Речь шла, к примеру, о шлемах, помнивших последние звуки, слышимые павшими в боях. Об оплавившихся айподах, выковырянных из сгоревших танков, - даже если их удавалось заставить воспроизводить контент, то они издавали звуки, от которых взбесился бы любой джинн. Объекты были самые разнообразные, но их можно было классифицировать во-первых по типу, а во-вторых, по уровню перенесенного ущерба; таким образам создавалась координатная сетка, в которую хорошо вписалась карта городских заведений, где проворачивались акты купли-продажи. "Обед" фигурировал на этой карте, - здесь велись дела с солдатами со всей восточной трети США.
Бизнес был естественно не в ладах с законом, но по умолчанию считался полноправной частью экономики; в нем было в равной степени естеств мародёрства или неизбежного сексуального насилия. Вести его следовало так, чтобы при случае получилось отвертеться весьма правдоподобно; и если удавалось не выступать за условленные рамки, деляга приобретал своеобразный ореол, становился похожим больше на колдуна, чем на вора, что безусловно сулило бизнесу весомые преимущества. А черный рынок артефактов разумеется совершал еще шажок вперед.
В первую очередь, нужно было озаботится юридической стороной сделки: следовало подтвердить у владельцев заведения, что внутри их заведения не нарушается поправка 2340А главы 18 Кодекса США, запрещающая пытки в отношении людей. Точные формулировки подобных поправок Кенинг могла цитировать. Знала их наизусть. Собственно, ведь они и писались только для того, чтобы их зубрили другие.
Классифицировано было десять техник. Фокусировка и сковывание внимания. Окружением стенами. Фиксация лицевых мышц вкупе с пощечинами. Документ был просто шедевром, бриллиантом; Ю и Байби - мученики с репутацией Алистера Кроули, юристы из Госдепартамента, пророки, разве что не восславленные, но и за те же заслуги не обесчещенные. Всё занумеровано, и теперь это не просто слова; как любой перечень наделяет слова ритмикой при чтении, так и этот документ был подобием заклинания, отрывком из поистрепавшейся за тысячи лет использования Книги Тота. И авторы ясно представляли себе это.
Методики деперсонализации – раз, постановки в неестественное положение - два, всевозможных лишений - три, и так далее, ну и в конце концов воды. Самое омерзительное - последнее. Вот где сходились все уловки, и не важно придумывалось или нет что-то новое. Не дать не взять, совершеннейшее рекламное предложение, (если не обращать внимания на этическую гнусность). Вряд ли Кенинг удалось бы разжиться этой тряпкой, если бы не тот, первый ее допрос. Именно тогда тряпочка напиталась водою, и теперь, понимала Кенинг, ничто не способно было просушить ее. Да и сравниться с нею в степени воздействия тоже. Даже мокрые полотенца в буквальном смысле.
Однако существовала еще одна методика, (подобно тому, как Ю существовал, заслоненный Байби). Подобно крещендо. Сама вода. Девятая техника - перед номером 10.
9.Насекомые, помещаемые в запечатываемую коробку . Желательно Вам... Вот достойный образец адвокатской магии... Кенинг, (ни разу в жизни не действовавшая без меморандума к самой себе), едва слышно озвучила слова, которые знала назубок, прежде чем обернуть бутылочку в припасенную рекламную листовку... Желательно поместить Абу Зубейда в тесный, сковывающий движения ящик вместе с насекомым. Опираясь на ваши сведения, мы... Непристойное местоимение множественного числа, которое одновременно и участвует в процессе, и в то же время виртуозно отстраняет себя, прячась за личину гипотетического, помешанного на скандалах читателя из будущего, облачается в его голос, исключительно все усложняющий. Любой из этого множества обычный предъявитель запроса пост фактум. Любой - кусочек одного целого. Вы же сами информировали нас, скажет любой... Опираясь на ваши предположения о том, что Зубейда боится насекомых, мы рекомендуем сообщить ему, что в ящик, где он будет содержаться, будет запущен комар, или оса. Естественно, желательно Вам поместить к нему безобидное насекомое.
-Да ему там пальцем пошевелить разве что удалось бы. - Вот что рассказал Кенинг солдат. Сообщаем, что согласно вашему совету мы поместили к Зубейда в ящик гусеницу.
-Все как раз так и было.
Камера была крохотной, мужчину облили и за ноги выволокли наружу, особо не заботясь. Стены, казалось, еще содрогались, расслаивались, освобождаясь от услышанных воплей. Кенинг легко представляла, как солдат-уборщик, который несколько минут назад не выпотрошил книгу-футляр, отскабливая от стенок и пола дерьмо и блевотину, натыкается на натерпевшееся, чудом не раздавленное секретное оружие правительства в войне с террором.
-После того, как я вытащил его оттуда, этот гадёныш сразу окуклился. Ну, на второй день. - Произнес мужчина громко, оправляя китель. Ему дела не было до окружающих, хотя видно было, что парочка посетителей оказались смущены. Кенинг ждала, что продавец продолжит свою речь, но он замолк.
-Я вижу, она живая, - произнесла Кенинг, разглядывая покупку.
-Я сам вижу. - ответил солдат. - Так, слушайте. Я не знаю, на кой черт она Вам, но вижу, что Вы вот-вот проболтаетесь. Не надо. Мне плевать. - Он дружелюбно улыбнулся, развернулся и зашагал к выходу. Согласно меморандуму, Кенинг уйдет из кафе, когда опасность, которую все еще представлял солдат, минует. А пока она сидит, уставившись на куколку в стеклянной бутылочке.
