Питер медленно поплелся в дальний угол. Некоторые ребята, в частности Дрю со своим приятелем Мэттом Ройстоном, уже шли в душ, обмотавшись полотенцем. Они, смеясь, тыкали друг друга кулаками в плечи: проверяли, у кого удар сильней.
Повернувшись лицом к шкафчику, Питер быстро снял футбольную форму и повязал полотенце вокруг бедер. Сердце стучало. Он представлял себе, как все отреагируют, когда увидят то, что он видел в зеркале: кожу цвета рыбьего брюха, торчащие ключицы, выпирающие позвонки, тонкие руки.
Питер снял очки и положил их на полку открытого шкафчика. Все вокруг расплылось, но сейчас ему это даже нравилось. Пригнув голову, он вошел в душ и до последнего не снимал полотенце. Мэтт и Дрю уже намылились. Подставив лицо под струи воды, Питер вообразил себя путешественником, который пытается покорить необузданную реку: водопад бьет сверху, а воронка тянет вниз.
Вытерев глаза и обернувшись, Питер увидел нечеткие фигуры Мэтта и Дрю. Между ног у них уже темнели волосы.
А у него еще нет.
Вдруг Мэтт отскочил в сторону:
– Перестань пялиться на мой член!
– Извращенец хренов! – добавил Дрю.
Питер немедленно отвернулся. Что, если они правы? Что, если он, Питер, не случайно посмотрел им между ног? Что, если у него сейчас встанет? В последнее время это случалось все чаще и чаще.
Это ведь будет означать, что он действительно пидор?
– Я не смотрел на тебя, – пробормотал Питер. – Я вообще почти ничего не вижу.
– Он, наверное, намекает, Мэтти, что у тебя слишком маленький член! – расхохотался Дрю.
Неожиданно Мэтт схватил Питера за горло.
– Потому что я без очков, – прохрипел Питер.
Мэтт отпустил его, сильно толкнув, и гордо прошествовал к вешалке. Снял с крючка полотенце Питера и швырнул под душ. Оно тут же насквозь промокло.
Питер поднял его и снова обмотался. Он плакал, но надеялся, что этого никто не заметит, ведь он был мокрый с головы до ног. Все ребята на него пялились.
Когда рядом с ним была Джози, Питер ничего такого не чувствовал. Ему не хотелось обнять ее или поцеловать. С этими парнями ему тоже вроде бы ничего такого не хотелось. Но ты можешь быть либо голубым, либо нормальным. Невозможно быть никем.
Возле шкафчика Питера уже стоял Мэтт. Питер прищурился, стараясь рассмотреть, что у него в руке, но через секунду понял по звуку: Ройстон ударил дверцей шкафчика по очкам, и они упали на пол.
– Чтобы ты на меня не пялился, – сказал Мэтт, уходя.
Питер опустился на колени, чтобы подобрать разбитые очки. Сослепу Питер порезался, тогда он сел, скрестив ноги и прикрывшись скомканным полотенцем. Когда он поднес руку совсем близко к глазам, то разглядел на ней кровь.
Во сне Алекс шла по главной улице города совершенно голая. Вот она зашла в банк, чтобы обналичить чек.
– Сегодня прекрасная погода, Ваша честь, – улыбнулся банковский кассир, – не правда ли?
Через пять минут Алекс в кофейне заказала латте со снятым молоком. Барристой была девушка с невообразимыми фиолетовыми волосами и пирсингом на переносице. Когда Джози была маленькой и они заглядывали сюда вдвоем, Алекс приходилось говорить дочке, что неприлично так пялиться на посторонних людей, как бы странно они ни выглядели.
– Не желаете ли бискотти к кофе, Ваша честь? – спросила барриста.
Потом Алекс побывала в книжном магазине, в аптеке и на заправке. Везде она кожей ощущала на себе людские взгляды. Все видели, что она голая, и она это знала. Но все молчали, пока она не пришла на почту. Старик, работавший там неизвестно сколько лет, протянул Алекс марки и тихонько дотронулся до ее руки:
– Извините, мэм, возможно, мне не полагается об этом говорить…
Алекс выжидающе подняла глаза. Тревожные складки на лбу почтового служащего разгладились.
– Но это платье вам очень идет, Ваша честь, – произнес он.
Из другого конца коридора Лейси услышала крик пациентки и бегом бросилась в палату.
Келли Гамбони. Двадцать один год. Сирота. IQ 79. Была изнасилована тремя старшеклассниками, которые теперь ожидали суда в конкордской тюрьме для несовершеннолетних. Келли жила в католическом общежитии, и об аборте не могло быть и речи. На тридцать седьмой неделе врач отделения экстренной помощи пришел к выводу, что по медицинским показаниям необходимо вызвать роды искусственно. Сейчас Келли лежала на больничной кровати, прижимая к себе плюшевого мишку, а медсестра безуспешно пыталась ее успокоить. Девушка звала отца, который давно умер:
– Папочка! Мне больно! Папочка, забери меня домой!
Как только доктор вошел в палату, Лейси встала у него на пути:
– Вы не имеете права! Это моя пациентка!
– Она стала моей, когда поступила в отделение экстренной помощи, – возразил врач.
Посмотрев с сочувствием на Келли, Лейси вышла в коридор: ругаться при больной было ни к чему.
– Пациентка пожаловалась на стойкие выделения уже в течение двух дней. Осмотр показал преждевременный разрыв плодных оболочек, – сказал доктор. – Температура нормальная. С учетом показаний фетального монитора стимулирование вполне разумно. Она подписала согласие.
