Я не представляю, как жить без него. Трогательно, конечно, но тревожит. Родственникам слишком легко раствориться в близких и совершенно забыть о себе.
Выходные прошли в рутине досуга – я пребывал в трансе, считая часы до понедельника, когда снова увижу Натали Дракс. Мы с женой заключили тихое перемирие. Мы встречались за столом, обсуждали бытовые проблемы, но в остальном избегали друг друга. Пришел электрик, починил кондиционер в спальне. Я постригся, и мой парикмахер уверял меня, что так я выгляжу моложе. Софи возилась в саду, подолгу болтала с дочерями по телефону, читала, а я неотрывно думал о Натали. О том, что она выстрадала и что терзает ее до сих пор. То и дело перед мысленным взором всплывал ее синяк. Точно грязная тайна.
С утра в понедельник свалилось много бумажной работы, потом я подбирал слайды к лионскому докладу, который должен был состояться в среду. Я попросил Ноэль никого не впускать, но около четырех она робко постучалась.
– Вам звонят, там что-то срочное, – сказала она. – Это мать Луи Дракса.
Она правильно сделала, что сообщила мне, сказал я и взял трубку. Натали плакала и еле могла говорить. В голосе дрожало безумие.
– Паскаль, я из дома. Я… – Она задохнулась. – Мне срочно нужна ваша помощь, вы не могли бы…
А потом она отбросила всякую видимость самоконтроля и ударилась в истерику.
– Пожалуйста, Паскаль, приезжайте скорее! – визжала она. – Случилось нечто ужасное! Приезжайте прямо сейчас! Вы мне очень нужны!
Я схватил ключи и побежал.
Когда я открыл калитку палисадника, залаяла собака. Я несся через раскаленную оливковую рощу и панически боялся опоздать. Быть может, Натали еще слабее, чем я думал. Одинокие люди приходят к конечному пункту быстрее и путями более простыми, чем те, у кого есть семья, друзья, работа. А у Натали не было ничего. Был сын, который лежал в коме, и муж, который ее бил, а теперь в бегах. Неужели она сделала какую-нибудь глупость? А если да – мог ли я это предвидеть?
Дверь была заперта на щеколду, и, войдя, я расслышал приглушенные рыдания. Натали сидела в кухне на полу, в одной руке телефонная трубка, в другой конверт. Рядом с ней немецкая овчарка царапала когтями пол. Увидев меня, собака снова залаяла, и Натали попыталась ее успокоить:
– Спокойно, Жожо. Это друг.
Она обняла пса и похлопала его по загривку. Я не люблю собак, но тоже потрепал Жожо за ушами. Видимо, после звонка Натали так и сидела тут. Я проверил ее пульс, подхватил ее и поставил на ноги – она была легкая, словно перышко. Я отвел ее в небольшую, скромно обставленную гостиную. Собака шла за нами, в глазах тревога. На прикроватном столике я увидел клетку с хомяком – тот как сумасшедший крутился в колесе. Наверняка хомяк Луи.
– Что случилось? – спросил я. – Вы ничего не наглотались?
– Что?
Ее реакция меня обрадовала – она искренне не поняла вопроса.
– Я подумал…
– Вот, прочитайте, – только и сказала она и сунула мне конверт. Штамп нашего городка, адрес накорябан самым странным почерком, какой я только встречал: огромные неровные буквы, так расползшиеся по бумаге, словно писал слепой. Была в нем детскость, некий примитивизм, от которого мороз по коже. – Я пришла домой и…
Натали с отвращением и страхом смотрела на конверт. Она судорожно всхлипывала, рядом громко и хрипло дышал Жожо. И давно она в таком состоянии? Я притянул Натали за руку, усадил рядом с собой на диван. Вытащил из конверта неровно сложенный лист бумаги, покрытый такими же огромными буквами, которые криво наползали друг на друга, словно пьяные. Кто-то почти комически поизощрялся, чтобы скрыть свой почерк. И поиздевался от души.
Дорогая Маман, я очень скучаю по тебе и Папа́. Но мне теперь придется заводить другого папу, да? Доктор Даннаше хочет делать с тобой секс. Но знаешь что? Держись от него подальше, и ему скажи. Ты не должна подпускать к себе мужчин, например доктора Даннаше. Маман, я тебя предупреждаю. Не позволяй им подходить к тебе. И не целуйся с ними. Будут неприятности, и случится плохое.
Я люблю тебя, Маман.
Наверное, я был не в себе, потому что первым делом удивился и растерялся. Как ему это удалось? Ведь кто-то должен был заметить, что он сел в кровати, взял ручку и написал матери письмо. Даже если у него был приступ, это абсурд, это немыслимо. И все же в первые секунды иного объяснения не приходило в голову. Сердце мое переполнила надежда – а потом я натолкнулся на взгляд Натали.
– Я тоже сначала подумала, что это он, – просто сказала она. – Сначала. А потом, когда сообразила, что это невозможно – сесть в кровати, взять ручку, написать, а потом еще и отправить это письмо… но я все равно убеждала себя, что это он. Что ему как-то удалось. В первую минуту я была просто счастлива. На седьмом небе. Но ведь это не он?
– Это почерк Луи? – осторожно спросил я. – Есть хотя бы какое-то сходство?
– Нет. Даже близко.