Саму себя Кенинг считала экспертом. Несколько страниц гримуара и маленькая брошюра с правилами поведения на свиданиях ушло у нее на создание уютного гнездышка для своей покупки. Целыми днями Кенинг наблюдала за куколкой, покоившейся в бумажных обрывках. Но она лежала, не меняясь.
Кенинг даже находила возможности ухаживать, (насколько может быть уместно это действие в отношении твердой оболочки, панциря с инертными, но упорствующими очертаниями), - куколка не располагала к себе хотя бы ассоциацией с мотком пряжи. В основном, Кенинг взывала к терпению, - в нем она нуждалась чрезвычайно. А в чем могла нуждаться эта аккрецирующая масса, она понять даже не старалась.
Ведь метаморфоза есть смерть. Плоть личинки внутри куколки полностью распадется, словно от воздействия неведомой химией. Это далеко не процесс реконфигурации отдельных органов или частей: одни глаза не видоизменяются в другие, одна ротовая полость не становится другой, - элементы утрачиваются навсегда. Бесформенная, вязкая слизь само-организуется в абсолютно другое животное. Тварь, сотворенная самою собой. Так что кокон, это больше экзекуционная камера, нежели невидимый подиум. И объем пыток удваивает рождение, хотя материи в самом нем нету.
Закормленная спецификой мгновения Зубейды, гусеница (или то, что стало с нею теперь) подрастала явно не на рационе физических калорий. При должном уходе, когда запустятся сложные рычаги вылупления, новое существо просто обязано развернуть не только тонюсенькие крылышки, пока скованно отрывисто бьющие воздух, раскрыть не только сверх-подвижные челюсти, но и само время. С оглядкой назад, оно же плоть от плоти его. Насекомые суть эхо: таков главный секрет. Их жукообразные формы являют собой перевод, выполненный в хитине, - в оригинале же эти звуки были скрипом дверных петель. Чем крупнее дверь, которую отворяешь, тем значительней жди олицетворения.
Такой была блоха, призрак которой Уильям Блэйк не без доли злословия прославил. Таким был убийца Македонского и бразильские блохи, заразившие саркопсиллёзом экипаж "Санты Марии", - и тем самым выпроводив непрошенных завоевателей. Насекомым отведена не последняя роль на подмостках истории, но как опознать их и дотянуться сквозь толстый занавес времени?
У Кенинг имелся сценарий. Чем она хуже любого другого? Свой план есть у каждого; но для нее явно было маловато просто высидеть, выходить насекомое, которому под силу залатывать время. Ее задумка была грандиозней, озабоченней, лунатичней. Вот уже несколько лет она растрачивала семейные сбережения на ее осуществление, - но в основном все вылетало в трубу, пока... Пока среди мошеннических схем она не наткнулась на пара-экономику черного рынка военных артефактов, и с тех пор этот тайный червоточный тоннель поглотил ее, выведя в итоге в эту самую комнату, к крохотной склянке с коконом внутри, где время не спешило показывать ей трюк извлечения насекомого из магического цилиндра.
По сравнению с первыми днями, - когда собственное желание означало целый мир для нее, - сейчас Кенинг поостыла. Карта, на которую было поставлено всё, оказалась не из той колоды. Что-то пошло не так; вмешалось, жалящим роем накинулось и приткнуло к этому злосчастному тельцу. Она ведь покупала далеко не ключик: саму дверцу. В мир, где исполнение замысла будет делом техники. Вампира, терзавшего ее, удастся прихлопнуть, словно москита. Она и сама практически стала такой же, превыше всего желая крови Лорда-Протектора, - и никаким иным путем, кроме как сквозь червоточину, ей не было возможности обуздать этот голод. Именно там могла двигаться комариная туча, покусавшая Кромвеля, занесшая в его тело паразитов, и таким образом приведшая его в могилу. Кенинг амбициозно хотела доступа к ней: сложным вмешательством перекроить историю, переместить дату встречи человека, казнившего короля, с тучей разносчиков малярии ближе во времени, - что называется оттаскать за косу Прародительницу Парламентов, посмотреть как она присмиреет.
Теперь она сидит и часами смотрит на то, что имеет в итоге. Бывает, ищет контакта с недвижимым существом: то постукивая ногтем по стеклу бутылки, то встряхивая очень нежно ворох бумажных обрывков. Как же ослабла ее воля ждать, как же ей не хотелось, чтобы особь в склянке была предоставлена самой себе, - но она боролась.
Спать приходилось урывками, то и дело просыпаясь, дабы не упустить ни одно мгновение опыта. Она пододвигалась к столу, где рядом с выключенными мониторами и другим оборудованием, которое в последней момент она решила не задействовать, стояла склянка с личинкой и напряженно вглядывалась внутрь. На третий или четвертый день в предрассветные часы, все еще сидя в кресле, женщина вдруг почувствовала, как что-то, едва касаясь, скользнуло по ее лицу. Она вскочила и включила свет: невысоко над креслом продолжала подрагивать, словно ее натянули и отпустили, тонкая упругая нить. Не понимая, откуда она могла взяться, Кенинг все же опустилась обратно в кресло, - и по мере того, как нарождался за окном день, она отыскивала на стенах комнаты новые едва заметные линейные тени, большинство из которых так же притрагивались к ее лицу. Аккуратно, чтобы не разорвать этих связей, она принялась перемещать по поверхности стола все, что имелось на нем, - словно бы стеклянная бутылочка сама притянула к себе шариковую ручку, бумагу, вырезки, заметки.