направился к Полли. Притормозил около Дрына, взял самый большой бокал из его ксилофона, выпил и подошел к ней.
– Полли… Можно тебя на минуту?..
– Зачем? – подняла она глаза.
– Хочешь, покажу одну вещь… ты не представляешь…
Они вошли в комнату.
– Вот! – Мэлс торжественно распахнул штору и указал на окно, за которым ползли далеко внизу через мост огоньки машин и светились звезды Кремля. – Красиво, правда?
Полли обернулась к нему, прикусив губу, чтобы не рассмеяться. Мэлс обнял ее и поцеловал.