Катька пересказала это Дамиру коротко – может, потом настанет время для длинных историй и воспоминаний, а пока так. Шагдетов слушал, не перебивая, иногда коротко кивал. Солнце поднялось выше, с улицы доносился привычный утренний шум, роса исчезла. Заглянула Мария Михайловна, принесла еще кофе и обещала приготовить яичницу, громадную как луна. Катька думала, что коты убегут за домработницей получать утреннюю порцию вкусняшек, однако лоботрясы остались. Фред распластался на коленях у Дамира, Джо уселся под Катькиным стулом. Ей было хорошо и свободно, как давно не было, словно этой историей она наконец отпускала деда – еще не совсем, неокончательно, однако уже с готовностью выпустить его туда, куда он ушел.
– Катя, ты позволишь кое-что сказать тебе? – спросил Шагдетов, когда она закончила говорить.
– Давай.
– Когда я придумал проект «Девять жизней», я долго сидел и об этом размышлял. Мой дедушка еще жив, а вот бабушки нет уже год. Моя родня в Адыгее не вся любит моего отца – он очень своенравен, и не со всеми у нас хорошие отношения, но… Это жизнь, такая, какая есть. Она никогда не бывает предсказуемой. А еще…
Шагдетов помолчал, и Катька тоже молчала – ждала, когда он продолжит.
– Говорят, у кошек девять жизней, – негромко проговорил Дамир, поглаживая разомлевшего кота. – Но никто не ведает, какая теперь по счету. Может, первая, а может, уже самая последняя. Уйдет такой кот в другой мир и не вернется. Мы и не узнаем. А у нас, людей, нет этого запаса, и наша жизнь – сразу девятая. Понимаешь, Катя? Если кот согрешил в жизни второй или третьей, переродится он на помойке и искупит все свои прегрешения – и тапки обоссанные, и руки исцарапанные… А мы сразу набело живем, нет у нас черновика. И вот тут решай, что важно. Знаешь сама или подсказать?
– Знаю. – Катька облизала пересохшие губы. – Самое важное – это счастье. Себе и другим.
– Наденьте кислородную маску на себя, а потом на ребенка, – усмехнулся Дамир. – Так в самолете объявляют. Счастье – то же самое, что кислород, без него не жизнь. Сначала сама вдохни, дыши им каждый день, когда спишь, тоже дыши. И вот тогда поделишься и с остальными, будешь кусочком их счастья. Только себя не забывай.
Он наклонился вперед, и Фред расплющился у него на коленях.
– Дедушка твой это знал, – произнес Дамир твердо. – Знал и говорил: всем нам нужно время. Ему – тебя принять такой, какая ты есть; тебе – себя найти, ту самую, что будет каждый день счастье испытывать. Не думай, что ты не успела что-то исправить. Все исправлено, понято, сделано до тебя; ничего, кроме счастья, дед тебе не хотел. Он давно свое нашел, а ты ему новое открывала. Я помню, как он говорил о тебе. Ни одной фальшивой ноты. Так что не думай о том, будто ты заняла чужое место. Просто живи и будь счастливой. Звучи. Я уже видел: в тебе нет ни капли фальши, Катерина.
Катька сглотнула и шепотом пообещала ему:
– Я буду.
– Ну вот, – сказала Катька, отступая от стены и любуясь творением рук своих. – Готово.
На стене шел пир горой. Люди ели, люди пили, и вместе с ними ели и пили веселые коты. Торчал со всех сторон задорный виноград, солнце каталось над холмами, как желток в хачапури по-аджарски. И веяло от росписи такой радостью, что наконец-то все встретились, таким восторгом от разговоров, людей, еды и вина, что хотелось немедленно тут же за столик сесть и выпить. Желательно – в компании друзей.
– Это еще лучше, чем я себе представлял, – сказал Дамир и приобнял Катьку за плечи. – Азамат, сделай нам кофе и завтрак, пожалуйста!
– Дамир, постой… – Катька остановила его. – Какой завтрак в два часа ночи? Я что-то выдохлась. Поеду домой, высплюсь, а завтра уже с новыми силами готова сесть за твой стол.
– Это ответ?
– Что? – Катька непонимающе нахмурилась.
– Ты сказала, что дашь мне ответ после того, как закончишь проект. Проект закончен. Я ждал три с половиной недели! – Он шутливо воздел руки к потолку. – Три с половиной недели ты, жестокая женщина, держала меня в неведении. Но теперь я заслужил ответ, и не думай отвертеться! Готова ли ты пойти со мной на первое свидание?
Катька встала на цыпочки, коснулась Дамировой щеки и пообещала:
– И на первое, и на второе, и даже на десятое. Давай попробуем.
– Точно? – спросил он уже без шутливых интонаций в голосе.
– Точно. Только сейчас отвези меня домой, пожалуйста. Я упаду в кровать и забудусь сном. Я очень долго починяла примус и устала.
…Дома, однако, Катьку одолели коты и бессонница. Коты соскучились (на последние объекты она привозила их ненадолго, чтобы фотограф мог сделать снимки, и потом отправляла домой), а бессонница… Вот с чего бы? Катька думала, что упадет в кровать и будет спать долго и сладко, но глаза не желали закрываться.
– Вот напасть, – пробормотала Катька, проворочавшись больше часа, и, как была, в пижаме, потащилась вниз. Коты остались спать на ее кровати, сладенько посапывая.
