лазурное (это было словарное слово недели, и ей, Джози, нравилось перекатывать его во рту, словно ледяные кристаллики). Со двора доносились возгласы семиклассников, игравших на уроке физкультуры в «захват флага», и жужжание газонокосилки. Скомканная бумажка, перелетев через плечо Джози, упала ей на колени. Джози развернула листок. Это была записка от Питера.
Почему мы постоянно должны что-то решать за икс? Пусть икс сам решит, что ему нужно, и избавит нас от этого АДА!!!!!
Джози ответила Питеру полуулыбкой. Вообще-то, она любила математику. Ей нравилось, что, если потрудиться, получаешь красивое решение. Джози была круглой отличницей и этим выделялась из массы. Питер получал средненькие, а иногда даже плохие оценки. Он тоже выделялся, но не потому, что был умнее других. А просто потому, что был Питером.
Джози знала: если составить для их класса рейтинг популярности, она окажется выше некоторых. Время от времени она спрашивала себя, почему дружит с Питером: потому, что ей нравится проводить с ним время, или потому, что он поднимает ее самооценку.
Пока дети выполняли задание, миссис Расмуссен лазила по Интернету: покупала одежду или читала отзывы на сериалы. Из-за этого над ней потешалась вся школа. Один парень даже клялся и божился, что как-то раз подошел к ее столу, чтобы задать вопрос, а она в этот момент смотрела порнуху.
Джози, как обычно, закончила раньше всех и стала наблюдать за учительницей. Вдруг по щекам миссис Расмуссен покатились слезы, а она сама, видимо, даже не заметила этого – иногда такое бывает. Даже не сказав ученикам, чтобы сидели тихо, она встала и вышла из кабинета. Питер тронул Джози за плечо:
– Что это с ней?
Прежде чем Джози успела ответить, миссис Расмуссен вернулась. Лицо белое как мел, губы плотно сжаты.
– Дети, – сказала она, – случилось ужасное.
Скоро всех учеников средней школы собрали в медиацентре библиотеки, и директор сообщил следующее: два самолета врезались в здание Всемирного торгового центра, еще один – в здание Пентагона. Южная башня торгового центра рухнула. Библиотекарша включила телевизор, чтобы все могли посмотреть новости. Обычно снятие с уроков было поводом для радости, но сейчас дети сидели так тихо, что Питер мог слышать собственное сердцебиение. Он обвел взглядом стены библиотеки, потом посмотрел в окно, на небо. Что бы там ни говорил директор, в школе не было безопасно. Нигде не было.
Интересно, на войне люди испытывали такой же страх?
На экране телевизора люди кричали и плакали. Их лица едва просвечивали сквозь пыль и дым. Кругом пылал огонь, выли пожарные сирены, у машин срабатывала сигнализация. Это было совсем не похоже на тот Нью-Йорк, куда родители однажды возили Джоуи и Питера на каникулы. Они поднялись на Эмпайр-стейт-билдинг и собирались пообедать в одной из башен-близнецов, но вместо этого вернулись в гостиницу: Джоуи переел попкорна и его затошнило.
Миссис Расмуссен отпустили с работы на целый день. Во Всемирном торговом центре работал ее брат. Он был брокером.
Был.
Джози сидела рядом с Питером. Хотя их разделяло расстояние в несколько дюймов, он чувствовал, как она дрожит.
– Питер, – в ужасе пробормотала она, – там люди прыгают из окон!
Даже в очках он видел плоховато, но, прищурившись, разглядел то, на что Джози ему указала. В груди сразу стало так больно, как будто ребра резко сжались. «Каким человеком нужно было быть, чтобы сделать такое? – спросил себя Питер и тут же ответил: – Таким, который не видит другого выхода».
– Думаешь, они и здесь нас достанут? – прошептала Джози.
Питер хотел бы ее успокоить, но, честно говоря, ему и самому было не по себе. Он вообще сомневался, есть ли в английском языке слова, способные помочь человеку побороть шок, вызванный пониманием того, что мир совсем не такой, каким казался.
Чтобы не отвечать Джози, Питер повернулся к экрану. Люди продолжали выпрыгивать из Северной башни. Стоял страшный рев, как будто сама земля распахнула свою пасть. Когда здание рухнуло, Питер, уже несколько секунд сидевший не дыша, наконец-то выдохнул. Это был вздох облегчения, потому что теперь на экране ничего не было видно.
У входа во все школы образовались заторы. Родители разделились на две категории: одни считали, что только напрасно испугают ребенка, если заберут его с уроков и потащат в бункер, другие хотели пережить эту трагедию рядом со своими детьми. И Лейси Хоутон, и Алекс Кормье принадлежали ко второй группе. Они приехали в школу одновременно. Припарковались рядом, вылезли из машин и только тогда узнали друг друга. Бывшие подруги не виделись с того дня, когда Алекс демонстративно увела дочь из подвала Хоутонов, где хранилось оружие.
– Как Питер? – спросила Алекс.
– Не знаю. А как Джози?
– Я приехала ее забрать.
Они вместе зашли в офис администрации школы, и их направили в медиацентр библиотеки.
– Поверить не могу, что детей усадили смотреть новости! – воскликнула Лейси, с трудом поспевая за Алекс.
