Вы, ничтожные людишки, гоняющиеся за сиюминутной выгодой, и раньше-то были смешны мне, а теперь и подавно.
Н-да, – тоскливо заметил Хаим. – С таким справиться будет непросто.
А наутро весь городок облетела весть: в новоиспеченного Ентиного мужа вселилась душа мертвого Моисея Горовица. Большинство, особенно молодежь, конечно, не верило подобной чепухе, люди постарше допускали возможность переселения душ, что, кстати, не противоречило хасидскому учению. А отдельные ортодоксы твердили: мол, это кара Хаиму Берковичу за то, что выдал дочку за гоя.
Перед домом Берковичей собралась внушительная толпа. Народ все прибывал. Никто толком ничего не знал, поэтому те, кто вчера присутствовал на свадьбе, рассказывали про страшные вопли, которые издавала Ента, про суету, поднявшуюся затем в доме, про то, как гостей поспешно выпроваживали вон. Все жадно смотрели на дверь, словно надеялись: вот-вот появится доктор и сообщит: «Больной приказал долго жить». Но доктора никто не приглашал.
А в самом доме происходило вот что. Конечно же, всю ночь никто не спал. Только ближе к утру Хаим немного прикорнул, а проснувшись через часок, ощутил страшную головную боль, чего с ним сроду не бывало. Привыкший лечиться домашними средствами, он выпил большую чашку крепчайшего и сладчайшего кофе, и голова вроде прошла, зато защемило сердце. Однако Хаим, не обращая на это внимания, пошел в опочивальню молодоженов, где в одиночестве пребывал его зять, кем бы он там ни был.
Вы… э-э… ты… э-э… спите? – начал он.
Я никогда не сплю, – охотно отвечал диббук.
Моисей, это взаправду ты?
А вы сомневаетесь? – отвечал диббук с явной насмешкой.
Теперь уже нет. Просто я думал, возможно, ты удалился… э-э… в иные сферы.
Удаляться мне некуда, да и незачем. Мне и здесь хорошо.
Что же мне сделать, чтобы ты… э-э… очистил это тело от своего присутствия?
Да ничего. Все, что нужно, вы уже сделали.
А если я призову раввина? И он заклянет тебя именем всевышнего, протрубит в шофар[13]… Я не знаю, что еще сделает.
Так попробуйте.
Обязательно попробую, но я хочу решить все миром.
– Да мне какое дело.
– Но почему, почему ты так себя ведешь?!
– Я уже объяснял… Ента была для меня дороже жизни. Ради нее я совершил страшный грех…
– И как же ты представляешь свое дальнейшее бытие?
– Пребывать в этом теле, покуда Ента будет рядом со мной.
– Но тебя… или его увезут в психиатрическую лечебницу.
– В таком случае я переселюсь в кого-нибудь еще… В вас, например.
– Храни создатель! – всполошился Хаим. – Для чего это?!
– Чтобы постоянно быть рядом с возлюбленной.
– Послушай, Моисей, а тот, в чье тело ты залез, Николай Иванович Соловей, почему он не может выгнать тебя?
– Как это – выгнать? У него и сил таких нет. Я же говорил, будь он истинно верующий христианин, тогда бы еще мог попробовать, хотя вряд ли бы получилось. А так его голова полна всякой чепухи… Что от нее толку. Ни веры, ни убеждений…
– А вот скажи, могу ли я поговорить с ним самим?
– Зачем?
– Хочу убедиться, что его разум не разрушен, а только подавлен тобой.
После некоторого молчания диббук неохотно согласился:
– Ладно, попробуй, и то разрешаю только потому, что ты, к сожалению, отец моей возлюбленной.
С телом, в котором угнездилось нечто, начало происходить странное. Глаза его стали бешено вращаться, физиономию перекашивали ужасные гримасы, руки и ноги дергались невпопад, как у тряпичной куклы. Казалось, внутри происходит невероятная борьба.