У Марии Михайловны наверняка имелось в запасе снотворное, но тормошить домработницу и требовать аптечку она не стала. Дед говорил, что от бесонницы хорошо помогает чай с мятой и ромашкой; Катька отыскала все необходимое в шкафчиках на кухне, заварила большую чашку и устроилась на полу в гостиной, чтобы почитать книжку со смартфона. Специально выбрала позануднее: глядишь, и сон сморит… Прочла всего пару строчек и обнаружила, что один рыжий кот валяется на ковре (это Фред), а второй оккупировал кресло (это Джо). Коты выглядели так, будто лежали тут вечность, хотя пару минут назад их здесь не было.
– Откуда вы взялись, лоботрясы? – спросила у котов Катька и вдруг задумалась. – А и правда, откуда?
Дед ей так и не рассказал. Когда Катька иногда под наплывом любопытства интересовалась в очередной раз, как так получилось, что воронам как-то бог послал эти два кусочка сыра, дед смеялся и отшучивался. То выходило, что котов принесли инопланетяне: сели как-то вечером на террасу и вручили – дескать, воспитывайте, Филипп Иванович, да не обижайте, иначе разнесем Землю на атомы! То сочинял, что выиграл котов в казино. «Всю ночь играл, Кисточка, а когда выиграл кучу денег, оказалось, что казино – банкрот! Принесли мне этих двоих, не оставлять же их там…» Или говорил, что котов доставили эльфы. Насчет эльфов Катька не сомневалась: дивные существа могли выпихнуть из леса бесполезных лоботрясов, вручить их первому попавшемуся деду и смыться, радуясь избавлению от нахлебников.
Но взаправду, конечно, не было эльфов. А было – что?
Есть один человек, которому известно точно.
Катька дотянулась до телефона, набрала Климанского и, лишь когда он поднял трубку, сообразила: почти утро, нормальные люди спят! Но Валентин Петрович ответил сразу, и голос его был бодрым:
– Слушаю!
– Валентин Петрович, миленький, простите меня, пожалуйста, если разбудила! – затараторила Катька. – У меня только один вопрос, крохотный.
– Ничего, я не сплю. Какой вопрос, Катерина Филипповна?
– Где дед взял котов? Он мне так толком и не сказал, все отшучивался.
– Да на помойке, где их еще взять было, – ответил Климанский спокойно.
– На помойке? – выдавила Катька.
– Если быть точным, то в мусорных ящиках у одного из домов на Солянке. Гулял вечером, услышал писк из контейнера, заглянул, а там коробка с двумя котятами. Достал да принес домой, вот и вся история. А вам не рассказывал, потому что говорил: «Моя внучка любит волшебные сказки, а эта совсем не волшебная».
– Валентин Петрович… это самая волшебная сказка на свете.
– Вот и я так думаю. Еще что-нибудь, Катерина Филипповна? А то у меня яичница подгорает…
Катька попрощалась, выключила телефон и замерла, пытаясь уловить отголосок какой-то мелкой, но очень важной мысли.
Где же, где же…
Вот оно.
Она все гадала, почему дед любил этих котов, что в них так его привлекало, и только сейчас до Катьки дошло.
Не было никакого «почему».
Как там говорил Портос? «Я дерусь просто потому, что дерусь». Дед любил котов просто потому, что любил, таких, какие они есть, – толстых наглых разгильдяев, жирненьких лоботрясов, сопящих на кровати калачиками или опрокидывающих фикусы. Не было никакой особой причины – только любовь, острая, всепоглощающая, вспыхивающая там, где ты ее и не ждешь.
«Я сразу понял, что ты – моя».
Наверное, он и про котов так понял. Может, и еще про кого-то в жизни понимал?.. Дед никогда не рассказывал Катьке о своих любовных похождениях, хотя она знала, что разное бывало, и всю жизнь прожил холостяком. Но, может, когда-то давно он так же влюбился в женщину, а она не смогла ответить? Кто знает. Теперь уж и не понять.
Ей, Катьке, вовсе не обязательно любить котов так же, как дед их обожал. Не обязательно повторять его путь и его чувства, да и невозможно это. Она может гладить котов, когда они приходят, или забывать о них на целый день, и сейчас, когда проект закончился, не рисовать их больше ни разу. Она может любить их по-своему, так, как умеет. Возможно, однажды она научится и большой любви – кто сказал, что ей не надо учиться? Кому-то это дается с рождения, а другой лишь на склоне лет понимает, где оно – то самое чувство. Катька любила деда очень сильно и все равно не сразу выучилась этой любви, однако ей удалось. И с котами получится. И с людьми.
Фред развалился на спине, подставив длинный теплый животик, Джо сопел в кресле; Катька, чуть переместившись, осторожно провела по кошачьему пузику кончиками пальцев. Фред дернул задней лапой, Катька замерла…
И увидела.
Солнечный и ясный день, завитки облаков на чистом небе, осень, скамейка. На скамье сидит пожилой джентльмен, похожий на Шона Коннери. Рядом с ним – два кота: один устроился на спинке скамьи, второй – на коленях; джентльмен рассеянно поглаживает животинку, но смотрит в сторону. А там, в стороне, лужайка, еще зеленая, только немного кленовых листьев нападало; по лужайке к скамье бежит, смеясь, черноволосая девочка. Она запускает воздушного змея – и он реет высоко-высоко, освещенный солнцем, рыжий, как кошачий хвост.