– Они уже достаточно взрослые, чтобы понимать, что происходит.
– Даже я еще недостаточно взрослая, чтобы понять такое, – покачала головой Лейси.
Библиотека была набита битком: ученики сидели на стульях, на столах, на полу. Только спустя секунду Алекс поняла, что с этой толпой не так: никто не издавал ни звука. Даже учителя стояли, прикрыв ладонями рты, как будто боялись, что, стоит им выпустить наружу хоть каплю своих эмоций, остановить поток будет уже невозможно. Все взгляды были прикованы к экрану единственного телевизора.
Алекс быстро нашла дочку в толпе по своему леопардовому ободку, который та надела без разрешения.
– Джози!
Девочка резко обернулась, вскочила и, чуть ли не наступая на других детей, бросилась к матери.
Джози обрушилась на нее, как ураган, – яростная, негодующая, испуганная, но Алекс знала, что где-то внутри дочери прячется глаз этой бури. И затем, как и при столкновении с любой силой природы, ты должен был подготовиться к новому удару, прежде чем все вернется на круги своя.
– Мамочка! – всхлипнула Джози. – Все уже закончилось?
Алекс растерялась. Как маме, ей полагалось иметь ответ на любой вопрос, но на самом деле она могла ответить далеко не на все. Ей полагалось обеспечивать безопасность собственной дочери, но и этого она не могла гарантировать. Сейчас нужно было сделать храброе лицо и сказать: «Все будет хорошо», но и в этом она не была уверена. На пути из суда в школу и небо, и земля под колесами казались ей способными в любую минуту разверзнуться. Проезжая мимо колодцев, она думала о заражении воды и вспоминала, где находится ближайшая атомная электростанция.
Однако у Алекс ушли годы, чтобы стать хорошим судьей, и от нее, естественно, ожидали, что она будет крутой и собранной, сможет сделать выводы, не впадая в истерику. И со своей дочерью она должна вести себя так же.
– Да, – сказала Алекс, – все хорошо. Все закончилось.
Однако она не знала, что в этот самый момент на поле в Пенсильвании упал четвертый самолет. Не понимала и того, что, вцепившись в Джози мертвой хваткой, она опровергает собственные слова.
Алекс кивнула Лейси, краем глаза увидев, как та выводит из библиотеки своих сыновей. Оказалось, Питер здорово вырос, стал высоким, почти как взрослый мужчина.
Сколько лет они с Лейси не виделись?
Иногда стоит только моргнуть, и ты навсегда теряешь человека из виду. Алекс поклялась себе, что между ней и Джози никогда такого не произойдет. Ведь быть судьей – это, в конце концов, далеко не так важно, как быть матерью. Когда секретарша сообщила ей новость о Всемирном торговом центре, Алекс подумала не о тех, с кем работала, а только о Джози.
На протяжении нескольких недель Алекс была верна своему решению. Перестроила рабочий график так, чтобы больше времени проводить дома с дочкой, перестала приносить из офиса документы на выходные. Каждый вечер, после обеда, они с Джози разговаривали. Не просто болтали, а говорили о чем-то важном: о том, почему «Убить пересмешника» можно считать лучшей из когда-либо написанных книг, как понять, что ты влюбилась. Даже об отце Джози. Но однажды Алекс попалось особенно запутанное дело, из-за которого пришлось допоздна засиживаться на работе. А Джози к тому времени уже перестала просыпаться по ночам и кричать. Возвращение к нормальной жизни предполагает, кроме прочего, размывание границ ненормального. За несколько месяцев Алекс постепенно забыла, как чувствовала себя одиннадцатого сентября. Точно так же набежавшая волна смывает надпись на песке.
Питер терпеть не мог футбол, но состоял в школьной команде. У школы была такая политика: пусть играют все, даже те, кому в будущем точно не светит университетский или вообще какой-либо клуб. К тому же Лейси считала, будто для того, чтобы влиться в коллектив, нужно как можно больше тереться в толпе. Поэтому после обеда Питеру приходилось терпеть нудные футбольные тренировки, на которых он чаще просто бегал за мячом, чем делал передачи. А во время матчей, дважды в неделю, он грел скамейку запасных на стадионах по всему округу Графтон.
Была только одна вещь, которую Питер ненавидел больше, чем футбол, – футбольная раздевалка. После уроков он специально подходил к учителю с каким-нибудь вопросом или долго рылся в своем шкафчике, чтобы начать переодеваться после того, как остальные ребята уже выйдут на разминку. Он предпочитал делать это где-нибудь в уголке и без свидетелей, чтобы никто не отпускал шуточек про его впалую грудь и не дергал за резинку его трусов так, что они впивались между ягодиц. Мальчишки называли его не Питером, а Пидором, и даже когда он был в раздевалке один, ему казалось, что их смех обволакивает его, как масляная пленка.
После тренировки Питер обычно придумывал себе какое-нибудь дело: собирал мячи, расспрашивал тренера о следующей игре или начинал заново шнуровать бутсы. Если ему везло, то он заходил в душевую, когда все уже разошлись. Но сегодня под конец тренировки началась гроза, и тренер загнал в раздевалку всех разом.