– Но тогда…
– Это писал не мой сын. – Голос ее был сух и безжизнен. – Потому что это невозможно. Письмо написал другой человек. – Мы оба замолчали, я пытался побороть смятение. – Господи, теперь вы понимаете, до чего он ненормален? – прошептала Натали, уткнувшись лицом в собачий загривок. – Это же надо было додуматься. Прикинуться Луи.
Я распознал в ее тоне горечь, страх и отвращение. Да, и впрямь на такое способен только больной. Но кто бы ни был этот черный шутник, он очень хорошо отгадал мои потаенные мысли. Доктор Даннаше хочет делать с тобой секс… Как неловко. Я был в панике. Что за чертовщина?
– Но кто?.. – начал я и умолк.
Волосы заструились по лицу Натали светлым водопадом, ее нежные пальчики дрожали. Я заметил, что она отклеила накладные ногти, а ее собственные ногти были зазубрены и неухоженны.
– Три месяца от Пьера ни слуху, ни духу, – выпалила она. – С самого пикника. В Виши я его постоянно видела – ну, или мне мерещилось. Я была не в себе, мне без конца что-то казалось. Но вскоре… он как будто совсем исчез с лица земли. Я уже надеялась, что он уехал за границу. Я даже думала, что он покончил с собой. – Она вздохнула. – Ну, мне хотелось так думать. Но в этом письме такие вещи – его писал человек, который хорошо знал Луи.
Ладно, подумал я, но зачем притворяться собственным коматозным ребенком, если хочешь отвадить от жены других мужчин? Почему не угрожать прямо? Получается, что Пьер знает, где живет Натали. По спине поползли мурашки: возможно, подумал я, так он дальше и поступит. Возможно, вот сейчас он видит нас.
При этой мысли сердце у меня провернулось в груди. Я выглянул в окно: за окном палисадник, а за палисадником узкая мощеная деревенская улица. Уже неплохо: преследователю нужно прятаться, чтобы подойти к дому. На всякий случай я все же задернул занавески. Хорошо, что в доме есть собака.
– Но я не понимаю. Что ему нужно от вас?
Натали пересела на стул и начала нервно раскачиваться туда-сюда. Ее губы ходили ходуном.
– Он хочет меня напугать, – наконец ответила она и притянула к себе Жожо. Тот лизнул ей руку. – И вас он тоже хочет напугать. Должно быть, он следил за нами.
– Вы звонили Шарвийфор?
– Конечно нет! От нее никакого толку!
– Как это?
– Слушайте, полиция не может найти Пьера! Следствие так и не сдвинулось с мертвой точки. А Пьер водит их за нос. Эта Шарвийфор ничего не смыслит, все ее расследование – сплошная катастрофа. Она только и делает, что допрашивает меня, а потом практически обвиняет в том, что это я столкнула Луи в пропасть. И эти письма она тоже припишет мне. Она никому не верит.
Натали сердито отшвырнула письмо.
– Так вы больше никому не звонили?
Натали упрямо закачала головой.
– И все-таки дайте мне ее телефон, – попросил я. – Нужно ее предупредить.
В какой-то отупелой покорности Натали вышла, и Жожо затопал следом. Это было разумно – завести собаку, подумал я. Возможно, Натали понимала, что происходит, лучше остальных. Она вернулась с красной записной книжкой, испещренной мелкими четкими буковками. Когда Натали мне ее протянула, собака зарычала.
– Хорошая собака, хорошая, – опасливо сказал я и потрепал Жожо по загривку.
Натали, конечно, крепилась, но звонить сама была не в состоянии. Я набрал номер полиции Виши, где мне сообщили, что детектив Шарвийфор дает показания в суде и будет лишь к концу дня, но я могу оставить ей сообщение на мобильный. Что я и сделал, а затем позвонил в полицию Лайрака инспектору Наварре – мы с ним пару раз встречались. Я рассказал про письмо и про Луи; инспектор явно оживился. В нашем городке преступника днем с огнем не сыщешь. Наварра занимался летними пожарами, хватал за руку наркоманов, нарушителей правил уличного движения; или время от времени случалось незаконное хранение оружия или проникновение в чужое жилище. И вдруг на его делянке – беглый убийца.
– А вы уверены, что письмо написал не этот ваш мальчик? Не Луи?
– Он три с лишним месяца в коме. Мальчик не может разговаривать – какое уж тут письмо? Но по стилю оно очень на него похоже. Человек, написавший письмо, хорошо знает Луи.
– В письме содержатся угрозы?
Я кратко пересказал содержание.
– Я постараюсь связаться с детективом Шарвийфор, – подытожил Наварра. – Но пока мы не уверены, что письмо написал Пьер Дракс, будем считать это отдельным делом.
Когда я сказал Натали, что к нам едет Наварра, а полиция присмотрит за больницей, Натали обрадовалась, но как-то рассеянно. Пока мы ждали Наварру, я расспрашивал ее о муже. Натали это было неприятно. Тема была ей омерзительна, это очевидно; в голосе мешались страх, отвращение и презрение. Натали повстречалась с Пьером в трудное время; она только что переехала в Лион из родного Парижа, у нее в жизни все пошло совершенно наперекосяк. Вначале Пьер показался ей хорошим человеком, а на деле оказался самовлюбленным эгоистом. Пьер никогда особо не ладил с Луи, много пил, хотя, поскольку был летчиком, пытался бросить. Бросить не получалось, и Пьер научился хитро скрывать свое пьянство. Временами буйствовал.