Слава богу, у нее была мама, которая едва умела вскипятить воду, однако по случаю возвращения дочки в школу затеяла блины. В детстве Джози мечтала жить в таком доме, где первый школьный день начинается с яичницы, бекона и сока, а не с кукурузных хлопьев и бумажных салфеток. Выходит, она получила то, чего хотела. Маму, которая сидит рядом, когда Джози плачет. Маму, которая временно оставила работу, чтобы ее оберегать. А она, Джози, что сделала? Оттолкнула мать, сказав между строк: «Ты никогда не интересовалась моей жизнью, если на нас не смотрели посторонние. Так, может, не стоит и начинать?»
Вдруг послышался рев мотора подъезжающей машины. «Мэтт», – чуть было не подумала Джози, но остановила себя, и в этот момент каждый ее нерв болезненно натянулся. До сих пор ей не приходило в голову, что теперь придется добираться до школы не так, как раньше. Ведь раньше ее всегда подвозил Мэтт. Конечно, мама собирается ее отвезти. Но почему Джози до сих пор об этом не задумывалась? Боялась? Не хотела?
Из окна спальни она увидела, как из своего побитого «вольво» вылезает Дрю Жирар. Пока Джози спускалась со второго этажа, из кухни вышла Алекс, держа в руках датчик дыма, упавший с потолка. Дрю стоял в луче солнечного света, прикрывая глаза свободной рукой, вторая по-прежнему была на перевязи.
– Мне, наверное, надо было сначала позвонить…
– Все хорошо, – сказала Джози.
У нее закружилась голова. В эту же секунду она отметила про себя, что птицы вернулись из тех мест, где зимовали.
Дрю перевел взгляд с Джози на Алекс:
– Я подумал, может, надо ее подвезти…
Внезапно рядом с ними возник Мэтт. Джози даже почувствовала его руку на своей спине.
– Спасибо, – ответила Алекс, – но сегодня я отвезу ее сама.
В Джози опять проснулся монстр.
– Нет, я лучше поеду с Дрю, – заявила она, снимая рюкзак с балясины, которой оканчивалась лестница. – Встретимся после занятий на парковке.
Не глядя на мать, Джози подбежала к машине и стала ждать, когда Дрю тронется с места и выедет на дорогу.
– Твои родители тоже так себя ведут? – спросила Джози, закрыв глаза, когда они помчались по улице. – Тоже продохнуть не дают?
Дрю на секунду повернулся к ней:
– Ага.
– Ты разговаривал с кем-нибудь?
– Вроде полиции?
Джози покачала головой:
– Вроде нас.
Дрю переключил передачу:
– Я пару раз ходил в больницу к Джону. Он не помнит, как меня зовут. Забывает слова вроде «вилка», «расческа» или «лестница». Я у него тупо сидел и нес всякую чушь, типа кто у кого выиграл в хоккей, и все это время спрашивал себя, знает ли он вообще, что больше не сможет ходить. – На светофоре Дрю опять посмотрел на Джози. – Почему не я?
– Что?
– С чего мы оказались такими везучими?
У Джози не было ответа на этот вопрос. Она повернула голову к окну, делая вид, что завороженно наблюдает за собакой, которая тащит на поводке хозяина.
Дрю въехал на парковку начальной школы Маунт-Лебанона. За зданием была детская площадка, и, хотя в последнее время оно использовалось как административное, местная ребятня по-прежнему приходила сюда полазать по лесенкам и качаться на качелях. В дверях стоял директор в окружении родителей. Он называл имена учеников, и они входили в школу под одобрительные возгласы.
– У меня для тебя кое-что есть, – сказал Дрю и, протянув руку за сиденье, достал бейсболку, которую Джози сразу узнала.
Края размахрились, вышитая надпись давно была нечитаема. Джози взяла кепку и ласково провела пальцем по внутреннему шву.
– Он оставил ее в машине, – пояснил Дрю. – Я собирался отдать бейсболку его родителям… после. Но потом подумал, что, может, ты захочешь…
Джози кивнула. Слезы, стоявшие в горле, поднялись выше критической отметки. Дрю опустил голову на руль. Через секунду Джози поняла, что он тоже плачет. Дотронувшись до его плеча, она с трудом проговорила «спасибо» и надела бейсболку Мэтта. Потом вышла из машины, взяла с заднего сиденья рюкзак и направилась к зданию, но, прежде чем войти внутрь, зашла за ржавые ворота игровой площадки. Там она ступила в песочницу и, глядя на свой след, задумалась о том, сколько потребуется времени, чтобы ветер или дождь его уничтожили.
Алекс дважды выходила из зала суда, чтобы позвонить Джози на сотовый, хотя знала, что на время уроков дочка его отключает. Каждый раз Алекс оставляла одно и то же сообщение:
Это я. Просто хотела узнать, как ты там.
Своей секретарше Элеанор она сказала, чтобы ее обязательно позвали, если Джози перезвонит – не важно, по какому поводу.
Выйдя на работу, Алекс испытала некоторое облегчение, но ей приходилось делать над собой усилие, чтобы сосредоточивать внимание на деле. Сейчас перед ней стояла женщина, уверявшая, что впервые сталкивается с системой уголовного судопроизводства.
– Я не знаю ваших порядков, – заявила подсудимая, глядя на Алекс. – Можно мне идти?
– Сначала, – сказал прокурор, еще не закончивший перекрестный допрос, – почему бы вам не сообщить судье Кормье о том, из-за чего вы были вызваны в суд в предыдущий раз?