Хаим с огромным любопытством следил за происходящим. И вот перед ним прежний Соловей. Лицо приняло обычное жесткое выражение, хотя и выглядело несколько растерянным. Он с удивлением огляделся вокруг, потом обнаружил, что одет лишь в бязевые кальсоны, и сконфузился. Поспешно вскочил, стал натягивать гимнастерку и брюки.
– Ничего не понимаю, – обратился он скорее к самому себе, чем к тестю.
«Голос вовсе другой, – тут же обратил внимание Хаим. – Не визгливый дискант диббука, а приятный, слегка начальственный баритон командира Красной армии. И Хаим возликовал. – Значит, не все потеряно. Этого шлимазла таки можно угомонить и даже выгнать прочь. Вот только как?»
– Что, собственно, происходит? – с некоторым недовольством спросил Соловей. – Где Ента? Наверное, вчера на свадьбе несколько перебрал? Голова тяжелая… Вовсе не соображаю… Но как такое могло случиться? Я же совсем не пью? Ощущение, словно меня сильно ударили… Затылок ломит…
– Тут такое дело… – замялся Хаим.
– Ну же, говорите!
– В вас… как бы сказать попонятнее… вселилось некое существо.
– Какое еще существо, что вы городите.
– Я тут, – пропищал диббук. – Сижу в тебе, друг Николаша, и пребуду тут еще долго-долго…
– Кто это? – изумился Соловей. – Я что, с ума сошел?!
– Колдовство, – пояснил Хаим.
– Никакого колдовства не бывает! Я, наверное, заболел? Сожрал какой-нибудь вашей жидовской дряни и траванулся. Мне через три дня нужно быть на службе… Не сидите, как истукан, и не таращите на меня свои косые зенки, вызовите врача, делайте что-нибудь. – После этих слов по физиономии Соловья пробежала мгновенная судорога, и он заговорил прежним писклявым голоском:
– Вот видите, Хаим, какого вы прекрасного отыскали зятька. Того и гляди обзовет жидом пархатым. А уж Енте каково придется… Как говорят «товарищи»: «поматросит» и бросит.
– Это уж не твое дело, Мошка! – в сердцах бросил задетый за живое Хаим.
– Именно, что мое, – отозвался диббук. – Вот уж я свою голубку никогда не обижу. Что тело… Лишь жалкая временная оболочка. Моим прежним, нужно прямо сказать, не самым лучшим обиталищем сейчас лакомятся могильные черви. И пускай. Не жалко. Тел, слава создателю, в вашем мире достаточно. Лишь душа вечна. Ладно, надоело мне с тобой, глупцом, болтать. Где Ентеле? О, моя возлюбленная!
– А если я не допущу мою дочь до тебя?
– Горько пожалеешь. Я не буду бушевать, не буду размахивать руками, топать ногами, как какой-нибудь мужлан. К чему? Есть и другие способы заставить осла повиноваться. Вот смотри…
В комнате, наполненной майским солнцем, потемнело. Слабый, едва ощутимый сквознячок загулял по ней. Запахло сырой землей, тленом… Внезапно Хаим почувствовал, что все вокруг едва заметно дрожит. Вибрировала мебель: кровать, комод, стулья… Едва слышно позванивал стоявший на столе графин с клюквенным морсом. Задребезжало оконное стекло. Наконец сначала чуть-чуть, а потом все явственнее затряслись потолок и стены комнаты. Раздался треск, и по стоявшему на комоде старинному овальному зеркалу разбежалась сетка трещин.
– Хватит, хватит! – закричал Хаим, у которого от ужаса подкосились колени. – Довольно! Сейчас я пришлю Енту.
Как только он произнес эти слова, все тотчас пришло в свое обычное состояние, лишь зеркало так и осталось испорченным.
– Ента, отправляйся к… – Хаим не мог четко сформулировать, к кому же должна отправиться его дочь. К мужу ли? К диббуку? – Наконец он нашел нужное определение: —…отправляйся к черту!