– Вполне разумно, но крайне нежелательно. Келли умственно отсталая. Она не понимает, что происходит, ей страшно. И она не в состоянии что-либо осознанно подписывать. Я вызываю психиатра. – Лейси повернулась, чтобы уйти.
– Даже не думайте! – Доктор схватил ее за локоть.
– Не трогайте меня!
Они кричали друг на друга еще минут пять, пока не явился консультант-психиатр. На вид ему было столько же лет, сколько Джоуи.
– Они что там, в психиатрии, совсем с ума посходили? – буркнул врач, и Лейси впервые с ним согласилась.
Все трое вошли в палату. Девушка лежала, свернувшись в клубок, и скулила.
– Ей нужна эпидуральная анестезия, – пробормотала Лейси.
– При двух сантиметрах раскрытия шейки матки это небезопасно, – возразил доктор.
– И тем не менее анестезия ей нужна.
Психиатр присел на корточки возле кровати:
– Келли, ты знаешь, что такое кесарево сечение?
– Ага, – простонала пациентка.
Консультант встал:
– Суд отказался признавать ее недееспособной, значит она в состоянии принимать решения.
– И все? – разинула рот Лейси.
– Меня еще шесть пациентов ждут, – отрезал он. – Сожалею, что разочаровал вас.
– Вы разочаровали не меня! – крикнула Лейси ему вслед и, сев рядом с Келли, сжала ее руку. – Все хорошо. Я буду рядом.
Помолившись тому, кто мог пробиться сквозь каменные сердца мужчин, Лейси посмотрела на доктора и мягко сказала:
– Первая заповедь: не навреди…
Доктор потер переносицу и вздохнул:
– Сделаю ей эпидуральную анестезию.
Только теперь Лейси поняла, что до сих пор сидела, затаив дыхание.
Джози терпеть не могла ходить в ресторан, где ей на протяжении трех часов приходилось наблюдать, как все: метрдотель, шеф, другие посетители – заискивают перед ее матерью. Сегодня у нее, Джози, был день рождения, и ей хотелось просто заказать еду из китайского ресторана и посмотреть фильм. Но мама уверяла, что это будет не праздник, если они просидят весь вечер дома. Поэтому теперь Джози шла, как фрейлина, за судьей Кормье и считала: «Приятно видеть вас, Ваша честь!» – четыре раза, «Здравствуйте, Ваша честь!» – три раза, «Мое почтение, Ваша честь!» – два раза и «Ваша честь, мы зарезервировали для вас лучший столик!» – один раз. Джози читала в журнале, что кинозвезды и другие знаменитости часто получают в подарок от производителей сумочки или обувь, им бесплатно достаются билеты на бродвейские премьеры и на бейсбольные матчи на Янки-стэдиум. В Стерлинге ее мама тоже была своего рода звездой.
– Поверить не могу! – воскликнула Алекс. – Моей дочке уже двенадцать!
– Наверное, я должна сказать, что со стороны ты больше похожа на мою старшую сестру?
– Да, было бы неплохо, – рассмеялась Алекс.
– Через три с половиной года я буду водить машину, – заявила Джози.
– Спасибо, что сообщила об этом, – отозвалась Алекс, звякнув вилкой.
Подошедший официант поставил перед ней тарелочку с икрой:
– Наш шеф-повар просит вас принять эту закуску в качестве комплимента.
– Фу! Рыбьи яйца!
– Джози! – одернула Алекс дочку и натянуто улыбнулась официанту: – Пожалуйста, поблагодарите его от моего имени.
Ковыряясь в своей тарелке, Джози почувствовала тяжелый материнский взгляд.
– Ну, что опять не так? – спросила она.
– Ты повела себя как испорченная маленькая девочка.
– А почему я должна молчать, если мне не нравится видеть у себя под носом рыбьи эмбрионы? Ты сама их не ешь. Я, по крайней мере, отреагировала честно.
– А я отреагировала деликатно, – ответила Алекс. – Теперь официант скажет шефу, что у судьи Кормье дочь – та еще штучка.
– Мне плевать!
– А мне нет. Твои поступки отражаются на мне, а я должна заботиться о своей репутации.
– И какая у тебя репутация? Человека, к которому все подлизываются?
– Человека, который должен вести себя безупречно не только в зале суда, но и за его пределами.
Джози склонила голову набок:
– А что, если я сделала что-то плохое?
– Плохое? Насколько плохое?
– Ну, например, курила травку.
Алекс застыла:
– Джози, ты действительно хочешь мне в чем-то таком признаться?
– Господи, мама! Да не курила я! Это я так – гипотетически.
– Но теперь, в средней школе, ты будешь сталкиваться с ребятами, которые делают опасные вещи. Или просто глупые. Я надеюсь, ты…
– Да! Да! Я достаточно зрелая, чтобы не обращать на это внимания, – нараспев договорила Джози. – И все-таки, мама, если бы ты пришла домой и нашла меня обкуренную в гостиной, ты бы меня сдала?
– Как это – «сдала»? Что ты имеешь в виду?
– Ну, вызвала бы копов и отдала бы им мой запас дури?
– Нет, – сказала Алекс. – Я бы на тебя не заявила.
Когда Джози была младше, она думала, что вырастет такой, как мама, – миниатюрной брюнеткой со светлыми глазами. Казалось бы, она действительно унаследовала от матери и цвет волос, и цвет глаз, но при этом становилась все больше похожей на кого-то другого, на того, кого никогда не виде