Женщина задумалась:
– Может, из-за превышения скорости?
– А кроме этого?
– Не помню.
– Вы разве не осуждены условно? – спросил прокурор.
– Ах вы об этом?
– За что вы получили условное осуждение?
– Не помню… – Наморщив лоб, женщина уставилась в потолок. – Кажется, начинается на «В»: вандализм, что ли…
Прокурор вздохнул:
– Вероятно, это связано с деньгами?
Алекс посмотрела на часы: если отделаться от этой дуры, можно было бы узнать, не звонила ли Джози.
– Может быть, воровство? – спросила она, прерывая раздумья подсудимой. – Это слово тоже на «В».
– Как и «вымогательство», – сказал прокурор.
Женщина продолжала смотреть на Алекс ничего не выражающими глазами:
– Не помню.
– Объявляю часовой перерыв, – произнесла Алекс. – Заседание возобновится в одиннадцать часов.
Войдя в свой кабинет, судья Кормье сразу же сняла мантию, под которой ей сегодня тяжело дышалось, хотя обычно все, что было связано с работой, ассоциировалось у нее с комфортом. Закон представлял собой совокупность правил, которые она понимала: согласно этому поведенческому кодексу, определенные действия влекли за собой определенные последствия. О своей личной жизни Алекс не могла сказать того же. Школа из безопасного места превратилась в бойню, родная дочь – в человека, которого она, Алекс, перестала понимать.
А если говорить честно, то никогда и не понимала.
Чтобы хоть как-то отвлечься от огорчительных мыслей, Алекс вышла в приемную, где работала ее секретарша. За время перерыва Алекс дважды под разными надуманными предлогами вызывала Элеанор к себе, надеясь вместо: «Да, Ваша честь», услышать: «Как поживаете? Как дела у Джози?» Ей хотелось полминуты побыть для кого-то не судьей, а просто женщиной, которая так испугалась за своего ребенка, что теперь, наверное, этот страх не отпустит ее никогда.
– Я спущусь вниз, выкурю сигарету, – сказала Алекс.
– Хорошо, Ваша честь, – отозвалась Элеанор, подняв глаза.
А Алекс сейчас было так нужно, чтобы ее назвали по имени! Она вышла через служебную дверь, села на цементный блок, зажгла сигарету и, закрыв глаза, затянулась.
– Курение убивает.
– Старость тоже, – ответила Алекс и, обернувшись, увидела Патрика Дюшарма.
Он, зажмурившись, подставил лицо солнцу:
– Не думал, что у судей бывают вредные привычки.
– Может, по-вашему, мы еще и спим прямо под своей скамьей?
– Это было бы глупо, – улыбнулся Патрик. – Там мало места для матраса.
– Угощайтесь. – Алекс протянула ему пачку сигарет.
– Если хотите меня совратить, то есть способы поинтереснее.
Алекс почувствовала, как кровь прихлынула к лицу. Он сейчас сказал это ей? Судье?
– Раз вы не курите, так зачем же вышли сюда?
– Ради процесса фотосинтеза. Когда я долго торчу в суде, у меня нарушается фэншуй.
– Фэншуй – это способ организации пространства. У людей его не бывает.
– Вы уверены?
Алекс задумалась:
– Вообще-то, не совсем.
– Вот видите! – Он повернулся к ней, и она впервые заметила у него на лбу белую прядь. – Вы на меня пялитесь!
Алекс молниеносно отвела взгляд.
– Да все в порядке, – рассмеялся Патрик. – Это альбинизм.
– Альбинизм?
– Это когда обесцвечены волосы или кожа. Такая рецессивно-наследуемая особенность. У меня вот полоска, как у скунса на хвосте. Спасибо еще, что я не похож на кролика. – Патрик посмотрел на Алекс, и его лицо посерьезнело. – Как Джози?
Сначала Алекс хотела возвести между ними китайскую стену. Сказать, что не намерена в частном порядке обсуждать вопросы, касающиеся дела, которое она будет рассматривать. Но Патрик Дюшарм предлагал Алекс именно то, в чем она сейчас так нуждалась: он разговаривал с ней как с человеком, а не как с должностным лицом.
– Она вернулась в школу.
– Это я знаю. Я видел ее.
– Вы… вы там были?
– Да, – пожал плечами Патрик. – На всякий случай.
– Что-нибудь произошло?
– Нет. Все было… как обычно.
Последнее слово повисло между ними. Они оба знали: ничто уже не будет обычным. Разбитое можно склеить, но тот, кто это делал, всегда будет помнить, где трещина.
– Эй, – Патрик дотронулся до ее плеча, – с вами все в порядке?
С ужасом поняв, что плачет, Алекс вытерла глаза и отстранилась.
– Со мной все в порядке, – сказала она, проверяя, отважится ли Патрик ей возразить.
Он открыл было рот, но тут же его закрыл.
– В таком случае оставляю вас наедине с вашими вредными привычками, – сказал он и вошел в здание.
Только вернувшись в свой кабинет, Алекс сообразила, что детектив использовал множественное число. Под вредными привычками он подразумевал не только курение, но еще и вранье.
Вступили в силу новые правила. После начала занятий все входы, кроме главного, запирались, хотя преступник, если он ученик, запросто мог войти вместе со всеми до звонка. В классы не разрешалось проносить рюкзаки, хотя пистолет можно было пронести под одеждой или в папке. Всем учителям и учащимся полагалось носить на шее именные бейджики. Это ввели для учета посещаемости, но Джози решила, что причина не в этом. С бейджиками в следующий раз полиция сразу поймет, кто убит.