И вот что интересно. Ента стояла за дверью свадебной опочивальни, словно только того и дожидалась – когда же ее призовут. Это показалось Хаиму странным.
– Ты разве не боишься его, дочка? – недоуменно поинтересовался он.
– А чего бояться? Он ведь не дерется… И любит меня! – неожиданно добавила она.
Хаим только плечами пожал от изумления. Вот и пойми этих женщин!
– Ну как там? – нетерпеливо спросил Наумчик.
– И не говори. Жуть просто берет. Говорил сейчас с обеими…
– То есть как?
– А так! И с Мошкой, и с этим твоим Соловьем. Тот еще типус.
– Как тебя понимать?
– А то не знаешь. У русских кто во всем виноват? Евреи!
– Ты толком говори.
– Мошка, диббук то есть, полностью взял над ним власть. Если захочет, может разрешить стать самим собой… И уходить из тела Соловья он не собирается. А может, это и не Мошка вовсе, а демон? Я слышал, что и такое бывает. Он мне сейчас свои возможности продемонстрировал. Это, знаешь ли… – Хаим не договорил. – В общем, скверная история, – заключил он. – Теперь дело даже не в Соловье. Всем нам грозит большая беда. Нужно изгнать диббука любыми способами. Возможно, стоит позвать мать этого Мошки? Скверная, между нами, баба. Скандальная… А что делать?
Но Сарру не пришлось звать. Прослышав о событиях в доме Берковичей, она незамедлительно явилась.
– Здравствуй, Хаим Беркович! – Голос женщины звучал по-прежнему, агрессивно.
– Здравствуй, Сарра Горовиц. – Хаим старался не выражать своих чувств, однако это плохо ему удавалось. – С чем пожаловала? Опять проклинать будешь?
– Дважды не проклинают. Достаточно и одного раза. Но я пришла не извиняться…
– А зачем? Тебя ведь никто не звал.
– Убедиться, что люди не врут. Говорят, в твоего зятька вселилась душа Моисея… Правда ли это?
– Желаешь посмотреть, как действует твое проклятие? Что ж, полюбуйся.
Сарра, озираясь, словно боясь попасть в ловушку, вошла в дом. Толпа, стоявшая поблизости, загомонила, зашушукалась.
– Ну и где он?
– Сейчас увидишь. За этой вот дверью… – Хаим постучал и, не дождавшись приглашения, вошел в комнату.
Ента и Соловей, обнявшись, сидели на постели. Оба были одеты, хотя их туалеты находились в некотором беспорядке.
– Ну, прямо голубки, – саркастически заметила Сарра. – Мазл-тов вам, новобрачные!
– И тебе того же, мама, – отозвался диббук.
Сарра была крепкой женщиной, в обморок не упала, только покачнулась и смертельно побледнела.
– Ты ли это, сын мой? – после некоторого молчания спросила она.
– А то кто же, – без особого почтения сказал диббук.
– Зачем ты влез в гойское тело? Почему не находишься рядом со своим благочестивым мучеником-отцом?
– Не пускают меня туда, мамеле, – отвечал диббук. – Но мне, нужно сказать, и здесь неплохо. Тело надежное, крепкое… Не то что мое старое. Теперь-то я понимаю, как здорово быть сильным. А то тело, что дала мне ты, это так… недоразумение! Тут болит, там скрипит… А ведь я был молод. И все потому, что не занимался физкультурой, мало двигался, корпел над Торой, Талмудом и прочими премудростями. А зачем? Потому что издревле заведено. Кем заведено? Оказывается, праотцами. Подобную чушь внушала мне ты. Лучше бы я вступил в комсомол, стал инженером… А вместо этого изучал тайны каббалы… Вот и доизучался. Сам стал невесть чем. Но имеются и плюсы, мамеле. Любимая рядом. – Тут Ента звонко чмокнула Соловья в щеку. – Вот! – довольно констатировал диббук. – Тело сильное, крепкое…